Монашка Виридиана (Пиналь), перед тем как полностью посвятить себя Богу, соглашается погостить у богатого дядюшки (Рей). Дядюшка, едва ее не изнасиловав, вешается, а идеалистически настроенная девушка решает использовать неожиданное наследство во благо сирых и убогих, устроив в доме приют. Но сирые и убогие будут еще и поопаснее покойного дона.

Своеобразное послесловие к «Назарин» и репетиция «Тристаны» (если платиновую блондинку Пиналь позже сменит Катрин Денев, то Фернандо Рей так навсегда и останется похотливым дядюшкой), «Виридиана» была сделана долго отсутствовавшим на родине Бунюэлем по заказу Франко, но диктатор жестоко обманулся: готовый фильм был немедленно запрещен испанской цензурой, а заодно проклят Ватиканом (при этом получив «Золотую пальмовую ветвь» в Каннах). Вечный мизантроп и антиклерикал Бунюэль здесь максимально жестоко, при минимуме выразительных средств, в строгой, гораздо более классицистичной, чем в его последующих французских работах, манере ставит этому миру двойку. Оплеухой наотмашь он отвечает еще не избытому в те годы итальянскому неореализму с его культом честных бедняков и святых маленьких людей, святость представив как экзальтированную наивность, а бедность — как разлагающий порок, который заставит не только вцепиться в руку дающего, но и с аппетитом ее сжевать.

Станислав Зельвенский
http://www.afisha.ru/movie/166898/

В истории кино можно пересчитать по пальцам планы, узнаваемые, как узнаются шедевры живописи, хрестоматийный пример — бойня на одесской лестнице в "Броненосце "Потемкин"". Луис Бунюэль оставил по меньшей мере два таких образа — женский глаз, рассеченный бритвой, в "Андалузском псе" (1928) и оргия нищих в "Виридиане". За парадным столом со скатертью, изгаженной вином и жиром, в господском доме пируют, блудят, дерутся, харкают слепой, прокаженный, хромой, шлюха, беременная нищенка и прочая жадная, злобная и подлая шваль, которую приютила поневоле отвергшая монашество Виридиана (Сильвия Пиналь) в поместье своего дяди дона Хайме (Фернандо Рэй) — идальго, романтика, насильника, самоубийцы. Кадр застывает, когда одна из девок "фотографирует" нищих, закинув юбки на голову, и оказывается, что его композиция — один к одному "Тайная вечеря" Леонардо. Бунюэля тут же отлучили от церкви, что озадачило старого анархиста. Причем отлучил его самый прогрессивный в истории папа — Иоанн XXIII. Зато анафема примирила с Бунюэлем республиканцев, товарищей по мексиканскому изгнанию, возмущенных его согласием снять фильм в фашистской Испании, где фильм, само собой, тотчас же запретили. Парафраз Леонардо — самое явное из "богохульств" фильма, как и выкидуха с рукоятью-распятием (Бунюэль божился: монахини обожают такие ножи), и горящий терновый венец, сожженный кухаркиной дочерью Ритой (Тереса Рабаль), раскровенившей палец о шип. По высшему счету Бунюэль не был ни богохульником, ни атеистом, как и у Виридианы не получилось стать ни святой, ни святошей: финал намекает, что ее ближайшее будущее — секс втроем с кузеном Хорхе (Франсиско Рабаль) и его любовницей, служанкой Рамоной (Маргарита Лосано). Виридиана, обыденно достающая из чемоданчика вериги,— то ли мазохистка, то ли святая (святых традиционно изображали с орудиями их мученичества), то ли и мазохистка, и святая одновременно. Бунюэль вырос в мощном поле образной, двусмысленно чувственной католической культуры и поверял лицемерие и благодать веры только образами. Лукавый трагик, ускользающий от любой прямолинейной интерпретации, он называл притчу о несостоявшейся святой комедией и рассказывал, что фильм родился из видения девушки, обряженной в подвенечное платье, которую опоил снотворным благородный и похотливый старик. Сомнений в чистоте девушки не должно было возникнуть, а кто может быть чище монахини? Образ становился все осязаемее. Естественно, что монахиня в миру опекает нищих, а нищие, дорвавшись до сладкой жизни, пускаются во все тяжкие, устраивают вечеринку-оргию — почему бы не вечерю. Скорее всего, Бунюэль мог бы так же спокойно и просто объяснить, почему кот ловит жирную крысу в тот момент, когда Хорхе соблазняет Рамону (Маргарита Лосано), нищий подпоясывается скакалкой Риты, на которой повесился Хайме, Рите снится черный бык, выходящий из шкафа, а сомнамбула Виридиана высыпает в постель дяди горсть пепла. Кстати, почему она сомнамбула, тоже было бы интересно узнать. Никто из режиссеров не умел так растолковать рождение образов, как Бунюэль. Впрочем, верить ему тем более нет никаких оснований: скорее всего, фильм старому сюрреалисту просто приснился. Ведь если бы его объяснения были истинными, а не вдохновенно сочиненными, то движущиеся тени на экране не производили бы такого магического впечатления, какое производит "Виридиана".

