Российский кинорежиссер Андрей Звягинцев получил очередную престижную кинопремию. Фильм Звягинцева "Елена" признан лучшим независимым европейским фильмом по версии 2010 Sundance / NHK International Filmmakers Awards – одной из самых престижных премий в авторском кино.

Как сообщает IndieWire, фильм Звягинцева признан победителем в европейской части премии. Также победителями премии стали: в Латинской Америке фильм Амата Эскалати "Хели" (Мексика), в Азии – фильм Дайсуке Йамаока "Прекрасная жизнь в Асахигоака" (Япония), в США – филь Бена Цейтлина "Чудовища юга".

"Победители этого года расстраивают, восхищают и переносят зрителя в иные миры. Каждый из фильмов победителей является инновационным и вдохновляющим. Мы отмечаем их за яркую индивидуальность и уникальный взгляд на окружающий мир", – приводит издание слова Алисии Вестон – одного из организаторов и членов жюри.

Каждый из победителей получит приз в размере $100 тыс. Церемония вручения наград пройдет 30 января.

29 января 2010
http://www.gzt.ru/topnews....62.html

Следующий фильм Андрея Звягинцева «Елена» признан лучшим европейским фильмом на фестивале независимого кино «Сандэнс» в США.

Вечером 28 января стали известны обладатели специальной Премии для кинематографистов разных стран, вручаемой на крупнейшем в США фестивале независимого кино «Сандэнс». В число победителей за 2009 год вошел российский режиссер Андрей Звягинцев, прославившийся на весь мир после того, как получил на Венецианском кинофестивале два «Золотых льва» за фильм «Возвращение». На этот раз судьи оценили его новую работу — картину «Елена».

Специальную премию на «Сандэнсе» ежегодно вручают учредитель фестиваля, институт «Сандэнс», совместно с японской вещательной компанией NHK. Награда, учрежденная в честь столетия кинематографа в 1995 году, вручается независимо от премий за фильмы, представленные в основной программе фестиваля. Победителей всегда четверо — они представляют Европу, Японию, Латинскую Америку и США. Кроме Андрея Звягинцева, признанного лучшим из европейцев, в нынешний список победителей вошли Амат Эскаланте с фильмом «Хели» из Мексики, Дайсуке Ямаока с лентой «Прекрасная жизнь в Асахигаока» из Японии и Бен Цейтлин с картиной «Чудовища Юга» из США.

Международный фестиваль «Сандэнс»

Кинофестиваль «Сандэнс» учрежден организацией Sundance Institute, которую в 1981 году основали актер Роберт Редфорд и группа единомышленников для поддержки и развития независимого американского кино. Институт и фестиваль назвали в честь сыгранного Робертом Редфордом персонажа фильма «Буч Кэссиди и Санденс Кид». Первый международный фестиваль «Сандэнс» состоялся в 1985 году в Парк Сити в штате Юта, где и проводится с тех пор ежегодно в конце января. В 2010 году фестиваль проходит с 21 по 31 января. Его конкурсная программа состоит из 112 полнометражных картин, которые были отобраны из нескольких тысяч присланных на конкурс.

Приз за будущие заслуги

Особенность приза в том, что он вручается за еще не снятые фильмы. Жюри выбирает победителей по сценариям их следующих работ, а также по их уже вышедшим картинам. Именно поэтому о фильме «Елена» Андрея Звягинцева в России практически ничего не известно, его лишь упоминал несколько раз в своих интервью продюсер Александр Роднянский — в числе проектов его компании AR Films.

Лишь аннотация на сайте фестиваля «Сандэнс» дает некоторое представление о том, каким будет новый фильм автора «Возвращения». Известно, что это драматическая лента, которая рассказывает о жизни пожилой женщины. Она живет с богатым мужем в роскошном доме и пытается спасти сына от алкоголизма, а его семью — от нищеты. Фильм снят с акцентом на реалистичность происходящего.

Премия института «Сандэнс» и NHK — большое подспорье для режиссеров, потому что институт тесно сотрудничает с победителями в течение года, помогает им решить вопросы финансирования и производства их фильмов, а японская сторона вручает им $10 тыс. наличными и гарантию на приобретение прав показа по японскому телевидению.

