Борис Аверин

Герман как писатель, к сожалению, как-то основательно и незаслуженно забылся — так, что даже страшно сказать, насколько он забылся. Такая вот у него литературная судьба. Хотя человеком он был ярким, удачливым, жизнелюбивым, незлобным. Авантюристом самого высокого полета. Модно одетых людей тогда было немного, но он и его друзья одевались у портных старой закваски, еще не забывших высот своего ремесла. Прохожие оборачивались, мальчишки кричали вслед: «Чемберлен! Иностранец!» В 29 лет Герман получил орден Трудового Красного знамени. Это была большая редкость. Михаил Герман очень интересно пишет в своей книге «Сложное прошедшее» о том, как в день рождения он всегда просил своего отца надеть орден, и тот никогда ему не отказывал — очень им гордился. Наш заведующий кафедрой, профессор русской литературы Георгий Пантелеймонович Макогоненко, много мне рассказывавший о Германе, тоже был таким, поэтому у меня его образ как-то наложился на образ Германа. Макогоненко испытывал к Герману — как бы это точнее сказать — глубокое искреннее уважение и любовь. Самое интересное, что он всегда в быту делал то же, что делал Юрий Павлович. Если Герман курил трубку, то Макогоненко тоже начинал курить трубку. Если Герман переходил на сигареты, Макогоненко тоже переходил на сигареты. В последнее время Герман курил сигары и Макогоненко курил сигары. Герман никогда не любил жалующихся на жизнь нытиков, ему нравились блестящие, удачливые люди, он в них влюблялся и притягивал их.

Сергей Шаргунов

Юрий Герман жил под звездой Севера. Даже в его лице — в глазах, в полуулыбке — есть нечто северное, сильное, но одновременно сдержанное и даже застенчивое. В 1936-м году Юрий Герман совместно с Сергеем Герасимовым работал над сценарием фильма «Семеро смелых». Я смотрел этот фильм — бодрая лента про зимовщиков в Арктике. В свое время безумно популярная. Интересно, что все годы войны он провел именно на Севере, где был военкором, ходил на боевых кораблях. Отсюда — очерки, повесть, пьеса про летчиков и моряков Севера. Отсюда же — пьеса о Петре и войне со шведами, впоследствии переросшая в роман «Россия молодая». Отважный подвиг и трезвый ум — такова формула германовской героики. Вся литература Германа разнообразная и разножанровая, по крайней мере, та, с которой я знаком, просвечена благородным, но суровым огнем северной звезды. Его герои, полярники, военные, врачи, чекисты, совмещали в себе хладнокровие и страстность. Отсюда и колючие звездные названия-пароли «Я отвечаю за всё», «Дело, которому ты служишь». При этом все лучатся «советским гуманизмом».

Дмитрий Быков

Юрий Герман — это писатель всего, что не укладывается в норму, летописец всевозможных подвигов и чудачеств. С самого начала его привлекали гипермасштабные типажи, герои. Но мне кажется, что из замечательного бытописателя, летописца Москвы и Ленинграда 30-х годов, его несколько насильственно сделали сочинителем эпоса. Роман «Наши знакомые», который у нас дома стоял на почетном месте, объяснил мне, что такое была Советская Россия. Это книга, в которой наиболее четко запечатлелась тогдашняя Москва. Как раз знаменитая трилогия, на мой взгляд, не самое удачное его сочинение, потому что в ней слишком сквозит художественная задача создать положительный советский образ. Вот в «России молодой» он, наконец, нашел возможность порезвиться безнаказанно, потому что на историческом материале это дозволялось. Он написал такой замечательный гротескный русский роман, замаскировав его под историческую эпопею, воспевающую Петра. Герман ввязался в соревнование с Алексеем Толстым и не проиграл. То, что «Россия молодая» должна быть обязательным чтением для восьмых-девятых классов, изучающих русскую дореволюционную историю, это несомненно. Там довольно точно вскрываются механизмы того, как делается русский мобилизационный прорыв. Потом Герман все-таки умеет писать интересно: мало описаний, много диалогов, такая кинопроза. В России есть три писателя, которых нужно изучать в плане стиля: это Вера Панова, Милин и Герман. Это три автора, которые во многом создали советское кино 60-х. Они все трое, конечно, западной школы, лаконичные, человечные, очень точны в деталях. И вот это пример того, как надо писать. Того, кто эту азбуку не освоил, вообще нельзя подпускать к клавиатуре.

Игорь Сухих

Я думаю, в новой истории литературы Герману будет посвящен раздел под названием в духе клише советской критики — «Нравственные искания современников» или раздел «Историческая проза». Монография о Германе вышла очень рано, еще в 60-ые, а вот в последние годы его переиздавали очень мало, хотя, судя по моему опыту, переиздание способствует возникновению интереса, как это произошло в случае с книгой Чингиза Айтматова в «Азбуке». Виктор Шкловский в своих мемуарах говорил о том, что «Россия молодая» лучше, чем Алексей Толстой, поэтому я не удивлюсь, если переиздание «России молодой» вызовет сейчас волну неподдельного научного, исторического и просто читательского любопытства. Большинство писателей советской эпохи — это писатели с «отрицательной эволюцией», которые блистательно начинали, но в дальнейшем не смогли повторить свои ранние успехи. Если пытаться прогнозировать ситуацию, то вполне возможно, что ранний Герман 30-х годов действительно окажется на данный момент более востребованным. Обычный в связи с Германом разговор в рамках «советское — антисоветское» себя исчерпал. Если подходить к Герману с оптикой литературоведа и историка литературы, то наибольший интерес у меня вызывают не столько его индивидуальные, сколько общие, типологические черты советской литературы, связанные с характерной для Германа сменой тематических и жанровых пристрастий. Он владел очень широким жанровым диапазоном от исторического романа до фельетона. Поэтому если говорить о Германе как об авторе трилогии, то его нужно ставить в один ряд с Даниилом Граниным, а если — о «Рассказах о Дзержинском», то он встает в один ряд с Марией Прилежаевой и Зоей Воскресенской. Надо сказать, что Герману, конечно, очень повезло с сыном, и знания о нем транслируются прежде всего через сценарии Алексея Германа. Герман умел очень четко поймать воздух времени, но его судьба — это судьба типичного талантливого беллетриста советской эпохи.

