Фильм самого неамериканского из всех американских режиссеров, Орсона Уэллса, поставленный им в Европе, куда маэстро вынужден был уехать, окончательно разорвав отношения с Голливудом, где он, между прочим, снял свой первый фильм 'Гражданин Кейн', до сих пор считающийся самими же американцами лучшим фильмом за всю историю Голливуда.

'Процесс' - экранизация романа австрийского писателя начала ХХ века Франца Кафки, прожившего и умершего в бедности и безвестности, после смерти, однако, творчеством своим оказавшего огромное влияние на всю мировую культуру. Кафка считается одним из трех 'китов' литературы недавно завершившегося столетия, создателем, наряду с французом Марселем Прустом и ирландцем Джеймсом Джойсом, и нового романа, и 'потока сознания', и классиком экспрессионизма, и прародителем литературы абсурда. Его романы и новеллы-притчи похожи на кошмарные сны, а может быть, и на самом деле таковыми являются. Во всяком случае, практически все они являют читателю один и тот же мир, одного и того же героя - Йозефа К., один и тот же тип сознания и взаимоотношений человека с миром. Человек этот - нерусский Раскольников ХХ века, мир этот - бюрократия. Перу Кафки принадлежат три романа, ни один из которых формально он не довёл до конца, по существу же (по приему) все они закончены, ибо финал и рассказан, и запрограммирован с самых первых строк каждого произведения. 'Процесс' - роман наиболее законченный, а потому, вероятно, и наиболее популярный, и пользующийся спросом у режиссеров театра и кино.

Сюжет коротко в следующем. В одно прекрасное раннее утро в меблированные комнаты, где снимал жилье скромный молодой служащий гигантской бюрократической конторы по имени Йозеф К., являются представители закона и сообщают хозяину, что он арестован. Нет, в тюрьму его не сажают, как, впрочем, и не объясняют, за какую провинность подвергают аресту, но утверждают, что если через определенное время суд не оправдает его, то он, Йозеф К., будет казнен. От экспозиции до финала герой пытается понять, за что арестован и за что будет убит. Мысль о возможности спасения, в общем, даже не посещает его. Йозеф К. обречен. Действие почти полностью происходит в гигантском, фантастическом здании суда, где и вершат свое производство, и живут вообще и друг с другом тысячи чиновников. Герой встречается со своими родственниками, судьями, адвокатами, шлюхами, служанками и другими людьми... Нет, пожалуй, не людьми, а винтиками бюрократического монстра. Шестеренки эти, хоть и разной величины, но одного назначения. Да и сам он, в общем-то, тоже винтик. Просто понимать это начал только теперь, когда выпал из привычного гнезда. По прошествии назначенного времени мытарств, так и не узнав, за что арестован и почему погибает, Йозеф К. вновь встречается с теми же представителями закона, которые уводят его на городскую свалку и там казнят.

Удивительнее всего, что в романе не только ничего не происходит, но и ничто не утверждается, даже между строк. И тем не менее - это своего рода социальная сатира, трагическая сатира, классическая антиутопия, называйте как хотите. Книга создавалась в 1921 году, то есть ДО... До Сталина, до Гитлера, до Второй мировой. До всего того, про что написана. Все Замятины, Хаксли и Орвеллы будут ПОСЛЕ. Кафка же, выходит, всё это предсказал. Как предсказал и главное философское учение Запада ХХ столетия - экзистенциализм, основная идея которого - трагическая обреченность человека в холодном, бездушном, равнодушном к нему, человеку, мире.

Когда в 1963 году Орсон Уэллс взялся экранизировать 'Процесс', всё предсказанное Кафкой давным-давно было уже налицо. Поэтому в фильме, сохраняющем дух Кафки, смещены акценты, узнаются прототипы персонажей, поэтому герой фильма - больше Раскольников, чем герой романа. Он, скажем так, столько же русско-еврейской крови, сколько австро-венгерской. Он вынужден бунтовать, пусть и робко, и безнадежно, и обреченно. Бюрократия же империи времен Франца Иосифа не выдержала сравнения с бюрократией сталинской и гитлеровской систем и канула в Лету. В холодных каменных и стальных конструкциях декораций о старой Вене и помину нет, в них оживают призраки Лубянки и Гестапо. А персонаж, исполненный самим Уэллсом (великим актером, кстати сказать), адвокат, сочетает в одном лице и Бормана, и Вышинского.