Режиссер Андрей Звягинцев

Андрей Звягинцев оставил актерскую карьеру ради режиссуры в 2000 году. Первый же полнометражный фильм «Возвращение» сделал дебютанта знаменитым, победив на Венецианском кинофестивале 2003 года. Помимо двух «Золотых львов» (за лучший фильм и лучший режиссерский дебют), эта работа удостоена приза Луиджи де Лаурентиса, Приза всемирной католической организации по коммуникациям, Премии Серджио Трассати и награды CinemAvvenire за лучший дебютный фильм. Кроме того, Звягинцев — обладатель премии «Ника» в номинации «Лучший фильм» за 2004 год. Его второй фильм «Изгнание» был номинантом на «Золотую пальмовую ветвь» Каннского фестиваля в 2007 году. «Елена» должна стать третьей полнометражной картиной Звягинцева. Кроме того, в 2008 году он снял короткометражный фильм для альманаха «Нью-Йорк, я люблю тебя». Правда, эпизод Звягинцева не вошел в окончательный монтаж картины, но специально для российского проката его вмонтировали обратно.

Евгений Ершов, 29 января 2010
http://www.gzt.ru/topnews....49.html

"Инновационный, уникальный, вдохновляющий взгляд на мир" - это из характеристики жюри фестиваля независимого кино в Санденсе, адресованной четырем кинопроектам, получившим там специальные призы и финансовую поддержку. Андрей Звягинцев со сценарием фильма "Елена" стал победителем от Европы. Таким образом, еще не законченный третий фильм режиссера уже открыл счет своим международным наградам.

Российская газета: Фильм почти закончен. Но, как всегда у вас, в печать о нем просочились самые туманные сведения. Все заинтригованы.

Андрей Звягинцев: Хотелось бы эту загадку сохранить до премьеры. Такое уж свойство моей натуры: не люблю наперед говорить, о чем фильм. Если зрители ждут новую работу нашей творческой команды, они придут ее посмотреть и без зазывных речей. И уж тем более не люблю пересказывать сюжет или расшифровывать заложенные в картину смыслы. Да и рано: еще не закончен монтаж и впереди работа над звуком.

РГ: Но фабулу картины вам уже не удалось удержать в тайне. В материалах фестиваля в Санденсе говорится, что это будет фильм о пожилой женщине, которая живет в состоятельном доме с богатым мужем и пытается удержать сына от алкоголизма - так?

Звягинцев: Увы, утечка информации. Фестиваль Санденс просил помимо сценария прислать и краткое изложение сюжета, что и было сделано. Но типичные "трудности перевода" внесли свою коррекцию, чему я очень рад: это сбивает с толку ожидания зрителей. Для переводчика-американца реплика героини "Может, притормозишь?" - это когда ее муж хочет налить себе вторую рюмку коньяка! - звучит как предостережение алкоголику. А для нас вторая рюмка, сами понимаете, - не повод для тревоги. Конечно, не в алкоголизме там дело, проблематика фильма гораздо шире.

РГ: Я знаю, что для вас одна из самых мучительных фаз - поиски сценарного материала, который был бы созвучен вашему мироощущению. Так было, например, с "Изгнанием".

Звягинцев: А с "Еленой" - как раз наоборот. Началось с того, что один британский продюсер предложил полнометражный проект и обозначил тему, вокруг которой нужно было сымпровизировать картину. Тема эта была им обозначена как апокалипсис, не больше, не меньше. Но предоставлялась полная свобода в ее трактовке. Предложение казалось лестным - и по уровню творческой свободы, и даже в чисто финансовом смысле. Мы с моим соавтором Олегом Негиным недели три думали над этой темой, и потом за десять дней Олег написал сценарий. Но вскоре выяснилось, что этот проект продюсер собирался предложить еще трем режиссерам - в общей сложности, должны были сниматься, независимо друг от друга, четыре полнометражных фильма. Наш сценарий продюсера вполне удовлетворял, но остальных трех пока не было. Еще предстояли поиски этих трех режиссеров, переговоры, написание сценариев - то есть нам предстояло довольно долгое и бессмысленное ожидание. Поэтому мы извинились и вышли из проекта, все произошло вполне по-джентльменски. И я стал искать финансирование в России. Мы встретились с продюсером Александром Роднянским и буквально через несколько дней запустились.

РГ: А что с апокалипсисом - он все-таки будет?

Звягинцев: Да, только он в фильме - личный, интимный, глубоко индивидуальный. Апокалипсис одной души.

РГ: Понятно: вторжения комет и разломы земной коры вас не очень интересуют.

