Понедельник
29.04.2024
11:11
 
Липецкий клуб любителей авторского кино «НОСТАЛЬГИЯ»
 
Приветствую Вас Гость | RSSГлавная | "ВЕЛИКАЯ ИЛЛЮЗИЯ" 1937 - Форум | Регистрация | Вход
[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 1 из 1
  • 1
Форум » Тестовый раздел » ЖАН РЕНУАР » "ВЕЛИКАЯ ИЛЛЮЗИЯ" 1937
"ВЕЛИКАЯ ИЛЛЮЗИЯ" 1937
Александр_ЛюлюшинДата: Пятница, 17.08.2012, 14:46 | Сообщение # 1
Группа: Администраторы
Сообщений: 3249
Статус: Offline
Выжить на войне? Стать врагом для своего врага? Не замечать социальных различий? Забыть о понятии чести? Любить во время войны? … Нет, это всё иллюзии. Великие иллюзии, придумываемые человеком во спасение от одного из самых больших и бесчеловечных Зол на этом свете – от Войны. Абсолютно пацифистский фильм психолога и поэта Жана Ренуара блестяще доказывает это, раскрывая смысл названия каждым эпизодом, достоверностью характеров, глубиной и убедительностью актёрской игры. Ведь так хорошо известно, что, пусть и случается что-то в нашей «военной» жизни, но так и останется неведомым, что ожидает за горизонтом.

«ВЕЛИКАЯ ИЛЛЮЗИЯ» (фр. La Grande illusion) 1937, Франция, 114 минут
— антивоенная драма, запрещённая в нацистской Германии министром пропаганды Йозефом Геббельсом, назвавшем её «кинематографическим врагом №1»








Первая мировая война. Самолёт французских лётчиков Марешаля и Боэльдьё сбит немецким асом фон Рауффенштайном, но оба пилота остались живы и попали в лагерь для военнопленных. Там же находятся несколько британских офицеров, с которыми новички объединяются в работе над тоннелем для побега. После победы французов на Западном фронте Марешаля, Боэльдьё и остальных французских военнопленных переводят в другую тюрьму, где комендантом назначен их «старый знакомый» фон Рауффенштайн. Комендант тепло встречает французов, замечая, что из «его» тюрьмы побег невозможен…

Съёмочная группа

Режиссёр: Жан Ренуар
Сценарий: Шарль Спаак, Жан Ренуар
Продюсеры: Альберт Пинкович, Фрэнк Роллмер
Оператор: Кристиан Матра
Композиторы: Жозеф Косма, Венсан Телли, Альбер Вальсьен
Художники: Рене Декрэ, Эжен Лурье
Монтаж: Марта Хьюгет, Рене Лихтиг, Маргарит Ренуар

В ролях

Жан Габен — лейтенант Марешаль
Марсель Далио — лейтенант Розенталь
Пьер Френе — капитан де Боэльдьё
Эрих фон Штрогейм — фон Рауффенштайн
Дита Парло — Эльза
Жюльен Каретт — Картье
Жан Дасте — учитель
Сильвен Иткин — лейтенант Демольде
Гастон Модо — инженер
Жак Беккер — английский офицер

История создания

Жан Ренуар, режиссёр фильма и один из авторов сценария, в годы Первой мировой войны, как и его герои, был военным лётчиком и разделял иллюзии многих представителей своего поколения, полагавших, что другой такой войны уже не может быть. Но обратиться к воспоминаниям молодости в середине 30-х годов его заставило приближение новой войны: нацистское руководство Германии в то время уже не скрывало своих реваншистских устремлений. По свидетельству самого Ренуара, три года он безуспешно искал поддержки для своего проекта, и, в конце концов, пришлось представить «Великую иллюзию» как приключенческий фильм о побеге из плена. Но даже те спонсоры, которых Ренуару удалось найти, не верили в успех фильма, что сказалось на его финансировании.

Когда в 1936 году Ренуар приступил, наконец, к работе над «Великой иллюзией», на его счету было уже два десятка немых и звуковых фильмов, в 30-х годах он был одним из ярчайших представителей «поэтического реализма»; но фильмы его в целом неоднозначно воспринимались как критикой, так и публикой. «Если „Великая иллюзия“ понравилась сразу и повсюду, — писал впоследствии Франсуа Трюффо, — то, прежде всего, потому, что это единственный фильм, где Ренуар слегка поступился поэзией ради психологии».

«Великая иллюзия» резко отличалась от пропагандистских фильмов военных и первых послевоенных лет: в ней отсутствовал образ врага; Ренуар в своём фильме исходил из убеждения, что классовые различия разделяют людей в большей степени, чем национальные; позже он писал: «Если французский крестьянин окажется за столом с французским финансистом, этим двум французам будет нечего сказать друг другу. Но если французский крестьянин встретит китайского фермера, они найдут, о чем поговорить». Эта установка и определяет взаимоотношения героев фильма.

Своим успехом «Великая иллюзия» не в последнюю очередь была обязана и превосходному исполнительскому составу. Роль Рауффенштайна первоначально предназначалась для театрального актёра и режиссёра Луи Жуве, но, связанный другими обязательствами, Жуве был вынужден отказаться. В результате Ренуар пригласил своего любимого кинорежиссёра Эриха фон Штрогейма, из-за невостребованности в Голливуде оказавшегося в конце 1936 года во Франции. Многоопытный режиссёр и сценарист побудил Ренуара внести ряд изменений в сценарий; именно Штрогейм, как утверждал впоследствии, с благодарностью, Ренуар, внёс в фильм элементы стилизации; для самого же Штрогейма, как для актёра, роль Рауффенштайна стала звёздным часом.

Интересные факты

«Великая иллюзия» до сих пор считается одним из самых выдающихся антивоенных фильмов.

Фильм был запрещён в нацистской Германии министром пропаганды Йозефом Геббельсом, который назвал его «кинематографическим врагом № 1» и призвал своего итальянского коллегу сделать то же самое, что и последовало. Считалось, что все европейские копии были уничтожены нацистами, но американские войска нашли негатив в Мюнхене в 1945 году (сохранили его, как ни странно, сами немцы). Лента была восстановлена.

Несмотря на успех у зрителей жюри Венецианского фестиваля 1937 года всё же не решилось присудить фильму Гран-при (хотя, по некоторым данным, фильм понравился Муссолини) и изобрело для него специальный утешительный приз — за лучший актёрский ансамбль.

Из-за своей животрепещущей темы фильм получил огромный резонанс. Он завоевал премию Венецианского кинофестиваля (1937), премию Национального совета кинокритиков США (1938) и другие награды. Он был номинирован на «Оскара» как лучший фильм года, хотя в этой номинации премия присуждалась только фильмам на английском языке.

Смотрите трейлер и фильм

http://vk.com/video16654766_163098970
http://vk.com/video16654766_163098928
 
Андрей_ШемякинДата: Воскресенье, 08.06.2014, 14:45 | Сообщение # 2
Группа: Проверенные
Сообщений: 182
Статус: Offline
Теперь мы смотрим "Великую иллюзию" заведомо как шедевр, после реставрации 58-го года. Но когда она вышла, её покромсала французская цензура, а Геббельс объявил картину "Врагом номер один". В коллизиях первой мировой войны Ренуар прозревает смертельные узлы, завязанные второй. О фильме написано столько, что даже суммировать сказанное ранее практически невозможно. Однако, пересматривать его будут снова и снова. В сущности, эта картина во многом автобиографическая. И жизненный опыт Ренуара и его авторское, художественное присутствие, именно в этом фильме опознаются без труда. И ясен антивоенный пафос ленты. Отчего же сегодня, когда вдумываешься в рассказанную историю, вдруг открываются бездны? А это потому, что время фильма Ренуара и время жизни его поколения единственный раз в его творчестве совместились. И военная драма на наших глазах, по ходу просмотра, становится документом.
 