В результате картина Уэллса - никак не антиутопия, нисколько не фантастика и не хоррор, а трезвый реализм. Ибо сама реальность ХХ века - чистейший абсурд бессознательного бытия, материи без сознания, базиса без надстройки. 'Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью'. Сделали. И продолжаем делать. О чем и шедевр Уэллса.

И в заключение несколько слов об артистах. Несмотря на то, что, как уже отмечалось, Орсон Уэллс сам был великим актером, во всех своих своих фильмах исполнял значительные или главные роли, он, в отличие от советского своего современника С. Бондарчука, не использовал камеру в качестве зеркала. Каждая его лента - предприятие единомышленников, где все - ВСЕ! - актеры равнозначимы. И здесь, в 'Процессе' он блистательно исполняет ОДНУ ИЗ многих ролей. Может быть, при этом играя лучше всех и понимая (а он и обязан как режиссер и сценарист) больше всех. Впрочем, хороши все, разве что, как всегда, слегка переигрывает обольстительная Роми Шнайдер, но с такой-то внешностью как и не переигрывать!.. Хороши, повторюсь, все. Все холодны, все жалки, все ничтожны, все уничтожены 'веком-волкодавом'. Под скорбные звуки альбинониевского 'Адажио'.

http://raspopin.den-za-dnem.ru/index_c.php?text=1594

Романы Кафки точно описывают многие аспекты современной жизни. Называя его писателем абсурда, большинство лукавит, не желая концентрироваться на бессмысленности множества общепринятых вещей, в лоб столкнуться с которой и победить рисковали только философы. "Процесс" — это не только преувеличенный лабиринт бюрократического процесса, в котором нет начала и нет выхода, как нет вины и нет фактов в деле господина К., но и вопрос ответственности, подавляемый местом, "положением" в бюрократической пирамиде, и разговор о возможности обнаружить истину. Можно обсуждать и чувство вины, но самое важное в "Процессе", на мой взгляд, — это то, что и обвиняемые, и принадлежащие к касте законников не задумываются над смыслом своих дел, они добровольно продолжают выполнять почти ритуальные действия, которые ничего не означают. Процесс превращен в лишенный базиса ритуал — привычку-повторение без понимания его сути. Никто не взыскует правды, врата законы закрыты, богиня правосудия на картине летает, хаотически раскачивая весы, и только портреты судей остаются недвижимо нависать над просителями.

Было бы неверно ограничивать "Процесс" набором вполне очевидных толкований. Кафка создает мир искаженных пропорций, но этот мир практически не отличим от нашего. Множество последних судебных процессов ничуть не хуже иллюстрирует бессмысленность и жестокость дел против невиновных, чем роман Кафки. Орсон Уэллс очень точно интерпретирует роман, с самых первых кадров превращая свой фильм в кошмар. Его господин К. более активен, чем мягковатый герой Кафки, он вторгается в бесконечные комнаты, заваленные штабелями дел и заполненные униженными просителями, проходит сквозь них, сталкиваясь со все более абсурдными сценами, пытаясь побороть частокол теней и дурной театр псевдозакона. Но привратник раз за разом отворачивает его прочь.

Уэллс гениально снимает. Его фильмы мастерски и холодны, а работа с тенями, ракурсами, углами показа давно внесла его в список всеми признанных режиссеров. "Процесс" — это не война человека против системы, потому что он даже не знает, против чего воевать, он не знает, в чем его обвиняют, и на чем основывают дальнейший ход дела. Самое, наверное, поразительное в фильме то, что унижение просителей добровольно. То же самое можно сказать и о разнообразных клерках — их положение принимается и поддерживается ими, как должное. То же самое парадоксальное поведение можно встретить и в жизни — если солдат оправдывает то, что стрелял в ребенка, приказом командира, то клерк — своими обязанностями. Сразу вспоминается знаменитый опыт, где исследователи предписывали подопытным нажимать на кнопку, которая посылала разряд в такого же, как они, человека. Почти никто не останавливался, пока у жертвы (актера) не начинались от боли конвульсии и она не прекращал кричать.