Звягинцев: Более того - у нас будет очень локальная история: два интерьера и несколько московских улиц. Все было снято за сорок два дня.

РГ: В "Возвращении" и "Изгнании" наметился четкий круг ваших стилистических и жанровых интересов: некая история, изолированная от конкретного времени, привычного бытового мира и приобретающая черты притчи, философско-психологического эссе. Быт максимально размыт, все наносное и преходящее устранено, остается только вечное и неизменное - оно вас и интересует. "Елена" продолжит эту тенденцию?

Звягинцев: В "Елене" действие происходит в абсолютно конкретном времени: 2010 год. И в конкретном месте: Москва, Остоженка, Бирюлево или подобный ему спальный район. Вся фактура узнаваема. Это важно для замысла: то, что происходит в этой истории, - отражение того, что происходит со всеми нами здесь и сейчас. Хотя, конечно, не будет документально снятого быта - мы все равно подбирали цвет, очищали пространство кадра от лишнего, случайного и небрежного. Такой уж у нашего творческого альянса стиль: я не могу себе представить, как можно принести камеру в определенное место, поставить ее на штатив - и снимать все как есть.

РГ: Как я понимаю, героев в фильме не очень много?

Звягинцев: Два главных. Героиню, Елену, играет Надежда Маркина - потрясающая актриса, я сильно удивлен, что в кино ее до сих пор по настоящему не снимали. Она умеет вести диалог так, что глаз не оторвешь ни от нее, ни от ее партнера Андрея Смирнова. И есть еще одна пара: дочь героя (ее играет Лена Лядова) и сын Елены - актер Алексей Розин.

РГ: Вы сохранили вашу прежнюю съемочную группу?

Звягинцев: Практически всю. Оператор - Михаил Кричман, художник-постановщик - Андрей Понкратов, Андрей Дергачев - звукорежиссер… Композитором фильма он на этот раз не стал, и будет звучать музыка Филипа Гласса.

РГ: Ого! Как это вам удалось?

Звягинцев: В музыкальном магазине я случайно увидел коллекцию дисков с музыкой Филипа Гласса. И купил Вторую и Третью симфонии. Его киномузыку я знал и раньше, а вот с его симфоническим творчеством встретился впервые. Послушал и понял, что одна из частей идеально ложится на наш фильм. Проверил в монтаже - точное попадание! Написали Глассу письмо. Он ответил: "Зачем вам старая музыка - давайте я напишу для вас новую!". Мы договорились, что, возможно, вернемся к этой идее в следующем проекте, а пока нас более чем устраивает именно эта музыка.

РГ: Известно, что вы не любите открывать актерам сверхзадачу роли и фильма, даже не всегда позволяете им читать сценарий. Как же тогда идет с ними работа?

Звягинцев: Исполнители главной пары читали сценарий целиком. Что касается второстепенных персонажей, то актеры действительно знали текст только своих сцен. Мне это кажется важным именно для кино, потому что, в отличие от театра, здесь другая природа работы актера в кадре. Мне важно, чтобы в эпизоде, который снимается, актер был бы абсолютно точным и естественным - в данную секунду, в данной ситуации. И не думал бы ни о какой сверхзадаче и перспективе своей роли. Мы договариваемся об особенностях характера, о том, в каком состоянии герой - но в рамках этого эпизода. Мне важно, чтобы актер смотрел на своего партнера из сегодняшнего дня - а не из будущего, которое он, в отличие от персонажа, уже знает из сценария. Поэтому пусть лучше не знает. Интересно, что наши актеры представляют себе фильм каждый по своему. Так что на премьере их ждут сюрпризы и открытия.

РГ: Вы из тех режиссеров, которые четко знают, чего хотят добиться и могли бы сказать словами классика: "Мой фильм готов, осталось его только снять"? Или поиски продолжаются, что-то меняется или уточняется в процессе монтажа и озвучания?

Звягинцев: Конечно, какие-то новые приобретения происходят постоянно. Работаешь, например, над звуком и вдруг приходят новые интересные идеи. Но конечно, радикально они уже ничего не меняют: картина продумана заранее, и мы точно знаем, как все должно сложиться - особых сюрпризов не ждем. Поэтому довольно большую картину хронометражем в 1 час 42 минуты мы с монтажером Анной Масс сумели смонтировать меньше чем за месяц. Так что сюрпризом могла стать только радость от удачной склейки или правильно найденного ритма эпизода.