ИНТЕРНЕТДата: Суббота, 18.05.2019, 18:38 | Сообщение # 3
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
ВЕЛИКАЯ ИЛЛЮЗИЯ

Три французских солдата в годы Первой мировой войны — аристократ Болдье (Френе), пролетарий Марешаль (Габен) и еврей-банкир Розенталь (Далио) — упорно пытаются бежать из немецкого плена.

Им мешает капитан фон Рауффенштайн (фон Штрогейм) в корсете, со сломанной шеей — он-то и является ключом к замыслу фильма. Враг, но аристократ, он испытывает неодолимую тягу к французскому классовому собрату. Это тяга обреченного племени, члены которого сбиваются в кучку, чтобы умереть в один час. Вместе с аристократией в окопах Первой мировой умирает классическая культура, и Ренуар наблюдает за этим с мудрой печалью человека, знающего цену неумолимому ходу времени — в конце концов, это его профессия. Именно по времени, по мысли Ренуара, проходят настоящие границы — вертикальные и всевластные. Все остальное, включая границы пространственные, горизонтальные, — всего лишь великая иллюзия. В подтверждение этому весь фильм, объявленный Геббельсом «киноврагом Германии N1», — праздник преодоления границ и скольжения по поверхности. Горизонтально движение сюжета из лагеря в лагерь, из подкопа в подкоп. Горизонтально движение камеры, обнимающей людей одним грациозным, широким жестом. Горизонтальна ирония: когда побег уже почти удался, героям останется только перебраться в Швейцарию, но граница покрыта снегом: где кончается смерть и начинается свобода, не видно.

Михаил Брашинский
https://www.afisha.ru/movie/166896/?reviewid=146391
 
ИНТЕРНЕТДата: Суббота, 18.05.2019, 18:38 | Сообщение # 4
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
Выдержанный оптимизм
Михаил Трофименков о "Великой иллюзии" Жана Ренуара


Ради этого фильма на Венецианском фестивале спешно придумали спецприз жюри — на главный приз пацифистский манифест Жана Ренуара в империи Муссолини рассчитывать не мог. Франклин Рузвельт устроил его просмотр в Белом доме и отчеканил: "Все демократы мира должны его увидеть". Его обожал Генрих Геринг, зато доктор Геббельс объявил "киноврагом номер один" и приказал сжечь негатив, доставшийся нацистам при разгроме Франции. Но бомбежка задержала автомобиль, на котором везли обреченную пленку, а затем ее отбили и спасли американские солдаты. Его повторная премьера в 1946 году должна была стать почти национальным праздником, но в распаленной ненавистью к "бошам" Франции не ко двору пришелся его пафос дружбы народов: Ренуару пришлось вырезать — а спустя годы восстанавливать — самые пацифистские моменты. Наконец, в 1958 году мировой синклит критиков поставил "Великую иллюзию" на пятое место среди десяти лучших фильмов мира. Это было уже, пожалуй, некоторым перебором, хотя фильм безусловно велик; он, по сравнению с другими фильмами Ренуара, несколько старомоден, а вера режиссера в классовый мир и дружбу народов была опровергнута историей слишком быстро. Но Ренуар действительно верил, что человек добр, хотя один из его фильмов и назывался "Человек — зверь"; наверное, эта вера была у него наследственной, от отца — певца жизни и плоти Огюста Ренуара. Верил он и в человеческую солидарность: в 1936 году снял — на народные пожертвования — документальный фильм "Жизнь принадлежит нам", манифест левого правительства Народного фронта.

Во время первой мировой войны немецкий ас, майор фон Рауффенштайн (великий Эрих фон Штрогейм, отлученный Голливудом от режиссуры, как всегда, сыграл "человека, которого приятно ненавидеть") сбил французский самолет-разведчик: на таком воевал сам Ренуар. По-рыцарски поприветствовал летчиков, лейтенанта Марешаля (Жан Габен) и капитана де Боелдье (Пьер Френе) и полетел себе дальше. А французы отправились в лагерь для военнопленных, откуда их, как склонных к побегу, перевели в средневековую крепость, приспособленную под тюрьму для "неисправимых". Нет, нет, это еще не концлагеря второй мировой: все очень гуманно. Комендантом крепости оказался Рауффенштайн. Его с тех пор самого сбили, у него перебит позвоночник, он затянут в корсет, придающий его фигуре завораживающую пластику какой-то чертовой куклы из фильма ужасов: это один из самых незабываемых фантомов, рожденных кино 1930-х.

Парадокс в том, что война не стирает классовые различия. Аристократ Боелдье для Рауффенштайна — любимый, светский собеседник, почти альтер-эго: он даже был знаком с его кузеном. Гораздо труднее Боелдье найти общий язык с незамысловатым Марешалем, механиком, ставшим офицером уже на фронте, не говоря уже о еврее Розентале (Марсель Далио). Марешаль не понимает многих слов, которые употребляет Боелдье, у него дерет горло от любимого капитаном английского табака. Впрочем, это не мешает товарищам по несчастью готовить новый побег. А Рауффенштайну — застрелить своего брата по голубой крови Боелдье, отвлекающего внимание часовых от Марешаля и Розенталя, бегущих из крепости. И, чтобы смысл его послания дошел до всех, в финале Ренуар поставил жирную точку, подарив Розенталю короткую идиллию с встреченной им по пути к швейцарской границе крестьянкой Эльзой (Дита Парло), которая ни на кого не держит зла, хотя у нее самой муж погиб на фронте. Ясное дело, что в 1946 году эту сцену Ренуар вырезал первой: победители особенно жестоко мстили как раз "вражеским подстилкам".

Журнал "Коммерсантъ Weekend" №47 от 20.07.2007, стр. 25
https://www.kommersant.ru/doc/783225
 
ИНТЕРНЕТДата: Суббота, 18.05.2019, 18:38 | Сообщение # 5
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
ВЕЛИКАЯ ИЛЛЮЗИЯ

Жан Ренуар, прошедший ад первой мировой, считал, что другой такой войны быть уже не может. Он, будучи гуманистом, верил, что все люди – братья, и разделяют их не границы и национальности, которые всего лишь иллюзия, а классовые противоречия. Тем не менее, к концу 30-х годов, когда надежд на мир уже не осталось, фильм стал не только предвестником грядущей, еще более разрушительной и жестокой чем прошлая, войны, но и прощальным приветом уходящему веку с его «заблуждениями» – кодексом дворянской чести, аристократичностью духа, патриархальным укладом жизни.

Действие фильма разворачивается во время первой мировой войны. Отправившийся на задание самолет французских летчиков Марешаля (Жан Габен) и Больде (Пьер Френе) сбит немецким асом – капитаном фон Рауффенштайном (Эрих фон Штрогейм). Но согласно кодексу чести Рауффенштайна, плененный враг – в первую очередь офицер, и немец приглашает французов на ужин накануне их отправки в лагерь для военнопленных. А там уже томятся французские и британские офицеры. По ночам обитатели барака с риском для жизни готовят побег.
Сын знаменитого импрессиониста Огюста Ренуара не сразу начал снимать кино. Вернувшись с полей Великой войны, он освоил ремесло керамиста. Но однажды, отправившись в синематограф, увидел мелодраму Ивана Мозжухина «Костер пылающий». Впечатление было настолько сильным, что почти 30-летний Жан Ренуар решил сменить профессию.

В 1926 году, после первых ученических экспериментов, Ренуар понял, что готов к серьезной работе. Для экранизации он выбрал роман Эмиля Золя «Нана», ради чего продал несколько полотен отца. Его «Нана» считается лучшей немой экранизацией французского классика, но в прокате фильм провалился.

Когда в 1936 году Ренуар приступил к работе над «Великой иллюзией» по роману британского писателя Ральфа Нормана Энджелла о минувшей войне, на его счету было уже два десятка немых и звуковых фильмов, он слыл одним из ярчайших представителей «поэтического реализма».