Уэллс серьезно подходит к шокирующим сценам. Даже девочки, окружающие художника, сделаны им не такими уж и маленькими. Это девушки в том возрасте, в котором в их головах мало полезных мыслей; они не просто бегут, а хватают господина К., это стая веселых и бессмысленных гарпий, в глазах которых нет ровным счетом ничего. В бесконечных коридорах нечем дышать, здесь одна пыль и крошка от бумажных страниц. Адвокаты порабощают обвиняемых, хотя те не знают ни слова о том, что совершили. Вся жизнь как нескончаемый страшный процесс — вот в какую пучину внезапно ныряет господин К. Есть в этом и другой смысл — вырвать и бросить в гигантские крысиные ходы бесконечных попыток оправдаться могут любого, в любой момент.

Если останавливаться более подробно на реализации Уэллса, то хочется отметить поразительно сильную игру всех актеров. Сам Уэллс, кажущийся невнятным поначалу, произносит монолог про красоту обвиняемых — это серьезно впечатляет. Но очевидно, что такой сильной личности, как сам Уэллс, не был близок конец-угасание. В конце романа раздавленного героя закалывают ножом, и он шепчет "Как собаку". У Уэллса господин К. бросает вызов, яростно хохочет и не собирается по собственной воле завершать "процесс", пока его не убивают. Пожалуй, концовка Уэллса мне больше по душе.

http://www.ekranka.ru/?id=f1158

Еще до того, как часы остановились на 6 часах 14 минутах утра, когда сон Йозефа К. был прерван объявлением о его аресте, Орсон Уэллс позволил зрителям увидеть чей-то другой сон — маленькую рисованную притчу об одиноком человеке, всю жизнь пытавшемся проникнуть в некие таинственные ворота и ведущего глубокомысленные беседы с привратником. Выяснялось, что и ворота эти, и путь, пройденный человеком, предназначались лишь для него одного. И он его, так или иначе, — прошел. Безжалостный и крошечный, как микроинфаркт, сюжет служил эпиграфом к истории Йозефа К., решенной в новаторской (если это слово вообще применимо к гению Уэллса) стилистике «фазы быстрого сна».

Холодный, лишенный цвета навязчивый кошмар не разменивался на безостановочную, как скороговорка тихого сумасшедшего, болтовню микроскопических кафкианских подробностей. «Кажется, ваш арест — это что-то научное». Мир «за закрытыми глазами» представлял собой безжизненный послевоенный городской пейзаж, с пустырями и коробками домов, без лишних слов объясняющий, что «общего у Корбюзье с Люфтваффе». Уэллс навсегда заклеймил (осудил!) модный тогда архитектурный минимализм как стиль не только тоскливый, но — подлинно бесчеловечный. Любой живущий здесь — уже осужден, а значит — виновен. Герой Энтони Перкинса совершал свой одинокий путь по дурной бесконечности бесчисленных лестниц, коридоров и помещений судебной канцелярии, преодолевал невесть откуда взявшиеся строительные леса, проходил сквозь безликую толпу других обвиняемых, гонялся за тенью судей. Лишний раз моргнув, мог тут же оказаться в крохотной каморке или в готическом соборе… Переживал немотивированные приступы страха, агрессии, внезапного эротического влечения и столь же неожиданного чувства вины. Процесс шел своим чередом. Пламенная речь К. в суде лишь усиливала угрожающую абсурдность ситуации. Выяснить толком ничего было нельзя: из новомодного (то есть уже допотопного) компьютера вышел скверный оракул, адвокат нагло бездействовал и принимал посетителей лежа (Орсон Уэллс в этой роли откровенно грезил, устроив «сон во сне», по-хозяйски расположившись в центре сновидения — то ли Кафки, то ли Йозефа К., то ли собственного). Йозеф К. — с ножом в сердце — остался лежать на пустыре, так и не выяснив, кем, когда, по какому поводу, а главное, за что он был осужден. Впрочем, возможно, мы знаем, когда это произошло. В 6 часов 14 минут утра, едва Йозеф К. решил, что проснулся. И проиграл процесс.

http://seance.ru/n/25-26/novyiy-zhanr/sudebnaya-drama-istoriya-voprosa