РГ: Поиски совершенства?

Звягинцев: Да, такие перфекционистские упражнения.

РГ: В последнее время самые заметные успехи нашего кино связаны с новыми режиссерами, которые пришли не из киноинститутов, а, как вы, из других профессий. Вы не видите здесь закономерности?

Звягинцев: Не думаю, что это закономерность. Хотя жизненный опыт очень важен для режиссера. Я влюблен, например, в фильм Сергея Лозницы "Счастье мое". Там поразительный уровень правды, и все поклепы насчет русофобского характера картины мне кажутся ложью и лицемерием. Говорящие так - сами далеки от чувства правды, они не хотят видеть того, что с нами происходит. Этот фильм - своего рода миф о русском ужасе, который был всегда и пребудет, вероятно, вовеки. И чувствуется, что автор очень глубоко погружен в эту нашу жизнь, в эти наши русские сумерки.

РГ: Конечно, он документалист и объездил всю русскую глубинку. Он ее знает.

Звягинцев: Мне очень горько, что эта картина так и не попала в российский прокат: именно такие фильмы помогают нам узнать себя и понять, кто мы и каково наше будущее. Без осознания этого тупика, без понимания, что этот апокалипсис с нами происходит уже очень давно, - мы никуда не сдвинемся. Надо остро ощутить отсутствие в нашей жизни Бога, хотя мы постоянно декларируем его наличие, - иначе нам самим не понять наших проблем.

РГ: Эту трагедию ощущают в России очень многие. Но, боюсь, те, кто ее не чувствуют - и не почувствуют. Даже если посмотрят такой фильм. Они будут думать, что это - кривое зеркало. Может ли в этой ситуации искусство что-то сделать? Ведь даже сама потребность в слове художника явно иссякает, голос искусства постепенно тает и становится неслышимым. Сколько-нибудь серьезное кино либо не выходит на экраны, либо выходит крошечным тиражом. Может, дело в том, что творцы не стремятся к диалогу, говорят, что их публика не интересует? Что кино они снимают для себя? Так говорит Сокуров, так говорили и вы.

Звягинцев: Я не думаю о публике в тот момент, когда занимаюсь замыслом - чтобы не потрафить ей, этой безымянной толпе. Исходить из себя - это правильный путь. Но когда фильм готов - конечно, меня беспокоит, будет ли у него зритель и как его воспримет. Правда, если фильм не пришелся ко двору, я из этого не сделаю вывод, что мой следующий фильм должен быть принципиально другим.

РГ: Когда мы увидим "Елену"? И заинтересовались ли ею международные фестивали?

Звягинцев: Фильм снимается для российского зрителя, но фестивальная судьба, конечно, тоже важна: авторскому фильму, в особенности в наши лихие дни только фестивали и могут открыть прокатные горизонты в мире, а значит и возможности автору снимать следующие свои картины. Я думаю, весной-осенью 2011 года зрители сумеют увидеть фильм "Елена".

РГ: Один из ваших фильмов был включен в программу "Закрытый показ" на телевидении, и вы там были на так называемом обсуждении. Какие впечатления?

Звягинцев: Ощущение, что тебя распинают. Меня предупреждали: там нужно быть готовым ко всему - к любому хамству. Но это не обсуждение. Собирают две группы: pro и contra. До начала записи, а особенно после они даже контактировать между собой не могут - их разводят по разным комнатам. Один участник мне сказал: я к вашему творчеству прекрасно отношусь, но говорил сегодня против - не обижайтесь, это же не более чем шоу, это - бизнес! Причем иные участники этого шоу могут легко меняться местами: "за" или "против" - не важно, где будет пустовать стул, туда и сядем. О каком тут обсуждении может идти речь? Это напоминает свору собак: кто громче лает, тому слаще кость - позовут еще.

РГ: Многие еще верят, что это и впрямь нелицеприятный разговор.

Звягинцев: Вот это и есть кривое зеркало. Такими кривыми зеркалами полнятся и эфир, и киноэкраны.

РГ: Из нашего кино, похоже, окончательно исчезла надежда на лучшее, оно ввергает в пессимизм. Что вы об этом думаете?