Режиссера интересовала прежде всего тема столкновения людей разного социального происхождения. Плен и общее желание побега на время нивелировали классовые противоречия. Герои Ренуара призваны донести до зрителя основную идею режиссера: война – дело не идейное, но личное. А самое бесчеловечное заведение – лагерь для военнопленных – может стать тем местом, где представители разных народов, вероисповеданий и классов превращаются в настоящих людей. Или зверей.

В фильме очевидны параллели между самим Ренуаром и образом летчика Марешаля. Более того, Жан Габен снимался в униформе, которую носил сам Ренуар в годы войны. Трудно сказать, помогло ли актеру обмундирование справиться с ролью, но участие в картине сделало Габена всемирно известным.

Йозеф Геббельс проклял фильм и его постановщика, назвав картину «кинематографическим врагом Германии номер один» и приказал уничтожить все копии. После этого жюри Венецианского фестиваля не отважилось присудить фильму Гран-при, ограничившись специальным утешительным призом «за лучший актерский ансамбль». Картина была выдвинута на «Оскара» в номинации лучший фильм года.

Интерес к фильму «Великая иллюзия» пережил еще одну волну интереса к нему в 50-е годы. Считается, что американцы нашли уцелевшую копию фильма в Мюнхене, по которой лента была восстановлена и обрела вторую жизнь. И по сей день картина, в которой нет практически ни одной батальной сцены, считается одним из выдающихся антивоенных фильмов.

https://www.culture.ru/movies/369/velikaya-illyuziya
 
ИНТЕРНЕТДата: Суббота, 18.05.2019, 18:39 | Сообщение # 6
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
Энциклопедия фильмов (Жак Лурселль)
Великая иллюзия (La grande illusion) Жан Ренуар, 1937


Наряду с Детьми райка*, это – самый знаменитый фильм французского кинематографа. Он также стал самым большим финансовым триумфом для Ренуара. По стечению обстоятельств и во многом благодаря своему сюжету (истории о побегах всегда волнуют широкую публику), Великая иллюзия не принадлежит к числу "проклятых шедевров", которыми изобилует история французского кино. Фильм, основанный на воспоминаниях одного из однополчан Ренуара по Первой мировой войне, опирается на превосходную и в высшей степени эффективную конструкцию. Одна за другой следуют три части рассказа, в каждой из которых количество действующих лиц уменьшается: их около дюжины в лагере для военнопленных (незабываемо реалистичные, забавные и выразительные характеры), восемь или девять – в крепости у Штрогейма, и всего трое – в последней части (заснеженная деревня). По мере развития сюжета его рамки сужаются и действие становится всё более интимным; внимание зрителя заостряется – при том, что сюжетных перипетий становится меньше и меньше. Таким образом, действие словно всё теснее приближается к зрителю, как изображение при наезде камеры, меняя при этом интонации: с озорной на драматическую, с лирической на серьёзную. Зритель участвует в одиссее главных героев, долгий путь которых начинается среди шума и многолюдья, а заканчивается образом двух крохотных силуэтов, бредущих по огромной заснеженной долине.

В компоновке частей фильма Ренуар достигает равновесия, подкреплённого его предыдущими экспериментами. Без каких-либо нарушений цельности и с неизменным изяществом он сочетает столь любимые им длинные, сложные, изобретательные планы с хорошо простроенной глубиной кадра – и простоту и надёжность классической схемы построения сюжета. Повествование украшено наблюдениями, ремарками, мыслями, принадлежащими самому режиссёру, но они никогда не замедляют и не перегружают действие. На первый план Ренуар выдвигает свою излюбленную тему над-национальной солидарности классов: в фильме она выражена дружбой фон Рауфенштайна и де Боэльдьё, аристократов и потомственных офицеров. С другой стороны, пролетарий Марешаль и де Боэльдьё, несмотря на принадлежность к одной национальности и на взаимное уважение, никогда не будут чувствовать себя наравне друг с другом. Ренуар преумножает и особо подчёркивает благородные и дружественные поступки в отношениях между противниками: начиная с приглашения Рауфенштайном к столу сбитых им лётчиков и заканчивая гостеприимством немецкой крестьянки к двум беглецам. В промежутке находится надзиратель, который даёт Марешалю губную гармошку, чтобы помочь ему унять свои нервы в карцере, и прыгает от радости, услышав, что пленник пустил её в ход. Между представителями разных социальных классов и разных враждующих сторон нет ни малейшего проявления подлости, агрессии, злобы или кровожадности; повсюду, на всех уровнях, властвуют дружба, благородство, величие души и готовность к самопожертвованию. Эту идеализацию персонажей, свойственную всему творчеству Ренуара, можно расценивать и как осознанную попытку бегства от действительности, однако в данном случае она оправдана тем, что во время Первой мировой войны противоборствующие стороны действительно ещё сохраняли в себе рыцарские достоинства. В общей конструкции фильма этот идеализм призван выражать одну из граней режиссёрского видения мира. Для него отдельный человек всегда несёт спасение, и если в коллективе кому-то или чему-то суждено спастись, то это спасение неизбежно придёт от отдельной личности. Все несчастья (включая границы и войны) происходят от общественных структур, которые, в свою очередь, порождаются различиями между людьми. До сегодняшнего дня эти различия (между классами, расами, языками, религиями, культурами) не приносили ничего, кроме нескончаемых и кровожадных конфликтов. Но, быть может, когда-нибудь они породят всеобщий мир и гармонию.

Однако всё это – только мечты; и в этом – один из многих смыслов, заложенных в название фильма. Не будучи ни пессимистичным, ни оптимистичным по своей природе, он по-прежнему приглашает зрителя размышлять, строить гипотезы, фантазировать или просто мечтать по поводу устройства и будущего человеческого общества.

N.B. Для повторного выхода на экраны в 1946 году фильм был сокращён. Ренуар и Спаак выкупили права, и в 1958 году в прокат вновь вышла полная версия. Её рекламный ролик представлял собой короткий непринуждённый монолог Ренуара (воспроизведённый в "Сочинениях Жана Ренуара", Belfond, 1974).

БИБЛИОГРАФИЯ: сценарий и диалоги, отдельным томом, La Nouvelle Édition, 1949; раскадровка в журнале "L'Avant-Scène", № 44 (1965) и отдельным томом – в коллекции этого журнала под названием "Points Films", Le Seuil, 1971. Диалоги и фотограммы в "Библиотеке классического кинематографа" ("Bibliothèque du classique du cinéma", Balland, 1974).

http://www.cinematheque.ru/post/127948
 
ИНТЕРНЕТДата: Суббота, 18.05.2019, 18:39 | Сообщение # 7
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
Великая иллюзия (Grande Illusion)

Решив написать про этот фильм, я пересмотрел его в третий раз. Вообще-то я соби­рался ограничиться несколькими ключевыми сценами, чтобы освежить память, но быстро втянулся и в итоге посмотрел его целиком. В случае с «Великой иллюзией» мое личное мнение и культурный канон полностью совпадают. Это один из величайших фильмов всех времен и народов, переживший свое время без малейших потерь. Он заслуживает многих титулов – например, «лучший фильм Жана Ренуара», или «лучший фильм первого десятилетия звукового кино», или «лучший фильм о войне».

Между тем войны как таковой здесь нет – ни окопов, ни сражений, ни крови. За пол­тора часа экранного времени раздается всего несколько выстрелов, и только один из них смертельный – зато его забыть невозможно. Уж если в фильме Ренуара кто-то гибнет, то эта смерть не будет случайной и аноним­ной, одной из многих. Она будет единственной. И отношение между убитым и убийцей не будет безличным отношением двух противников, разделенных линией фронта. Враги окажутся хорошими знакомыми, которых связывает особого рода приязнь двух предста­вите­лей одного, причем вымирающего, класса.