Андрей Арьев

Герман был очень порядочным человеком, прожившим чрезвычайно благополучную жизнь, но при этом, конечно, как любой крупный писатель советского времени, это была фигура трагического содержания. Он принял коммунизм ленинского типа, но всячески пытался ему противопоставить ценность человеческой личности, ее индивидуальности. Мне кажется, что его более мелкие вещи, такие, как «Лапшин» и «Жмакин», интереснее и современнее поздних романов. Там становится очевидным то, что исторические трагедии берут начало в малом, в семье, как из незначительного бытового материала появляются сюжеты и вещи большого масштаба.

Татьяна Авлова

Что-то умное и оригинальное о Германе можно было сказать лет двадцать-тридцать назад. Когда-то все девушки очень увлекались романом «Дорогой мой человек». Сейчас Герман ценен как документ эпохи. В его произведениях был очень насыщенный исторический фон, создаваемый за счет точных бытовых деталей. Я, например, очень хорошо запомнила, как докторши носили в кобуре свои дамские принадлежности — помаду и пудру.

Евгений Марголит

Из уст Анатолия Зиновьевича Юфита я слышал такую историю: он, совершенно еще желторотый, только что пришедший из армии, попал на публичное «избиение» Зощенко, не признававшего обвинений Жданова в свой адрес. Сборище это вел Константин Симонов. Юфит сел рядом с незнакомым ему человеком и дальше сидел, раскрыв рот. Через какое-то время он заметил, что его сосед смотрит на него все более и более сердито. И вдруг, в какой-то момент, этот человек громко выкрикнул: «Позор, Симонов, позор!», повернулся и вышел. Через несколько лет, когда Юфит уже был завлитом, он снова встретил этого человека, и оказалось, что это Юрий Герман. Он напомнил ему эту историю — время уже было другое — и Герман сказал: «Так это же я для вас тогда кричал! Вы же с таким разинутым ртом все это слушали, что мне стало страшно». Соль этой истории в том, что Симонов спас Германа в 50-м, когда его объявили оруженосцем космополитизма: Герман жил у него на даче, прячась от ареста. И, несмотря на это, он взял на себя смелость выступить на собрании — из-за неизвестного желторотого юнца. Безусловной была и остается человеческая ценность Германа. О Германе как о человеке все отзываются единодушно: это был человек редкостного душевного благородства.

Захар Прилепин

Я считаю, что Алексей Герман и Алексей Алексеевич Герман как-то незаслуженно затмили своего отца и деда. Герман — большой имперский художник. Это ощущение большой страны, с большими смыслами, с большими идеями он пронесет через все свои тексты — от своего романа «Россия молодая», которым я очень болел в юности, до поздних своих вещей, которые были посвящены советской интеллигенции. Алексей Герман сумел это передать в своем совершенно гениальном фильме «Мой друг Иван Лапшин». Герман достаточно ровный писатель. Все, что он написал, сделано на одном, более или менее хорошем уровне. Он один из немногих советских художников — последовательных, спокойных, и, тем не менее, неоднозначных, не линейных, а многослойных авторов, у которых достаточно нетривиальные, правильные представления о реальности. У Германа, в отличие от девяти десятых современных литераторов, очень четкие представления о добре и зле, о гуманизме и антигуманизме, о человеке и античеловечности. Скажем так: Герман плохому не научит! Я думаю, Герман никогда не устареет, его стоит переиздавать, и к нему стоит обращаться. В его произведениях содержатся неисследованные кладовые того, чем стоило бы заниматься, что стоило бы экранизировать. Есть большое количество пустых и бесполезных стилистов, а у Германа есть органика, это самое главное.

Лев Лурье

О Юрии Германе я могу сказать, ссылаясь на покойного Льва Лосева. Он писал, что ленинградским писателям, которые родились в конце 1930-х — начале 1940-х годов очень повезло с учителями. Молодые писатели видели перед собой писателей старшего поколения: Веру Панову, Ольгу Берггольц, Леонида Рахманова, Евгения Шварца и, конечно, Юрия Германа. Это были исключительно порядочные люди и профессиональные литераторы в самом лучшем смысле слова. В условиях, при которых напрямую бороться с режимом было невозможно, они умели сохранить высокий уровень ленинградской прозы, они учили помнить, что такое есть литературный вкус и что есть человеческое достоинство писателя. Юрий Герман и те немногие писатели, которых можно поставить с ним в один ряд, имели огромное значение для новой ленинградской литературы: Сергея Довлатова, Андрея Битова, Александра Кушнера, Иосифа Бродского.

http://seance.ru/blog/german100/