Звягинцев: Я думаю, не стоит в смутные дни ждать произведений, исполненных надежды. Если художник не соблазнен иллюзиями, не лукавит, не обслуживает власть предержащих, то он снимает кино согласно тому, что ему подсказывает совесть. Наши культурные элиты вслед за зрителями ждут в кино оптимизма. Но пока нет надежды в нашем русском мире, пока нет её в умах, нет ее на улицах и в человеческом сердце, никакой надежды от художника дождаться нельзя. Потому что его голос, как голос медиума, призван выражать правду о том, что с нами происходит, а не о том, что должно происходить. Свет надежды, эту свечу нужно держать зажженной у себя в сердце. Это долг каждого перед самим собой и обществом. Это и долг зрителя - искать и хранить в себе самом этот луч, а не требовать его наличия в финале картины. Пока люди не научатся отыскивать волю к надежде в себе самих, наш апокалипсис будет с нами.

Валерий Кичин (блог автора)
"Российская газета" - Федеральный выпуск №5362 (283) от 15 декабря 2010 г.
http://www.rg.ru/2010/12/14/zviagincev-poln.html

Из-за "Елены" Андрея Звягинцева, как из-за античной героини, перессорились два крупнейших фестиваля — Венецианский, где Звягинцев с первого же фильма взял "Золотого льва" в 2003-м, и Каннский, четырьмя годами позже выдавший "Золотую пальмовую ветвь" главному актеру его фильма "Изгнание". В итоге "Елена" в состязаниях не участвует: ее покажут в финале программы "Особый взгляд". О том, что происходит внутри фильма и за его пределами, Звягинцев рассказал в интервью РИА Новости.

- Из Канн рапортуют, что "Елена" прекрасна, но совсем не похожа на ваше прежнее кино.

- Да, многие, к примеру, указывают на актуальный социально-политический контекст. Но это только фон, потому что основные идеи — совершенно другого ряда. Честно признаться, начиная объяснять, какие идеи меня волновали, я чувствую себя каким-то лгуном. Слова все схлопывают до вульгарной, пошлой узости, а то, что в конце концов переплавляется в поэзию киноязыка — непередаваемо. Но если прямо отвечать на вопрос о социально-политической проблематике фильма "Елена", то можно сказать, что она несомненно присутствует здесь, хотя бы потому, что перед нами история современная и актуальная, история, где главные герои разнесены по социальной лестнице слишком далеко по отношению друг к другу. Вот только, на мой взгляд, проблематика эта здесь не является главной — она лишь фактура, декорация для подлинной мистерии. Елена — мать. Главное для неё — её дети. Ради них она пойдёт на любые жертвы. В этом её трагический пафос, её миссия, её личный апокалипсис. Другое дело, что "любые жертвы" редко себя оправдывают. Дети, "удобренные", вскормленные такой иждивенческой пищей, подобны подгнившему семени — оно, конечно, даст плоды, но скорее всего с изъяном; и это касается не только России, люди везде и во все времена одинаковы: порочный круг — это про всех и каждого, — на место пресыщенности, стабильной дряхлости, рациональной скаредности всегда приходит голодная, непредсказуемая молодость — она, возможно, бездумно растратит богатство, накопленное прежним "хозяином дома", да и сам этот "дом" — устоит ли? Однако эта молодость непременно построит что-то своё — едва ли лучше и основательнее прежнего, но, как говорится, надежда умирает последней.

- Первые две картины вы снимали с Дмитрием Лесневским. Почему поменялся продюсер?

- Так просто сложилось, что после "Изгнания" все мои предложения по замыслам как-то не пришлись Лесневскому ко двору. Но мы расстались очень хорошо, друзьями, и я даже думаю, что он не исключает возможности дальнейшего какого-нибудь совместного проекта.

Началось все с того, что британский продюсер Оливер Данги, с которым мы работали на "Нью-Йорк, я тебя люблю", предложил проект: режиссеры из четырех регионов — Северной Америки, Южной Америки, Европы и Азии — снимают четыре полнометражных фильма, один с другим ничем не связанные, кроме общей темы, которую он обозначил ни много ни мало как апокалипсис. Можно было на это посмотреть чрезвычайно широко, от книги Иова до "Профессии: репортер" Антониони: он такие примеры приводил.

Мы с моим соавтором Олегом Негиным решили взяться за этот проект: где-то месяц встречались у него, у меня, по кафешкам, искали замысел. Однажды ночью мне позвонил Олег и, волнуясь, рассказал историю. Почти свою, из своей жизни, но рассказал ее уже как сюжет. Мне история понравилась, он засел за сценарий и за 8-10 дней написал — просто ушел в другое пространство и сделал практически весь текст, который и стал фильмом, за вычетом нескольких эпизодов, родившихся позже.