Конечно, судить о жизни и об истории по произведениям искусства следует как ми­нимум с большой осторожностью. Всегда стоит помнить о том, что каким бы реалистиче­ски достоверным ни казалось произведение, оно представляет собой художественную и идеологическую конструкцию, в основе которой лежит принцип избирательности, а сле­довательно – произвола. Но фильм Ренуара действительно кажется глубоко достоверным. Эта достоверность имеет мало общего с достоверностью документа, фрагмента историче­ской реальности, его породившего – хотя бы потому, что речь в нем идет о событиях два­дцатилетней давности. Указание на личный опыт Ренуара – участника первой мировой войны, побывавшего в германском плену, – тоже ничего по существу не разъясняет. Мы конструируем свои воспоминания о пережитом наподобие произведений искусства – с той же самой избирательностью.

Достоверность, о которой идет речь, не фактографическая, а художественная. И она не обязательно полностью совпадает со статистическими данными. Историк, говоря об этой войне, наверное, в первую очередь сказал бы, что это была первая технологическая война, в которой использовались новые, массовые и по сути своей «безличные» виды воо­ружения – авиация, бронетехника, химическое оружие. Но благодаря Ренуару мы чувст­вуем, что первая война XX века была одновременно последней войной века XIX-го с его духом прогресса и либерализма, а также эпохи Просвещения с его верой в универсальные ценности разума и здравого смысла, а временами чуть ли не средневековым рыцарским турниром.

Немецкий офицер, сбив самолет противника, приглашает французов отобедать вме­сте и галантно извиняется за то, что ранил одного из них. Он похож на генерала Спинолу, учтиво приветствующего побежденного противника на известной картине Веласкеса. Конечно, его поведение – своего рода надводная часть айсберга, основным своим массивом уходящего в долгие века истории родовой знати. Но и представители «третьего сословия» ведут себя, может, не столь галантно, но тоже очень по-человечески. В лагере для военно­пленных Розенталь (Далио), офицер артиллерии и сын банкира, получает посылки из дому и угощает друзей коньяком и паштетом из гусиной печени, в то время как немецкие сол­даты питаются тушеной капустой. А когда одного из героев отправляют в карцер, старик-охранник, не зная ни слова по-французски, пытается как может утешить своего пленника, предлагая ему то сигареты, то губную гармошку. Наверное, ни в одном другом фильме нет такого количества хороших и порядочных людей, готовых помочь ближнему, пусть и превращенному войной во врага.

«Великую иллюзию» называют антивоенным фильмом – формулировка, которая при первом приближении кажется просто банальной, а при втором вызывает желание ее оспо­рить. Ведь война для Ренуара (как, кстати, и для других участников той войны – Хемингуэя, например, или Дино Буццатти) оказывается состоянием, обнаружи­вающим в человеке его лучшие качества. Люди, которые в нормальной, мирной жизни были бы зауряд­ными обывателями со своими мелкими пороками и столь же мелкими добродетелями – пролетарий Марешаль (Жан Габен) водил бы паровоз, банкир Розенталь преумножал со­стояние своей семьи, а аристократ Боэльдье (Пьер Френе) постарался бы, как его демоби­лизованный кузен, жениться на деньгах, чтобы потом проигрывать их в карты, – показы­вают себя настоящими героями и патриотами. Они борются с обстоятельствами, жертвуют собой ради друзей, делятся с ними последним куском и с легкостью перешагивают через социальные барьеры, возведенные в мирное время.

Недаром в первой половине фильма царит дух веселого праздника, карнавала, стирающего обычные границы и различия. Пленные французы ведут себя как школьники в пионерлагере: роют подкоп, чтобы вырваться на свободу (на самом деле нигде и никогда они не будут так свободны, как в этом лагере) и устраивают любительский концерт, которому заключенные рукоплещут вместе с надзирате­лями. Впрочем, кое-какие мрачные ноты порой нарушают эту эйфорическую атмосферу: по двору проносят труп заключенного, убитого при попытке к бегству, а когда пленники переходят границу дозволенного и превращают свой концерт в патриотическую манифе­стацию, Марешаля как зачинщика сажают в карцер. Эти тревожные знамения в полной мере сбываются во второй части фильма, действие которой разворачивается в кре­пости, куда переводят Марешаля и Боэльдье.

Эта вторая часть как бы заново проигрывает темы первой – но уже не в мажорной, а в минорной тональности. Здесь тоже готовится побег, заключенные тоже устраивают кон­церт (на сей раз несанкционированный, лишь для отвода глаз охраны), и он тоже за­кан­чива­ется беспорядками. Вот только ценой этих беспорядков, равно как и ценой сво­боды для героев, становится смерть одного из них.

Однако трагическое хотя и сменяет комическое, но не вытесняет его. У Ренуара про­тивоположности вообще часто оказываются в близком соседстве. Английский военно­пленный, участник шутовского представления, во время которого он, облаченный в жен­ское платье, в гриме и парике, исполняет арию из оперетты, секунду спустя, узнав о победе союз­ников, срывает парик и вместе с французами поет Марсельезу. Не думаю, что кому-нибудь после Ренуара удавалось с такой искренностью, заразительностью и неподдель­ным пафосом изобразить патриотическое чувство.

В этом соседстве противоположностей и следует искать ключ к упомянутой выше «достоверности». Историки кино, писавшие о «Великой ил­люзии», обычно упускают из виду это качество. Из всех смысловых пластов, при­сутст­вующих в фильме, они отдают предпочтение тому или другому. Отчасти это понятно: сама тематика «Великой иллюзии» способствует тому, чтобы сделать из этого фильма ар­гумент в политической дискуссии. Так, утверждается, что «Великая иллюзия» – это фильм о том, что классовые границы крепче национальных, и даже о том, что именно представи­тели низших классов в большей степени способны к взаимной солидарности. Для такого вывода есть все основания: плебею Марешалю не по себе рядом с аристократом Боэльдье, который кажется ему холодным и высокомерным, несмотря на долгие месяцы, проведен­ные вместе («Со своей женой и с матерью я веду себя точно так же», – возражает ему Бо­эльдье). Зато ничто не мешает ему сойтись с немкой Эльзой (Дита Парло), чей муж, прус­ский офицер, погиб под Верденом. А у Боэльдье, в свою очередь, устанавливаются почти дружеские отношения с комендантом крепости фон Раффеншталем (блистательная роль Эриха фон Штрогейма) – человеком того же круга, что и он сам.

Но как быть с деталями, которые не вписываются в эту слаженную картину? Напри­мер, с дружбой Марешаля с банкиром Розенталем, едва ли классово мотивированной. Или с тем, что классовый антагонизм не мешает Боэльдье прикрыть собой товарищей, решив­ших совершить побег. Те, кто видел в фильме Ренуара гимн патриотизму, а также те, кто упрекал Ренуара в симпатиях к аристократии, имели не меньше оснований, чем те, кто ис­кал (и находил) в «Великой иллюзии» демократический и даже коммунистический посыл. Правы все – и никто по отдельности. Ренуар избирателен, как и любой художник, а его фильм сконструирован из ограниченного набора элементов – сцен, слов, жестов, кадров, – как и любое произведение искусства. Но в этом ограниченном наборе есть что-то от мно­гогранности самой жизни.

Андрей Фоменко
https://art1.ru/2013/07/11/realizm-renuara-13808
 
ИНТЕРНЕТДата: Суббота, 18.05.2019, 18:39 | Сообщение # 8
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
ВЕЛИКАЯ ИЛЛЮЗИЯ

Самолёт, на котором капитан де Боэльдьё (Пьер Френе) и лейтенант Марешаль (Жан Габен) совершали разведывательный полёт над территорией противника, оказывается сбит немецкими истребителями под командованием капитана фон Рауффенштайна (Эрих фон Штрогейм). Попав в плен, они активно подключаются к процессу подготовки французскими офицерами побега. Однако у судьбы припрятана ещё масса неприятных сюрпризов.