Журнал «Weekend» № 24 (170) от 25.06.2010
http://www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=1389658

"Виридиана" - это центр симметрии, ось вращения всего бунюэлевского творчества. Во-первых, это практически первый фильм (23-й по счету), снятый великим испанцем с помощью испанских киностудий - до этого был только документальный "Лас-Урдес", изготовленный в 1932-м году. Во-вторых, это возврат к авторскому кино после почти 30-летней работы над коммерческими проектами в эмиграции.

И это первая работа в своеобразных трилогиях невероятно красивой мексиканской актрисы Сильвии Пиналь ("Виридиана", "Ангел-истребитель", "Симеон-пустынник"), оставшейся в истории кино только благодаря вкусу Бунюэля, и "старческого" триптиха Фернандо Рея ("Виридиана", "Тристана", "Этот смутный объект желания"). И второй фильм - что нас в данный момент интересует более всего - т.н. религиозной трилогии "Назарин"-"Виридиана"-"Симеон-пустынник".

Нужно обладать изощренным до извращенности умом Бунюэля, чтобы взять неправдоподобно красивую Пиналь на роль послушницы монастыря, готовящейся к постригу. По настоянию ее единственного родственника, Виридиана на несколько дней вынуждена вернуться "в мир". Во время сцены переодевания в цивильное зритель должен понять, что женщина с ТАКИМИ ногами не может быть монахиней - "мир" просто ей этого не позволит.

Родственник - дядя - стареющий чудак, постоянно проигрывающий единственные день и ночь своей семейной жизни (потом подобная сцена появится в "Дневной красавице"). Виридиана, чрезвычайно похожая на покойную тетку, единственный его шанс на призрачное счастье последних лет жизни. Но она предпочитает монастырь замужеству. Дядя накладывает на себя руки и героиня осознает, что, приведя к греху здесь, здесь же должна его искупить. Она собирает из всякого сброда коммуну, а в это время объявляется законный наследник - внебрачный сын дона Хайме, молодой человек весьма широких взглядов. Вскоре эксперимент с коммуной блестяще проваливается. Насильно лишенная своими питомцами девства, Виридиана уже окончательно отрезана от монашеской жизни...

Собственно говоря, вся религиозная трилогия Бунюэля базируется на одном постулате - относительности, и даже лицемерии христианского подвижничества (это не мое утверждение, а бунюэлевское). Проще говоря, если ты стоишь на сугубо христианской точке зрения, не учитывая особенностей и реалий света - ты обречен на провал. Бунюэль это иллюстрирует роскошной сценой - молодой хозяин обустраивает заброшенную усадьбу, а Виридиана со своими убогими молится. Они все живут за счет этого испанского Штольца (а-а-а!), да еще и презирают его. (Тут отличие - наш Обломов своего Штольца любил.) Работа или молитва. Важно именно это "или".

Хороша и другая сцена. Сам наследник, только что заклеймивший Виридиану за эфемерность попытки спасти "горстку из тысячи", пожалел собаку, волокущуюся на поводке за крестьянской повозкой. Купил. А навстречу новая повозка с новой собакой...

Финал у этой истории, конечно, печален - тут даже мексиканские продюсеры ничего не смогли сделать. Разочарованная и смирившаяся героиня направляется на хозяйскую половину - а что, вполне приятный джентельмен... Но что же она видит - там уже вполне по-свойски гостит служанка, крепкая, хорошо стоящая на ногах бабенка. Мораль: пока витаешь в эмпиреях, и жизнь пройдет, и эмпиреями сыт не будешь.