Потом мы отправили сценарий Оливеру. Он сказал: "Ребята, что же вы делаете? Я вам предлагаю проект на 7-8 миллионов долларов, а вы мне — на 2,5, историю про двух пенсионеров в одном интерьере". А мы уже влюбились в эту историю и хотели делать именно ее.

Проект должен был сниматься на английском языке, в Америке или в Англии. Назывался он "Хелен", муж героини был Ричард. Но какие-то моменты никак не смыкались: например, героине нужны деньги для внука — чтобы дать в школе, в институте, чтобы он поступил, чтобы отмазать от армии. А там у них, конечно, в армию никто тебя забрать не может принудительно. Мы говорили, что исходим из того, как это могло бы быть в России, но знаем свое слабое место, и позже надо будет подтягивать какого-то англоязычного драматурга.

После прочтения первого драфта Оливер выслал мне страниц 20 замечаний. Я ужаснулся и ахнул: он задавал вопросы, на которые лично мне не нужно знать ответ. Это совершенно не мой язык. Я скоро понял, что с ним работать не смогу, а главное, пока он не найдет остальных троих режиссеров, и пока эти трое не напишут сценарии, он не пойдет искать финансирование. Ясно было, что это бесконечная история, неповоротливая, как слон. Я извинился и вышел из этого проекта.

Сценарий забрал в никуда. Это был 2009 год, весна. Где-то с мая по август я искал финансирование. В итоге, мы познакомились с Роднянским, он спросил, чем я занимаюсь. Я рассказал, он попросил прислать. Я отправил ему вечером сценарий, утром следующего дня он мне позвонил и сказал: "Давайте, запускаемся прямо сейчас". И уже в сентябре мы ударили по рукам. Мы с Олегом весь месяц сидели часов по 10 в день, не выходя, в студийном подвале и правили сценарий. А в октябре мы запустились уже основательно, подключился оператор, художник, группа.

- Как подбирались актеры? Почему в главной роли оказался режиссер "Белорусского вокзала" Андрей Смирнов?

- Так сложилось. Я боялся, конечно, с ним работать — режиссер, уважаемый человек, а его же надо заставлять какие-то вещи делать. В самый первый день проб он такой скандал закатил из-за пальто: "Я же вам говорил, что мне это не идет!" Это был ужас, и я думал: "господи, а что же дальше-то будет?" Но дальше все шло идеально: он очень точный, очень органичный актер и очень живой человек.

А Надежда Маркина появилась с самого начала: я вспомнил, что видел такую женщину, она Регану играла в "Короле Лире" у Женовача в 93 или 95 году. У нее уникальное сочетание: народный тип и в то же время — удивительное благородство почти аристократического толка. Я вспомнил ее лицо, но решил не говорить об этом ассистенту по актерам, с тем чтобы посмотреть других. Очень много мы перебрали актеров, уже к декабрю было ощущение отчаяния: в апреле нам уже снимать, в конце февраля нужно утвердить всех, поскольку весь март нужен художнику по костюмам — мерки снять, пошить костюмы и так далее. Мы пригласили Маркину — и все сложилось.

- Как у вас строится работа с актерами? Даете им импровизировать?

- Я не настаиваю ни на чем, просто поправляю какие-то вещи — градус сцены. Главным является выбор актера, а не работа с ним уже на площадке. Когда выбираешь, очень много руды процеживаешь, пока не встретишь того, кто в точности или с каким-то зазором соответствует тому, что тебе виделось за этим персонажем. Потом ты просто закрываешь глаза на зазор и доверяешь актеру.

Но это нельзя назвать импровизацией, потому что актер все равно находится в берегах ритма сцены. Мы точно определяем, перед какой репликой нужна пауза, перед какой — нет. Рисунок роли намечается в процессе репетиции перед съемкой. Иногда актер может предложить: "Вот это мне неудобно говорить, я скажу вот так". В этот момент я беру паузу, размышляю, хорошо ли это. Потому что одно дело письмо, а другое дело — живая речь, ее актер чаще даже лучше чувствует. Но нельзя давать ему все переделывать, нужно держать ощущение целого. Иногда мы меняем текст.