«Это всё иллюзии», – с грустной иронией отзывается Розенталь на озвученную Марешалем надежду на то, что проклятая война будет последней. Приведённая реплика – и есть ответ авторов знаменитому британскому журналисту и общественному деятелю Норману Энджеллу, который ещё в 1909-м написал памфлет «Оптическая иллюзия Европы»1, доказывая невыгодность, нелогичность и откровенную абсурдность допуска о гипотетической войне между ведущими державами Старого Света, связанными тесными хозяйственными и культурными узами. Его прогноз, как известно, не сбылся ни в малейшей степени – но ведь в 1933-м труд фактически обрёл вторую жизнь, пусть и в заметно переработанном виде. Резко снизив количество экономических аргументов, Энджелл сделал упор на моральной стороне вопроса, по-прежнему отстаивая свой главный тезис, – и удостоился Нобелевской премии мира!.. Парадоксальность ситуации заключается в том, что Жан Ренуар и Шарль Спаак вполне разделяли пафос публициста, лишь предупреждая о губительности стремления выдавать желаемое за действительное. Их собственная «Великая иллюзия» произвела настолько мощный пацифистский эффект, что впоследствии режиссёра обвиняли чуть ли не в подрыве патриотического духа французов и, как следствие, падении Третьей Республики. Причём в США фильм попал (впервые в истории) в основную номинацию на премию «Оскар», Президент Франклин Рузвельт призвал посмотреть ленту всех демократов, а на кинофестивале в Венеции пришлось оказать сильное давление на жюри, чтобы картине достался «искусственный»2 приз за лучший исполнительский ансамбль. Доктору Йозефу Геббельсу, публично охарактеризовавшему Ренуара «кинематографическим врагом общества №1», не откажешь в проницательности! Вслед за Германией последовал запрет в Италии и даже в Бельгии, где на решении настоял… министр Анри Спаак, брат Шарля, и послевоенная реабилитация шедевра проходила (между прочим, при активном участии Андре Базена и будущих творцов «новой волны») отнюдь не безболезненно.

«Великая иллюзия», хочется сказать, пронизана антимилитаристским духом и во всяком случае лишена внутренних противоречий многих произведений на схожем материале, иллюстрирующих ужасы войны и одновременно – воспевающих ратные подвиги. Мы не увидим воздушного боя, ставшего фатальным для французских офицеров: за кадрами с обсуждением деталей предстоящего вылета следует резкий монтажный стык – и пару мгновений зритель пребывает в замешательстве, гадая, при чём здесь лётчики в немецкой униформе. Более того, авторы намеренно не демонстрируют собственно попыток побега – и лишь по прибытии в лагерь Винтерсборн сообщается, что де Боэльдё испытывал терпение охраны четырежды, Марешаль пятикратно, а лейтенант Демольдье трижды. Зато мимоходом упоминается об убитом в аналогичной ситуации солдате и обнажается вся «прелесть» сводящего с ума пребывания в карцере. Да и затея с кропотливым, изматывающим, смертельно опасным подкопом пропадает втуне, а разговор товарищей по плену о том, почему каждый из них мечтает об избавлении, заставляет выслушать вереницу нелепейших признаний. Можно вспомнить и о несуразном подарке, присланном русским офицерам по инициативе императрицы, и о странных обстоятельствах наконец-то удавшегося побега, которому вынужден, наступив на горло собственной песне, противодействовать фон Рауффенштайн, получивший звание майора. Даже номинально патетическая сцена с торжественным и дерзким распеванием «Марсельезы» после известия об освобождении Дуомона сознательно «остраняется», поскольку первый куплет затягивает… англичанин, переодетый для развесёлого представления в женщину. И, наоборот, предосудительный, если не откровенно преступный, поступок немки Эльзы, что-то не испытывающей восторга от гибели мужа под Верденом и трёх братьев – соответственно в Льеже, Шарльлеруа и Танненберге («Вот они, наши самые большие победы… И стол стал слишком велик»), видится естественным и единственно правильным. Но возможность любовной идиллии в существующих условиях – это тоже, увы, иллюзия…

Страстная антивоенная направленность фильма не могла не сделать «Великую иллюзию» громким событием, выступая своего рода призывом остановиться и – быть может, в последний раз – задуматься над неотвратимыми последствиями методично, вопреки официальным декларациям, развязываемой очередной глобальной бойни. Однако идеи Энджелла послужили Ренуару и Спааку, вряд ли питавшим иллюзии относительно силы непосредственного влияния искусства на общество, в лучшем случае отправной точкой для создания персональной художественной модели мироустройства, установившегося к XX веку, в логику которой как раз превосходно укладывалась война нового типа. Мировая. Империалистическая. Первая. Важнейшей составной частью замысла стала убеждённость режиссёра в том, что ныне человечество «делится, скорее, по вертикали, нежели по горизонтали», и государственные границы не являются препятствием для искреннего и глубокого взаимного уважения двух аристократов и потомственных офицеров. Но де Боэльдьё, в отличие от фон Рауффенштайна, ещё и достаточно прозорлив, чтобы осознать безнадёжную устарелость дорогих сердцу дворянских идеалов, манер, привычек и… уступить право на побег (иначе – на саму жизнь) боевым товарищам. Редкостная психологическая убедительность актёров (от Жана Габена до Эриха фон Штрогейма4) и драматизм экранных событий всё же не затушёвывают известной символичности исхода. Парижанин Марешаль получил унтер-офицерское звание накануне рокового вылета, а до войны работал простым механиком. Его же напарник, щедро и непритворно делившийся аппетитными подарками с соратниками, родившийся в Вене («Мать – датчанка, отец – поляк. Словом, типичный француз»), сообщает, что за тридцать пять лет Розентали4 завладели «тремя замками с охотничьими угодьями, фермами, садами, заводами племенных рысаков и тремя галереями знатных предков». Совместные испытания, несмотря на неизбежные напряжённые моменты, укрепили дружбу. Однако верить, что дальнейшие, после пересечения немецко-швейцарской границы, судьбы беглецов сложатся одинаково – наверное, самая великая иллюзия.
__________
1 – Годом позже опубликован отдельной книгой под названием «Великая иллюзия».
2 – Таким образом, «Кубок Муссолини» ушёл «Бальной записной книжке» /1937/ Жюльена Дювивье.
3 – Ренуар поддержал коллегу (австрийца по происхождению), которым искренне восхищался, в сложный для него период сущего бойкота, объявленного Голливудом.
4 – Здесь справедливо усмотрели намёк на клан Ротшильдов – в свете принадлежности не столько национальной, сколько классово-профессиональной; по иронии судьбы, Геббельсу не понравилось представление еврея в положительном ключе, а отдельные критики (в частности, Жорж Альтман) позже упрекали режиссёра в «некотором антисемитизме».

© Евгений Нефёдов, 2011.07.20
Авторская оценка: 10/10
http://www.world-art.ru/cinema/cinema.php?id=13604
 
ИНТЕРНЕТДата: Суббота, 18.05.2019, 18:40 | Сообщение # 9
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
ВЕЛИКАЯ ИЛЛЮЗИЯ

Даже среди классики мало какой фильм столь последовательно, каждым эпизодом и кадром раскрывает и утверждает свое название.

Все в нашей жизни - иллюзия. Сама жизнь - иллюзия. Тем более жизнь во время войны, еще тем более - жизнь в ХХ веке.

Очень скромный в средствах, неброский, но удивительно предметный и человечный, снятый почти полностью на натуре, этот фильм без сомнения лучший у Ренуара, лучший у Габена, лучший у Штрогейма-актера, а, может быть, лучший и во французском кино вообще. Во вском случае - во французском кино первой половины ХХ века. А как же Марсель Карне? Нет, ТАКОГО фильма и Карне не снял!