Ее, разумеется, не прогонят - усадят третьей играть в карты под новомодный рок-н-ролл. Кто знает, что у них там будет дальше. Скорее всего, так и будет...

Игорь Галкин
http://www.kino.orc.ru/js/elita/elita_viridiana.shtml

Кроткая и набожная девушка по имени Виридиана (Сильвия Пиналь) должна вскоре принять сан монахини — но мать-настоятельница убеждает послушницу прежде навестить своего дядю, Дона Хайме (Фернандо Рей), всегда поддерживавшего её материально. Прибыв к нему, будущая невеста во Христе неприятно поражается истинным намерениям престарелого родственника, предлагающего племяннице руку и сердце. Ответив категорическим отказом, Виридиана оказывается невольной виновницей суицида дяди — однако неожиданно для самой себя получает в наследство его имение и земли, став хозяйкой состояния на паритетных началах с Хорхе (Франсиско Рабаль), незаконнорожденным сыном самоубийцы. Девушка решает отречься от будущего монахини и посвятить жизнь богоугодному делу, устроив приют для нищих и бездомных.

***

Прожив долгие годы в Мексике, Луис Бунюэль, разумеется, не мог не воспользоваться заманчивым предложением осуществить постановку на Родине, особенно с учётом того, что франкистские цензоры одобрили – с несущественными изменениями – представленный сценарий. Однако, по иронии судьбы (и, разумеется, стараниями автора), они смогли увидеть готовый фильм уже после того, как «Виридиана», вызвав восторги у членов каннского жюри, получила «Золотую пальмовую ветвь»1. Придя в ужас и, заметим, заручившись официальной поддержкой Ватикана, объявившего Бунюэля своим главным врагом, чуть ли не Антихристом от кинематографа, блюстители идеологической нравственности подвергли картину жесточайшему запрету. Лишь в мае 1977-го, после смерти деспота и в свете постепенной либерализации общественной жизни, лента вышла в национальный кинопрокат – и её нерядовой зрительский успех2 как нельзя лучше свидетельствовал о непреходящей актуальности проблем, затронутых режиссёром. Ещё показательнее признание «Виридианы» лучшим испанским фильмом всех времён по результатам опроса местных профессионалов и киноведов, проведённого в 1996-м.

Таким образом, любой, кто надеется познать великую европейскую страну, просто не может пройти мимо этого уникального произведения, являющегося, по точному эпитету критика Карлоса Фуэнтеса, «синтезом самых ярких моментов испанской культуры: плутовской роман и Кеведо, Мурильо и Гойя, Перес Гальдос, Валье-Инклан, Сервантес». Но помимо эстетического совершенства, скрывающегося за внешней бесхитростностью, поражает (ретроспективно – ещё сильнее) и уникальная прозорливость Бунюэля. Он не просто осмыслил причины, пожалуй, беспримерной стабильности профашистского строя, успешно пережившего родственные диктатуры: изумителен Фернандо Рей в образе Дона Хайме, совершающего единственно верный поступок – уступающего дорогу молодым, приняв, наконец, всю полноту ответственности за персональные прегрешения, содеянные (и даже так и не содеянные) по объективным причинам или же в силу не одолённой слабости и доброты натуры. Не менее безошибочно очерчены границы, отведённые режиму самой Историей. Противоборство Виридианы и Хорхе обуславливается отнюдь не ненавистью последнего к «этой святоше», перемешанной с тайным желанием заполучить её. Мирное сосуществование, к которому наследники искренне (подчеркнём: искренне) стремятся, стараясь служить добру и справедливости в меру собственного понимания, оказывается утопичным, ибо не выдерживает поверки самой жизнью. Пока «монахиня в миру» читает на латыни молитвы вместе с подопечными, нанятые молодым владельцем люди (отличный монтажный приём!) трудятся в поте лица своего… Но, главное, смирение, сердечность, простодушие, «донкихотство» несостоявшейся послушницы оборачиваются наивностью и элементарным непониманием потенциальной жестокости и распущенности человеческого естества, показавшего себя во всей красе в сцене вакханалии, учинённой пригретыми калеками и бродягами, едва не завершившись поруганием чести девушки и убийством хозяев. Отчаянный приход Виридианы к Хорхе (как бы для игры в карты), без громкого пафоса, обстоятельно и по-деловому, проведя электричество в дом и засеяв годами простаивавшие пахоты, обустраивающего наследие так, чтобы перестать существовать, «как в средневековье», был неизбежен, тем более что именно он, по сути, выступил спасителем. Знаменательно, что роль своеобразного прообраза тех молодых технократов, что придут к управлению страной в 1960-е, исполнил именно Франсиско Рабаль, чей Назарин накануне проделал схожий тернистый путь от служения Богу к служению людям, но с благословения Бога. На авторскую мысль отменно работает, обогащая смысл новыми оттенками, и система «ложных символов»: беспомощно барахтающаяся в воде пчела, которую спасает Дон Хайме; корова, к чьему вымени смущённая Виридиана не решается прикоснуться; охотничий пёс, выкупленный Хорхе у хозяина и тем самым – спасённый, хотя подобное обращение с собаками, как сразу становится понятно, практикуется повсеместно; наконец, голубка… Той же задаче подчинена драматургия введения музыки, то служащей предостережением3, то используемой по эйзенштейновскому контрапунктному принципу (в угаре оргии бездомные ставят пластинку с арией «Аллилуйя!» из «Мессии» Генделя), а то и знаменующей собой смену вех – вспомним зажигательные ритмы рок-н-ролла под занавес!