Я не позволяю актеру быть свободным, как это делал, скажем, Джон Кассаветес. У него в "Мужьях", например, — поставили камеру, примерно договорились, куда оператор ее поведет, какая будет мизансцена, но актеры рождают все здесь и сейчас, по самому строю фильма это видно.

- А оператору насколько дается свобода? Снимал же, как обычно, Михаил Кричман?

- Мы с Мишей счастливейшим образом работали уже в третий раз. На "Изгнании" у нас было два года подготовки: мы сидели, придумывали фильм. "Возвращение" вообще было все нарисовано, каждый кадр был заранее известен. И так же с "Еленой": у нас полгода было, чтобы придумать эту незатейливую историю с двумя интерьерами. Конечно, пространство в результате что-то предлагает само, диктует: ты вот так не можешь снять, приходится снимать этак. Но согласованность заранее существует между нами, мы уже почти на одном языке говорим.

- Как вышло, что "Елена" оказалась в каннской программе в последний момент, да еще — не в конкурсе, как предрекали все шорт-листы, а в "Особом взгляде"? Директор Венецианского фестиваля Марко Мюллер говорил, что ее ждали в Венеции.

- А мне и ответить-то нечего, потому что если буду отвечать, я невольно войду на конфликтную территорию, а там всюду сплошные слухи. Это все было очень волнительно, но к фильму не имеет никакого отношения. По здравому рассуждению, успокоившись, я понимаю, что "Елена" — в Каннах, на лучшем кинорынке мира, чего Роднянский и наш мировой дистрибьютор Эрик Лагесс из компании "Пирамида", собственно, и хотели.

Ольга Гринкруг, РИА Новости, 20.05.2010
http://www.rian.ru/interview/20110520/377349982.html

«Фестиваль усиливает звучание фильма». Любимец лучших киносмотров мира Андрей Звягинцев представит свою новую картину «Елена» на закрытии каннской программы «Особый взгляд». Впервые этот режиссер, склонный к притчевому кинематографу, наполненному символами и поэзией, сделал кино, в котором лаконично, жестко и трезво оценивается наша сегодняшняя жизнь. О работе над фильмом, об артистах, фестивалях и продюсерах, а также о том, почему так нелегко живется в России авторскому кино, режиссер рассказал The New Times

- Какие «особенности» режиссуры подразумевает название «Особый взгляд»?

- Мне кажется, это просто фигура речи, чтобы обозначить фильмы, которые по каким-либо причинам, непонятно каким, не попали в шорт-лист основного конкурса. Гасу Ван Сенту, как и мне, предложили «Особый взгляд», и он легко согласился. Ему, конечно, давно уже незачем с кем-то бороться и нет необходимости что-то доказывать. Да и в целом американскому кинематографу участие в Каннском фестивале если и нужно, то только для того, чтобы поддержать своих дистрибуторов в Европе. В США 40 тыс. кинотеатров, в том числе огромное их количество специализируется на авторском кино. А в нашей гигантской стране всего две с половиной тысячи кинозалов, 900 кинотеатров, и это, конечно, бедствие. Для проката, для кинематографистов. Потому что они делают кино, а показывать его негде.

- Что-то дает участие, а тем более победа в международных фестивалях?

- Разумеется, дает. Это может быть один из немногих надежных способов выживания авторского кино в России, да и не только в России.

- То есть вы твердо убеждены, что отечественные авторские фильмы ни в чем не уступают западным?

- Понимаете, когда тебе не дают дышать, когда продюсеры исключительно из тех соображений, что фильм в прокате денег не вернет, занижают бюджеты, при этом сразу отпиливая существенную часть еще на министерском уровне, давят и душат авторскую волю, загоняют в прокрустово ложе ничтожных подготовительных сроков, а тебе предлагают: давай, выплывай, конкурируй — что можно в таких условиях сделать? Вдобавок все сцеплены упорно насаждаемым мифом, что публика хочет зрелищ попроще. И многие соглашаются: пишут патоку, бессмыслицу, зовут навязанных им медийных исполнителей, снимают невесть что. Катастрофическое положение. И если в таких условиях, например, «Охотник» Бакура Бакурадзе вдруг попадает в конкурсную программу фестиваля класса А — это огромная удача. На него сразу обращают внимание, на него устремляются взгляды продюсеров, критики и прессы. Фестиваль действует как мощнейший усилитель звучания авторского фильма.

Продюсер

- Поиск продюсера всегда поиск единомышленника. Как вы нашли друг друга с Александром Роднянским?