О чем картина? В рецензии не расскажешь, даже статьи мало - надо книгу писать. О войне и мире, о человеке и людях, о французах и немцах, о мужиках и аристократах, о военнопленных и тюремщиках, о любви и нелюбви, о бессмысленности существования и великой цели жизни, о мечтах и их иллюзорности, о правде бытия и ее иллюзорности... "Слова, слова, слова..."

Первая мировая война. Рафинированный аристократ, капитан Боэльдье (П. Френе), новоиспеченный лейтенант, в миру, кажется, слесарь, Марешаль (Ж. Габен) и еще несколько летчиков попадают в плен к немцам. Такой же рафинированный аристократ, фон Рауффенштейн (знаменитый голливудский режиссер, немец Э. фон Штрогейм, рассорившийся с Голливудом и вынужденный сниматься - не снимать! - в Европе), в экспозиции картины гостивший у французов, познакомившийся там с героями фильма и с тех пор испытывающий личное и кастовое расположение к Боэльдье, сохраняющий неизменную выдержку и осанку, несмотря на тяжкие увечья, полученные в боях, теперь становится тюремщиком французов. Эта судьба - не по ним, и это работа - не по нему. Но война есть война, плен есть плен, и, следовательно, одним надо бежать, другим побега не допустить.

Все, вроде бы, просто. Французы, уже пытавшиеся сделать подкоп в другом лагере, здесь, во владениях Рауффенштейна, в старинном тяжеловесном замке романского стиля, продолжают свои попытки, пользуясь (ох, как это психологически нелегко - против совести и воспитания - Боэльдье!) попустительством аристократа-немца. Устроив парочку диких ночных концертов, двое из них бегут, а Боэльдье прикрывает товарищей, имитируя побег и действуя при этом, как действовал легендарный гаммельнский крысолов. За что и получает пулю в живот от Рауффенштейна, целившегося собрату-аристократу в ногу, да в ночной темноте промахнувшегося. Ах, какую сладкую иллюзорную картину нарисовал себе Боэльдье - погибнуть, как пристало мужчине, герою, аристократу, погибнуть, совершая героический подвиг! Пасть на месте... Ему предстоит тяжко умирать под капельницами, в присутствии сухопарой сиделки, в тюремной больнице, а Рауффенштейну, тоже ведь не погибшему на поле брани, а вынужденному всю оставшуюся жизнь носить жесткий корсет, то есть влачить существование инвалида, предстоит закрыть французу глаза. Делая это, Рауффенштейн понимает - он и сам не жилец, и каста их свое отжила, потому что война не только никогда не закончится, нет, может быть, и закончится - ИХ война, но начнется другая, где аристократы, с воспитанными веками понятиями чести, будут не нужны.

Между тем беглецы - француз и еврей - найдя где-то штатское платье, плетутся по раскисшим зимним проселочным дорогам - в сторону границы со Швейцарией. Ежеминутно подвергаясь всяческим опасностям, оголодавшие, грязные, оборванные, ночующие днем в канавах, переругивающиеся из-за того, что еврей подвернул ногу и толком не может идти, а француз не может бросить товарища, бросает-таки и возвращается (какого вам еще интернационализма надо и какой акцент может точнее показать и естественную и одновременно иллюзорную сущность "братства народов"!)... забираются они наконец в показавшийся им заброшенным сарай. Спустя несколько минут в сарай входит корова, за ней хозяйка, каковую - из-за предшествовавшего ей, подданной вражеской страны, животного - Марешаль не убьет (не успеет, не решится, не посмеет), хозяйка - ЖЕНЩИНА, солдатка, крестьянка, вдова, которая накормит, обогреет беглецов и возродит у того из них, кто здоров, способность и желание любить.

Но любовь на войне - самая, быть может, большая (если не считать надежды выжить) иллюзия, и вот уже беглецы продолжают свой путь в заснеженных лесах и горах пограничья, и вслед им несутся пули и лают сторожевые псы. Однако они ухитряются перейти границу. Чтобы - думаете - спастись, выжить? Еще одна иллюзия. Домой они уходят - как в никуда, ибо обоим предстоит вернуться в армию. И, скорее всего, погибнуть. Так что, возможно, в плену их будущее было бы надежней.

Рассказанное - сюжетная канва, не более. Содержание - в лицах, таких разных, таких несопоставимых и таких, в сущности, одинаковых, ибо все люди - одинаковы, потому что - люди, а разделение на касты, классы и даже национальности в сравнении с этим - иллюзия. Содержание, стало быть, в словах, жестах и взглядах, противопоставляющих и сопоставляющих героев Френе, и Габена, и Штрогейма, вследствие чего - коли мы смотрели бы какой-нибудь другой фильм - должен был бы проявиться истинный герой картины. Но такового нет, и ожидание такового - иллюзия. В то же время - герои все, потому что живые люди, разные люди, потому что главный герой Ренуаром не предусмотрен. Даже и Габен, человек из народа, сама кондовая Франция, неунывающая, сильная, жизнелюбивая Франция, - не герой. Он ведь и вообще действует только потому, что не может не действовать. Гораздо больше, чем действует, он надеется, что, вот, бессмысленная эта война скоро кончится, и все будет как прежде.

Мы знаем: не будет, Ренуар догадывается: не будет, Марешаль Габена - мечтает. Иллюзия. Всё иллюзия. Вера - иллюзия, надежда - иллюзия, любовь - иллюзия. "Я вернусь, когда закончится война!" - говорит Марешаль немецкой солдатке, приютившей беглецов, согревшей тело Марешаля в своей постели, а сердце его спутника - живым очарованием своей маленькой белокурой дочурки. Не вернется. И не к кому будет вернуться, и некуда. Не еврею же в третий Рейх и не французу же - к его, третьего Рейха, подданной.

Безысходно антииллюзорный фильм. Но не безысходно печальный. Пусть жизнь - иллюзия. Однако мы не умеем и не должны все время думать об этом. Ведь жизнь - иллюзия радостная, даже во время войны. Где-то там, за горами, Париж, кафешантаны, певички и танцовщицы, легкое вино и воздух родины. Сладкий, как вино, иллюзорный, как любовь.

А фильм - с таким-то содержанием! - фильм, в основе которого лежат записки генерала Пинсара, фильм одновременно пацифистский и ясно представляющий иллюзорность в ХХ веке самого понятия "пацифизм", на редкость реалистичный, неброский, тонкий и точный. Никакой вам фабрики грез. Ни иллюзии мелодрамы.

О "Великой иллюзии", кстати, на десятилетие опередившей и, значит, предвозвестившей рождение итальянского неореализма, собственно, и сделавшего коммерческий ab ovo кинематограф высоким искусством, написано так много, что повторишься, как бы ни пытался этого избежать. Поэтому завершу короткой цитатой из старой книжки (И. Соловьева, В. Шитова. Жан Габен. М.: Искусство, 1967. (Серия "Мастера зарубежного киноискусства"). С. 88 - 89), где о картине рассказано, кажется, все. Это, впрочем, тоже иллюзия - все о фильме рассказано только в самом фильме, который не посмотреть (и не пересматривать) нельзя, если вы, конечно, не тешите себя иллюзиями о том, что в наше (как же, конечно же, лучшее из возможных!..) время можно обойтись и без классики. Так вот, цитата из статьи знаменитого кинокритика Клода Бейли (по журналу "Синема 58"), в свою очередь приведенная в означенной выше книжке:

"Вот что прежде всего поражает в этом фильме двадцатилетней давности: в противоположность другим работам, сделанным тогда же, он не производит ни малого впечатления детскости. Он кажется взрослым.

...Ни одного трафарета. Немец здесь не немец, каким его представляет себе француз, польщенный в своем шовинизме, но чистокровный немец, реальней самой натуры (ничего не объяснишь, сказав, что все дело в Штрогейме: сколько раз Штрогейм бывал в кино немцем вполне условным, не обладал такой человеческой плотностью, ощутимостью, только носил форму немца). Столь же точен и убеждающ Габен, рабочий-механик (пусть мне приведут хоть одну реплику, которую ему давал Превер и которая хоть приближалась бы к правдивости того, как Марешаль здесь переспрашивает своего товарища по лагерю, инженера, о значении какого-то технического термина)".