И всё-таки «Виридиана» не случайно получила международное признание, чего бы, разумеется, не произошло, если б внутренние проблемы, волновавшие испанца, не соответствовали его исканиям как подлинного, даже если невольного, гражданина мира. Это во многом объясняет парадокс, сформулированный самим автором: «Религиозное воспитание и сюрреализм оставили во мне след на всю жизнь». Луис Бунюэль оказался в данном отношении куда смелее и проницательнее Сальвадора Дали, в серии работ 1950-х4, помнится, постаравшегося осмыслить христианское наследие новыми средствами. В сравнении с хулиганской бунюэлевской пародией на немеркнущий шедевр Леонардо Да Винчи, когда место Иисуса занимает жестокий и циничный Слепой, а его апостолов – беснующиеся христарадники, и получившуюся картинку «фотографирует», задрав подол, распутная Энедина, «Тайная вечеря» /1955/ единомышленника-живописца видится, безусловно, компромиссной. Вложив в руки Хорхе складной нож в форме распятья, которым тот, усмехаясь подобному сочетанию, развинчивает часы («чинит время»?), режиссёр намекает, что даже полезные свойства этого, по Марксу, «опиума для народа», веками служившего не только дурманом, но и столь необходимым болеутоляющим, исчерпаны. Однако подобная постановка вопроса вовсе не исключает потребности человечества в таких незаурядных личностях, как Симеон-пустынник, Назарин и Виридиана.

__________
1 – Правда, наряду с картиной «Столь долгое отсутствие» француза Анри Кольпи, зато специальным призом тогда же был отмечен ещё один подлинный шедевр, говорящий об истинной и мнимой Вере, – «Мать Иоанна от ангелов» поляка Ежи Кавалеровича.
2 – Сеансы посетило 1,036 миллионов человек, обеспечивших кассовые сборы в размере ESP 112 млн.
3 – Тревожная мелодия моцартовского «Реквиема» словно подтверждает верность толкования Доном Хайме поступка племянницы, посыпавшей в сомнамбулическом состоянии его постель пеплом, символом покаяния и смерти: «Значит, покаяние тебе, поскольку ты скоро пострижёшься в монахини, а смерть – мне, так как я много старше тебя».
4 – «Мадонна Порт-Лонгат» /1950/, «Христос Сан-Хуан де ла Крос» /1951/, «Распятие» /1954/.

© Евгений Нефёдов, World Art
Авторская оценка: 10/10
http://www.world-art.ru/cinema/cinema.php?id=15163

О том, как родилась идея фильма, Луис Бунюэль говорил в одном из интервью: ‘Виридиана — малоизвестная святая эпохи Франциска Ассизского, и её имя уже давно привлекало моё внимание. Я вспомнил о ней в Мексике, придумал сюжет фильма, родившийся из этого образа. Я каждый раз именно так приступаю к работе, а потом произведение начинает бить ключом. Мой друг Хулио Алехандро помог разработать рассказанный мной старый эротический сон, во время которого мне удалось, усыпив королеву Испании, пробраться к ней в постель. На эту историю наслаивалась другая…’

Когда сценарий был готов, продюсер Алатристе заявил: ‘Фильм мы будем снимать в Испании’. Решение неожиданное — в ту пору там правил диктатор Франко.