- Не сразу. Было три или четыре варианта сотрудничества, все они по разным причинам рассыпались. Первым был ресторатор, готовый потратить два миллиона, но он ничего не понимал в кино. Другой полагал, что он имеет право вмешиваться в сценарий и считал себя полноценным соавтором. Все твердил мне про «свет в конце тоннеля». Пришлось жестко обозначить границы и сказать, что никакого его проникновения в замысел я не допущу. У меня такого не было никогда и, надеюсь, не будет. Продюсер имеет свою зону ответственности, очень большую и важную. С Александром Роднянским взаимопонимание возникло очень быстро. Он умница, образованный, тонкий человек, широта его познаний меня поражает.

Артисты

- В новом фильме новые для вас актеры, нет привычного «талисмана» — Константина Лавроненко, как вы их выбирали?

- Для Кости просто не было роли в этой истории. В остальном как обычно — мы искали их долго, трудно весь подготовительный период. В какой-то момент я вдруг вспомнил актрису Надежду Маркину, которая работала у Сергея Женовача на Малой Бронной, я ее видел в «Идиоте», в «Короле Лире», в ней удивительное сочетание народности и благородства. Этакая «тамбовщина» и одновременно значительность, как будто она жена патриция, никак не меньше. Вот это мне и было необходимо.

- Что было в пользу Андрея Смирнова?

- Его реактивность, простота, точность выполнения задачи. Уже на пробах он произносил текст ровно так, как нужно. Другие делали многозначительные паузы, «гнали МХАТ». Где найти сейчас 70-летнего актера, за которым бы не тянулся пыльный шлейф театральной традиции прошлого, мешающий быть живым и органичным? Очень мало таких актеров.

Те, кто внизу

- Елена, что называется, «из простых». Владимир, ее муж, богатый человек, явно имеющий отношение к вертикали власти. Вас волнует тема социальных различий?

- Социальное расслоение сегодня колоссальное, разве нет? У нас люди на частных самолетах летают позавтракать в Монако, а для других копейки считать — привычное дело. Я не историк, не политик, но знаю, что наши «социальные этажи» катастрофически разнятся, при этом никому нет дела до того этажа, который внизу, и это не может долго продолжаться.

- Музыка Филипа Гласса поддерживает такие размышления. В ней слышна тема, которую я бы назвала «что-то должно случиться».

- Есть в ней это звучание. Эта музыка служит тому, чтобы поддерживать напряжение, ожидание, тревогу — состояние, в котором вся страна находится, по-моему.

- Зато страну абсолютно убаюкивает телевидение. Геннадий Малахов с телеэкрана говорит героине: «Вам необходимо поменять свой вектор жизни». Речь идет о салатиках. Еще телевидение предлагает выборы — какая колбаса лучше в «Контрольной закупке». Не опасаетесь, что телевизионщики на вас обидятся?

- А мы купили у них права на все фрагменты передач. И потом телевидение — это такой монстр! Примерно как наши властные элиты или марсиане, одинаково удаленные от реальной земной жизни. Им абсолютно все равно. Для них все это наше творчество — как комариный писк, я думаю.

О поворотах судьбы

- Герой «Елены» — человек, лишенный материальных проблем. Но это не избавляет его от присущих всем человеческих страданий, болезней, непонимания в семье и общего ощущения неустойчивого равновесия.

- В том-то и дело, что никакие материальные блага не способны оградить человека от несчастий, неожиданных поворотов судьбы и от смерти, наконец. Я это знаю не умозрительно, поверьте. Деньги ничего не решают. Смысл и проблемы твоей жизни все равно заключены не в них.

- После громкого успеха «Возвращения» вы обратили на себя внимание не только любителей кино, но и первых лиц государства. У вас появился шанс войти в кинематографическую номенклатуру. Вы этой возможностью пренебрегли. Почему?

- Не знаю. Наверное, потому, что для меня невозможно, чтобы мои планы на жизнь зависели от чьего-то соизволения, мановения руки, шевеления брови и прочего в том же духе. Заискивать, падать ниц с просьбами о финансировании перед этим бюрократическим чудищем, быть в услужении, чтобы тебе разрешили что-то делать, я не хочу, это ниже моего достоинства. Может быть, я по-детски ершист и независим, но служить я готов только искусству.

Галицкая Ольга
http://newtimes.ru/articles/detail/38823/