Думаю, достаточно. Далее - смотрите картину, и пусть в вас пробуждается и работает диалектический метод отрицания отрицания: "Великая иллюзия" Жана Ренуара в искусстве и для искусства - все что угодно, только не греза, только не иллюзия. Сама философия, сама правда жизни... Но как искусно - великий иллюзионист, сын своего отца! - как чудовищно искусно она, такая простая и понятная, сделана!

Рецензия: В. Распопин
http://kino.websib.ru/article.htm?no=1082
 
ИНТЕРНЕТДата: Суббота, 18.05.2019, 18:40 | Сообщение # 10
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
«Великая иллюзия» (La grande illusion)
Антивоенная драма


Один из общепризнанных шедевров Жана Ренуара (кстати, первая иноязычная картина, которая была номинирована на главный «Оскар», а ныне она заслужила в американской кинобазе imdb весьма высокую оценку 8,3 из 10, заняв 162-ю строчку в списке самых лучших лент) был создан им аккурат посередине жизни, причём в знаменательном возрасте сорока двух лет. Но всё-таки нельзя не согласиться с очень точным замечанием Франсуа Трюффо, высоко ценившего кинематографическое творчество своего знаменитого предшественника и соотечественника. «Если «Великая иллюзия» понравилась сразу и повсюду, то прежде всего потому, что это единственный фильм, где Ренуар слегка поступился поэзией ради психологии…».

Можно было бы добавить, что Ренуар, который сам участвовал в качестве лётчика во время первой мировой войны (между прочим, его личную униформу специально пожаловали Жану Габену для съёмок в этой картине) также пожертвовал поэзией ради выражения чрезвычайно волнующей его в ситуации предгрозья идеи, почерпнутой у одного американского экономиста: «война по окончанию всех войн». И как ни покажется странным, ещё до того, как французского постановщика проклял Геббельс, объявив «врагом №1» Германии и приказав уничтожить копии «Великой иллюзии», она была соискателем «Кубка Муссолини» на Венецианском кинофестивале 1937 года. И даже получила там приз жюри за актёрский ансамбль, хотя власти города поначалу высказывали сомнения насчёт данной ленты, но предпочли позабыть о них, узнав о благоприятной реакции самого дуче.

Что же действительно могло понравиться одному из родоначальников фашизма в этом антивоенном, если не вообще пацифистском фильме, воспевавшем братство людей различных национальностей и слоёв общества, которые оказались участниками одной войны, хоть и по разные стороны фронта?! Ведь немецкий капитан фон Рауффенштайн в незабываемом исполнении американского режиссёра-изгоя Эриха фон Штрогейма испытывает уважение и симпатию по отношению к французским офицерам-лётчикам, капитану де Боэльдьё и лейтенанту Марешалю, его узникам в лагере для военнопленных. Чего уж говорить о таком чувстве, как женская любовь, возникающем в сердце молодой немки Эльзы из деревни, куда попадает во время одного из очередных побегов лейтенант Марешаль?! Человек человеку не враг, а в какие-то судьбоносные моменты жизни может стать действительно близким, несмотря на все различия, которые обычно разделяют людей, порой приводя их к открытому столкновению.

Но финал «Великой иллюзии» отнюдь не благостен и не иллюзорен - лишь только стоит главным героям спастись, перейдя немецко-французскую границу, как они вполне могут опять воспылать национально-патриотическими чувствами и пожелать доказывать свою правоту на полях сражений. И картина Жана Ренуара, практически предсказав новое мировое противостояние, на самом-то деле прощается с патриархальными иллюзиями о войне, кодексе дворянской чести, безупречном исполнении долга потомственными военными. Ренуаровские герои ещё верят в битву без тотальной ненависти, когда сражаются армии, а не народы. Но уже наступает другое время, когда не будет места подобным «заблуждениям». Даже надежда, что между простыми людьми разных национальностей может возникнуть и где-то внутри теплиться искреннее чувство солидарности, оказалась собственной «великой иллюзией» Жана Ренуара, который ощущал, что грядут ещё более разрушительные катаклизмы, однако продолжал верить, как истинный гуманист, в неподдельное человеческое единение.

Сергей Кудрявцев
https://kinanet.livejournal.com/162073.html
 
ИНТЕРНЕТДата: Суббота, 18.05.2019, 18:40 | Сообщение # 11
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
«Великая иллюзия» или гибель старой Европы

В прошлом году мы отмечали столетие ряда важных исторических событий, коренным образом изменивших жизнь в нашей стране. Это и февральская революция, и приход к власти Керенского, и октябрьский переворот, и зарождение Добровольческой армии. В течение всего года проводились лекции, конференции и научные семинары, посвящённые осмыслению произошедшего; средства массовой информации ежедневно публиковали материалы, относящиеся к 1917 году; многочисленные интернет-проекты позволяли поминутно реконструировать революционные события и следить за ними в режиме «реального времени». В новом, 1918 году мiр будет отмечать столетнюю годовщину окончания Великой войны 1914-1918 годов – конфликта, повернувшего ход развития всей европейской цивилизации.

Первая Мiровая война (в западной и в русской дореволюционной публицистике часто называемая «Великой войной») лишь относительно недавно начала восприниматься нами в качестве повода для гордости за героизм русских солдат и офицеров, а не как проявление «царского империализма». В то же время у наших бывших союзников по Антанте, Великобритании и Франции, память об этом конфликте составляет важную часть национального мифа. 11 ноября – на «Remembrance Day» или «Jour de l’Armistice» – в этих странах ежегодно проходят многочисленные церемонии, посвящённые противостоянию 1914-1918. Великая война стала не только предвозвестницей еще более страшной Второй Мiровой (в которой лицом к лицу снова сошлись многие из тех, кто воевал в 1914-1918), но и ознаменовала собой гибель старой Европы.

Говоря об исчезновении прежней Европы, следует понимать, что речь идёт не только и не столько о военно-политических изменениях на континенте. Безусловно, уничтожение в результате войны четырех крупных империй и образование многочисленных национальных государств стали наиболее заметными итогами конфликта. Тенденция к замене монархического строя республиканским и заметная радикализация политического дискурса повлияли на внутреннюю жизнь всех европейских стран. Однако наиболее существенным итогом конфликта стала гибель на полях сражений значительной части представителей довоенной элиты. Трагедии старой европейской аристократии в Великой войне посвящён фильм выдающегося французского режиссёра Жана Ренуара «Великая иллюзия» («La grande illusion»), появившийся на экранах в 1937 году и заслуженно считающийся одной из вершин антивоенного синематографа.

Большая часть действия посвящена пребыванию группы французских офицеров в немецком плену. В отличие от многих других фильмов про военный плен, у Ренуара отсутствуют лихо закрученный сюжет или сложные испытания, которые вынуждены преодолевать главные герои. Фильм показывает будни военнопленных, которые живут в относительно комфортных условиях, но не оставляют надежд на побег. В итоге двоим из них – лейтенанту Марешалю (Жан Габен) и лейтенанту Розенталю (Марсель Далио) удаётся сбежать из замка, в котором их содержали, в то время как их сосед по «камере», капитан де Боэльдьё (Пьер Френе), жертвует собой, отвлекая внимание немцев. Беглецы, проведя в дороге несколько дней, находят приют в доме немецкой крестьянки (Дита Парло), а потом успешно переходят границу со Швейцарией. Сюжет картины предельно прост, и очевидно, что режиссёра в первую очередь интересовали человеческие взаимоотношения между героями фильма.