Бунюэль, живший в Мексике, дал согласие сотрудничать только с киногруппой Бардема, известной своими оппозиционными настроениями к франкистскому режиму. Несмотря на это в эмигрантских кругах Мексики начался шум и протесты республиканцев. Испанские эмигранты были обескуражены сообщением о возвращении режиссёра во франкистскую Испанию. Они говорили: ‘Среди нас было трое великих: Пабло Пикассо, Пабло Касальс и Луис Бунюэль. Теперь Бунюэль вернулся в Испанию…’

За режиссёра вступились друзья, и вспыхнула полемика: имеет ли право Бунюэль снимать в Испании? Не предательство ли это?

Бунюэль отметал все упрёки: ‘Мне иногда удавалось поставить более или менее удачные фильмы, но приходилось делать и банальные, чтобы заработать на пропитание. Однако я никогда не шёл на уступки и всегда отстаивал принципы, которыми дорожил. Я поехал в Испанию потому, что это моя родина, и потому, что я получил возможность работать, пользуясь полной свободой’.

Фильм снимался на студии Мадрида и в роскошном имении за городом.

Актёрский ансамбль был превосходный. Бунюэль снова работал с Франсиско Рабалем, и впервые снимал Фернандо Рэя и Сильвию Пиналь. Некоторые старые актёры на маленькие роли были ему знакомы по картинам 1930-х годов.

Вот что рассказывала о съёмках фильма сестра Бунюэля Кончита: ‘Тогда я была „секретарём“ моего брата. Жизнь его в Мадриде напоминала отшельническую. Мы занимали квартиру на семнадцатом этаже единственного небоскрёба столицы. Луис жил как монах-столпник на своём столбе.

Я видела, как снимались некоторые сцены. У Луиса ангельское терпение. Он никогда не сердится. Но делает по нескольку дублей.

Один из двенадцати бедняков в фильме был настоящим нищим, которого прозвали Прокажённым. Брат узнал, что ему платили в три раза меньше, чем другим, и возмутился. Продюсеры попытались его успокоить, сказав, что по окончании съёмок для него соберут пожертвования. Гнев Луиса стал ещё сильнее, он не мог допустить, чтобы за работу человек получал милостыню. Он потребовал, чтобы бродяге платили зарплату каждую неделю, как и всем.
„Костюмы“ в фильме подлинные. Чтобы их разыскать, нам пришлось пошарить в трущобах и под мостами. Мы обменивали их на настоящие и хорошие вещи. Отрепья были продезинфицированы, но актёры ощущали запах нищеты’.

В этом фильме Бунюэль в очередной раз сводит счёты с религией, которая, по его мнению, обесценивает всё, к чему прикасается.

Виридиана (Сильвия Пиналь), молодая послушница, собирающаяся дать монашеский обет, приезжает на несколько дней в гости к своему немолодому дяде, дону Хайме (Фернандо Рэй). Каждый вечер, уединяясь, он вершит странный ритуал: под торжественную церковную музыку примеряет подвенечный убор своей жены-девственницы, скончавшейся от сердечного приступа в первую брачную ночь. Виридиана удивительно похожа на его покойную жену. Дон Хайме пытается изнасиловать племянницу, но ей удаётся убежать. Дон Хайме кончает жизнь самоубийством, повесившись на дереве.

Племяннице по наследству достаётся его имение. Она уходит из монастыря, надеясь в мирской жизни сохранить свою чистоту и верность евангельским заповедям. Виридиана пытается создать общину, где нищие и обездоленные будут жить трудами собственных рук. Она истово ухаживает за всеми, леча раны и отмывая коросту.

Но её подопечные бессердечны, циничны и неопрятны. Аристократический дом превращается в настоящий вертеп. Опустившиеся люди пьянствуют, развратничают и доходят до того, что пытаются изнасиловать свою благодетельницу. Оргия нищих — композиционный и смысловой центр ‘Виридианы’. Режиссёр отвергает идею об очищающей силе страдания, видя в ней ещё одну утешительную иллюзию.

‘Мне захотелось увидеть, как эти нищие обедают в столовой господского дома, при свечах, за большим столом, покрытым кружевной скатертью, — рассказывал Бунюэль. — Внезапно я осознал, что получается композиция какой-то картины, и вспомнил „Тайную вечерю“ Леонардо да Винчи. И наконец, по ассоциации сопроводил сцену оргии и танца нищих „Аллилуйей“ из „Мессии“ Генделя, и она получилась более потрясающей, чем если бы я подчеркнул её ритмом рок-н-ролла. Этот эффект мне понравился. Точно так же мне захотелось дать „Реквием“ Моцарта в любовной сцене между стариком и девушкой, а работе строителей противопоставить молитву к пресвятой деве’.

Виридиане едва удаётся спастись от насилия с помощью кузена Хорхе (Франсиско Рабаль), человека практичного и циничного. Сначала Бунюэль хотел сделать сына старика карликом. Но потом передумал, опасаясь, что все будут говорить: ‘Это по-бунюэлевски’.

Испанская цензура в те времена отличалась мелочными придирками. Бунюэль придумал эпилог: Виридиана стучится в дверь своего двоюродного брата. Дверь открывается, она входит, дверь закрывается.

Цензуре такой финал не понравился. Бунюэлю пришлось придумать другой, более порочный, где он намекал на жизнь втроём. Виридиана садится за карточную игру, в которой участвуют кузен Хорхе и его любовница. И он говорит Виридиане: ‘Я так и знал, что рано или поздно ты станешь с нами играть в карты’. Героиня вынуждена примириться с жизнью, лишённой смысла, лишённой духовного содержания. Духовный взлёт Виридианы не удался, её порыв разбивается о землю.

Премьера ‘Виридианы’ состоялась 17 мая 1961 года на Каннском фестивале. Картина Бунюэля никого не шокировала, более того — получила ‘Золотую пальмовую ветвь’.

‘Виридиана’ разделила и публику, и критику на два непримиримых лагеря. Вскоре после фестиваля английский журнал ‘Сайт энд саунд’ провёл опрос критиков с просьбой определить десять лучших фильмов всех стран и всех времён — многие назвали ‘Виридиану’.

Но американский журнал ‘Филмз ин ревью’ писал тогда же: ‘Бунюэль теряет ощущение реальности и всё больше соскальзывает в тёмные глубины психопатологии и зла. Они разрушают его талант и вместе с тем являются для него новым питательным источником… Бунюэль создал в „Виридиане“ россыпи анормального, и за это разные психопаты превозносят фильм до небес’.

В Испании ‘Виридиана’ вызвала настоящий скандал. Вся шумиха началась со статьи в ‘Оссерваторе романо’, в которой ‘Мать Иоанну от ангелов’ и ‘Виридиану’ назвали ‘набором безбожных сцен’. Последовало отлучение Бунюэля от церкви. ‘Виридиана’ была запрещена в Испании как произведение ‘аморальное’, ‘мятежное’, ‘безбожное’.

Фильм ‘Виридиана’ был запрещён в Испании министром туризма и информации. Одновременно был отправлен на пенсию директор Испанской синематеки за то, что принял приз в Канне, поднявшись ради этого на сцену.

Диктатор Франко попросил показать ему фильм. Говорят, он не нашёл в нём ничего предосудительного, однако отказался отменить решение своего министра, и ‘Виридиана’ осталась в Испании под запретом. Премьера картины здесь состоялась лишь в 1976 году, после падения режима Франко.

После скандала с ‘Виридианой’ уже никто не мог обвинить Бунюэля в отступничестве от своих идей и своего пути.

В Италии картина сначала вышла в Риме, где имела успех, а затем демонстрировалась в Милане. Генеральный прокурор этого города запретил её, подал в суд, и Бунюэля приговорили к году тюрьмы, если он посмеет ступить на землю Италии. Этот приговор был позднее отменён высшей инстанцией.

‘Виридиану’ воспринимали по-разному. Просмотрев первый раз фильм, продюсер Густаво Алатристе был ошеломлён и ничего не сказал. Потом он смотрел ‘Виридиану’ в Париже, ещё дважды в Канне и, наконец, в Мехико. После пятого или шестого сеанса он бросился к Бунюэлю очень довольный: ‘Луис, это потрясающе! Я всё понял’. Режиссёру оставалось только развести руками, ведь он считал, что рассказал простейшую историю.