Всех персонажей в «Великой иллюзии» можно разделить на несколько категорий в зависимости от двух критериев. С одной стороны, наблюдается оппозиция по национальному признаку: французы – немцы – русские (французы и русские при этом находятся в союзе против немцев). С другой – среди офицеров воюющих стран отмечаются классовые различия: потомственная аристократия – выслужившиеся в офицеры выходцы из низших классов – нувориши еврейского происхождения. Все они постоянно контактируют друг с другом в условиях сначала просто лагеря для военнопленных, а потом в замке для содержания пленных офицеров.

Отношения между нациями, участвующими в конфликте, проникнуты духом взаимоуважения, который трудно представить в любой из современных войн. Например, немецкие офицеры приглашают отобедать только что сбитых и взятых в плен французских лётчиков. У лейтенанта Марешаля прострелена рука, и он не может попробовать стейк на своей тарелке, однако сидящий рядом немец, несколько минут назад участвовавший в воздушном бою и, возможно, нанесший своему сотрапезнику рану, любезно предлагает свою помощь в разрезании мяса. Позднее, уже в лагере, Марешаля отправляют за провинность в карцер, и заключённый впадает в депрессию. Охраняющий его часовой пытается утешить француза и даже дарит ему губную гармошку. В «цивилизованном» XXI веке, когда попавшего в плен могут сжечь заживо в железной клетке, такое поведение кажется невозможным, однако для участников Великой войны оно было вполне естественным. Пройдёт всего лишь чуть более двух десятилетий — и во время Второй Мiровой те же самые немцы запомнятся зверствами по отношению к гражданскому населению и к военнопленным. Показательным примером изменения отношения к противнику в войне 1939-1945 может послужить нашумевшая картина Д. Эйера «Fury» (очевидно, что нельзя изучать историю по фильмам, однако поскольку сейчас речь идёт о картине Ренуара, то уместно сравнивать её кинообразами Второй Мiровой). Немцы в американском фильме — это враг, которого нужно не просто победить в бою, но уничтожить, поэтому американские солдаты без зазрения совести убивают пленных ради развлечения. Ни о какой дружеской трапезе или философских разговорах речи уже не идёт.

Вернемся к фильму Ренуара. Межнациональные отношения в «Великой иллюзии» – это не только взаимодействие между тюремщиками и заключёнными. Пленный русский офицер обучает своего французского товарища по несчастью тонкостям нашего языка. Простая немецкая крестьянка Эльза, чей муж погиб под Верденом, с радостью дает у себя дома убежище двум бежавшим из плена французам. Французы пытаются сообщить только что переведённым в лагерь англичанам о подкопе из одной из камер, по которому можно попытаться бежать. Различия между представителями стран-участниц войны заключаются только в языках; во всех остальных отношениях они думают, говорят и поступают одинаково. В этом заключается главный антивоенный посыл фильма: зачем европейским нациям нужно было воевать на протяжении четырех лет, если между ними не было никаких серьезных культурных различий?

Гораздо более заметными являются социальные различия между героями фильма. Капитан де Боэльдьё, потомственный дворянин, в любой ситуации держится с чувством собственного достоинства и сохраняет невозмутимость в любых обстоятельствах. Ко всему, что он и его товарищи по несчастью вынуждены делать в плену, герой Пьера Френе относится как к хобби. «Если гольф-клуб создан для игры в гольф, теннисный корт – для тенниса, то лагерь предназначен для побега», — отвечает он на предложение поучаствовать в рытье подкопа за территорию лагеря, и помогает своим соседям по бараку. Де Боэльдьё жертвует собой, чтобы помочь убежать своим друзьям, однако в общении между аристократом и лейтенантами Марешалем и Розенталем всегда есть невидимая стена. «Мы с Вами уже полтора года в плену, а Вы до сих пор говорите мне “Вы”», — возмущается Марешаль. «Я говорю “Вы” даже матери и жене», — спокойно отвечает де Боэльдьё.

Гораздо непринуждённее де Боэльдьё чувствует себя в обществе начальника лагеря для военнопленных, майора фон Рауффенштайна (Эрих фон Штрогейм). Прекрасный лётчик, получивший тяжёлые ранения на войне, фон Рауффенштайн вынужден занимать малопочётную тыловую должность. Аристократ до мозга костей, он общается на равных только с не менее знатным де Боэльдьё. Их разговоры, в которых собеседники часто переходят с французского на английский, вертятся вокруг скачек, общих знакомых из высшего общества и воспоминаний о довоенной жизни. Они с ностальгией рассуждают о старом добром мирном времени, однако ни одного, ни другого нельзя назвать пацифистами. Их предки столетиями занимались военным делом, и оба офицера знают, что именно служба в армии является их настоящим призванием. «Для обычного человека гибель на войне — это трагедия. Но для Вас и для меня — это достойная смерть», — говорит смертельно раненный де Боэльдьё фон Рауффенштайну. При этом они чувствуют, что время старой Европы уходит. «Я не знаю, кто победит в этой войне, но каким бы ни был её исход, он будет означать конец Рауффенштайнов и Боэльдьё», — с горечью рассуждает германский офицер. Он живёт среди мрачных и безжизненных стен замка, в котором содержатся военнопленные, и единственным растением, оживляющим этот каменный мешок, является маленький цветок, за которым заботливо ухаживает фон Рауффенштайн. Де Боэльдьё и фон Рауффенштайн — это такие же яркие цветы, погибающие среди окружающей их серости.

Проявлением дружбы между де Боэльдьё и фон Рауффенштайном является не панибратство, а рыцарские отношения между французом и немцем. Во время обыска личных вещей заключённых комендант германского лагеря берёт слово у де Боэльдьё, что в его комнате нет ничего запрещённого и освобождает француза от досмотра. Французский офицер не солгал: перед обыском он спрятал верёвку вне помещения, в которой располагались военнопленные, и с чистой совестью дал слово чести. Уловка вполне в духе средневековых западноевропейских рыцарей, которая являет собой допустимую на войне хитрость. На вопрос де Боэльдьё, почему комендант не взял слово у других французских офицеров, фон Рауффенштайн в недоумении переспросил: «Слово Розенталя или Марешаля? — Оно ничуть не хуже нашего. — ответил де Боэльдьё. — Возможно». Переносясь из воображаемого мiра Ренуара в реальную историю Великой войны, можно задаться вопросом, чего стоило слово подпоручика Михаила Тухачевского, будущего военачальника Красной армии во время Гражданской войны, который, чтобы сбежать из германского плена, дал слово офицера, что вернётся с прогулки, на которую его отпустили без конвоя, однако обещание своё нарушил и скрылся.

Великая иллюзия, в которую поверили европейские политические элиты в 1914 году, ознаменовала собой крушение старого мiра и рождение новой Европы. Хуже она или лучше довоенной — вопрос, ответ на который зависит от мiровоззрения каждого конкретного человека. Ренуар не высказывает своего мнения на эту тему — приземлённый, но добродушный Марешаль, как и де Боэльдьё, является положительным персонажем (строго говоря, отрицательных героев в фильме нет). Режиссёр просто фиксирует изменения, которые приносит с собой Великая война.

Один мой приятель говорит, что любой образованный человек должен прочесть три книги о Великой войне: «На Западном фронте без перемен» Э.М. Ремарка как антивоенный роман; «В стальных грозах» Э. Юнгера как прославление человеческого мужества и доблести солдат; «Похождения бравого солдата Швейка» Я. Гашека, представляющие сатирический взгляд на конфликт. Как мне кажется, не менее важным для изучения отображения Великой войны в искусстве является просмотр «Великой иллюзии» Жана Ренуара.

Андрей Терещук
https://slovo-bogoslova.ru/reviews....taroy-e
 
Форум » Тестовый раздел » ЖАН РЕНУАР » "ВЕЛИКАЯ ИЛЛЮЗИЯ" 1937
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск:

Copyright MyCorp © 2024
Бесплатный хостинг uCoz