Как отмечал Бунюэль, ‘Виридиана’ следует его собственной традиции, ведущей начало от ‘Золотого века’, и он был наиболее свободен, когда ставил эти два фильма, разделённые тридцатью годами. Режиссёр хотел сделать комедию, полную иронии и язвительности, но непосредственную, в которой выражались бы эротические и религиозные навязчивые идеи детства. Он родился в очень набожной католической семье и до пятнадцати лет воспитывался у иезуитов. Религиозное воспитание и сюрреализм оставили в Луисе след на всю жизнь.
Писатель Карлос Фуэнтес считал эту картину одной из лучших в творческой биографии режиссёра: ‘„Виридиана“ — это синтез всех оппозиций в произведениях Бунюэля: нежность и насилие, поиск и осуществление, старые порядки и новые, гуманность и экстремизм, извращённость и невинность. Это синтез самых ярких моментов испанской культуры: плутовской роман и Кеведо, Мурильо и Гойя, Перес Гальдос, Валье-Инклан, Сервантес. Этот фильм сам является новым ярким элементом национальной культуры, великим народным и реалистическим ответом тем иррациональным мифам, которые по-прежнему держат страну во мраке. На мой взгляд, это лучший фильм на испанском языке, капитальное произведение, неисчерпаемое богатство’.

http://kinofashion.ru/100cool/-Viridiana.html

Это произведение кажется особенно простым и реалистичным в творчестве великого испанца Луиса Бунюэля, не потерявшего вкус к сюрреализму на протяжении всей жизни. Так что зритель, который знаком с более поздними язвительными, виртуозно выстроенными странными притчами этого режиссёра, может воспринять поверхностно и упрощённо самую испанскую ленту (вне зависимости от того, что она действительно снята в Испании) лишённого родины изгнанника. Скандал и запрет фильма во франкистской стране (его выпустили только в 1977 году — и посещаемость оказалась немалой, составив миллион зрителей!) были вызваны не только тем, что автор посмел покуситься на святые символы.

Он ёрнически и как раз сюрреалистски обыграл складной нож в форме распятия, спортивный чемоданчик с терниями и веригами, застывших в позе апостолов с «Тайной вечери» Леонардо да Винчи пьяных нищих и отъявленных подонков, а также недвусмысленно намекнул на двадцать лет «запустения» в диктаторской Испании после Гражданской войны. Бунюэль подверг сомнению и развенчанию многие мифы и догмы, которые продолжали владеть сознанием испанцев и определять их менталитет на протяжении веков.

Критики чаще всего подчёркивали антиклерикальный и даже антирелигиозный пафос постановщика, хотя для него протест против власти церкви и религии не являлся самоцелью. Просто невозможно было бы поведать о пребывании молодой монашки Виридианы — доброй души, жертвенной натуры, чуть ли не ангела во плоти — в том «миру», где правят бал жестокость, алчность, похоть и всеобщий абсурд, и если не показать пронизанную насквозь религиозными предрассудками, богохульственными обычаями и кроваво-макабрическими ритуалами испанскую действительность. Автор оказался великим реалистом, рассказав своего рода «Евангелие от Виридианы», житие современной святой, которая была оскорблена и поругана безжалостными и грубыми людьми, как и Иисус Христос почти за два тысячелетия до этого. Виридиану сравнивали ещё и с Дон Кихотом, сущностным испанским характером, который пытался противостоять мракобесию и одержимости окружающей реальности, более свихнувшейся, чем он сам, и вёл бесконечную борьбу с ветряными мельницами.

Но бунюэлевская героиня, которая жаждет справедливости и ратует за добродетели и милосердие, является всё же плотью от плоти того мира, чьего тлетворного воздействия она тщетно старается избежать. Виридиана — и изнасилованная Дева, и ложная невеста в чужом подвенечном наряде, оказывающаяся косвенной виновницей самоубийства своего дяди, дона Хайме. Подобно Испании, она — одновременно жертва и невольный палач, когда разбрасывает в сомнамбулическом состоянии золу, то есть, согласно символике, сеет смерть. Святость скрывает в своих одеждах тайное насилие, и наоборот — зло рядится в рубище сирых или же в белое одеяние невесты-святой, словно тот Хромой, который насилует Виридиану. Внешне сюрреалистические детали работают как жестоко реалистические образы, рисующие Испанию, из которой пока что не изгнаны «бесы». И этот фильм стал второй частью своеобразной трилогии («Назарин»-«Виридиана»-«Симеон-пустынник») Луиса Бунюэля о современных искателях веры.

Сергей Кудрявцев
Оценка: 10/10
http://www.kinopoisk.ru/level/3/review/848153/