|
"ЛЕТЯТ ЖУРАВЛИ" 1957
| |
| Александр_Люлюшин | Дата: Пятница, 09.04.2010, 06:02 | Сообщение # 1 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 3279
Статус: Offline
| «ЛЕТЯТ ЖУРАВЛИ» 1957, СССР, 94 минуты
— первый и до сих пор единственный российский (советский) лауреат «Золотой пальмовой ветви» Международного Каннского кинофестиваля
  
  
  
Фильм с удивительной эмоциональной силой рассказывает о людях, в чьи судьбы безжалостно вторглась война. Не все смогли с честью вынести это испытание... В центре киноповести - трагическая история двух влюбленных, которых война разлучила навсегда...
Съёмочная группа
Автор сценария: Виктор Розов
Режиссёр: Михаил Калатозов
Оператор-постановщик: Сергей Урусевский
Художник-постановщик: Евгений Свидетелев
Композитор: Моисей Вайнберг
Тексты песен: Вадим Коростылёв
Звукооператор: Игорь Майоров
Художник по костюмам: Лидия Наумова
В ролях
Татьяна Самойлова - Вероника
Алексей Баталов - Борис
Александр Шворин - Марк
Василий Меркурьев - Фёдор Иванович
Антонина Богданова - бабушка Бориса и Ирины
Валентин Зубков - Степан
Валентина Ананьина - сотрудница Бориса
Валентина Владимирова - солдатка
Леонид Князев - Сачков, сослуживец Бориса
Борис Коковкин - Чернов
Екатерина Куприянова - Анна Михайловна Ковалёва
Константин Никитин - Володя
Николай Сморчков - Захаров, раненый
Светлана Харитонова - Ирина Бороздина
Даниил Нетребин - раненый
Георгий Куликов - инженер с завода
Интересные факты
Фильм снят по пьесе Виктора Розова «Вечно живые».
Рабочее название картины - «За твою жизнь».
На съёмках фильма в качестве ассистента оператора в течение двух дней работал молодой, никому не известный кинолюбитель из Франции, приехавший в Москву с туристической группой и случайно попавший на киностудию «Мосфильм». Впоследствии он стал известным кинорежиссёром. Его имя — Клод Лелуш. Вернувшись во Францию он позвонил директору Каннского фестиваля и сказал, что видел фильм, который обязательно надо пригласить на фестиваль. Вскоре отборщик Канна отправился в Москву и фильм включили в конкурс.
Для съёмок сцены гибели Бориса Сергей Урусевский придумал и впервые сконструировал круговые операторские рельсы.
Никита Хрущёв после просмотра фильма гневно его раскритиковал, назвав главную героиню «шлюхой».
Веронику должна была играть Елена Добронравова. Ассистент Михаила Калатозова Борис Фридман увидел Татьяну Самойлову в фильме «Мексиканец», после чего порекомендовал ее оператору Сергею Урусевскому, а тот уже режиссеру Калатозову.
Во время съемки эпизода, когда Вероника взбегает по лестнице в разгромленный бомбой дом родителей, Татьяна Самойлова, больная туберкулезом, упала в обморок.
О триумфе фильма на Каннском кинофестивале в 1958 году в СССР вышла только одна заметка без названия и фотографий. В заметке в Известиях не были упомянуты ни режиссёр, ни автор сценария фильма.
Фильм «Летят Журавли» остался единственным советским полнометражным фильмом, который получил главный приз Каннского кинофестиваля.
На фестивале название фильма было переведено как фр. Quand passent les cigognes (буквально «Когда пролетают аисты»), поскольку дословный перевод слов «журавль» (grue, на сленге также «проститутка») и «лететь» (voler, омоним также «красть») дал бы второй смысл «проститутки воруют».
Награды
Каннский кинофестиваль, 1958 год
Победитель: Золотая пальмовая ветвь
Победитель: Особое упоминание
Британская академия, 1959 год
Номинация: Лучший фильм
Номинация: Лучшая иностранная актриса (Татьяна Самойлова)
Почётный диплом на МКФ в Локарно, особая премия (поровну с фильмами «Высота» и «Дом, в котором я живу») на ВКФ в Москве — все в 1958 году, назван среди ста лучших фильмов мира по опросу ФИПРЕССИ в 1995 году
Смотрите оригинальный рекламный ролик и фильм
http://vkontakte.ru/video16654766_159777006
http://vkontakte.ru/video16654766_97448579
|
| |
| |
| Александр_Люлюшин | Дата: Пятница, 16.09.2011, 06:14 | Сообщение # 2 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 3279
Статус: Offline
| 16 сентября 2011 года
Киноклуб «Ностальгия» представляет
первый фильм 13-го сезона 2011-2012
и 266-й фильм за всю историю Клуба
«ЛЕТЯТ ЖУРАВЛИ»
режиссёр Михаил Калатозов, СССР
|
| |
| |
| Александр_Мирошниченко | Дата: Пятница, 16.09.2011, 20:52 | Сообщение # 3 |
Группа: Друзья
Сообщений: 133
Статус: Offline
| Вдох- выдох... Именно так можно сказать о просмотре фильма! На одном дыхании... Просто ПРЕКРАСНОЕ творение!!! Всю радугу чувств, всколыхнувшихся в душе, описать даже не получится.
Актеры отлично сыграли... НЕТ! Актеры прожили роль! Некоторым нравится то или иное время года... Кто-то находит чудеса в черном квадрате... Почему нам всем так понравился этот фильм??? Ответить... с одной стороны легко, а с другой - невозможно... Лишь теплые чувства растекаются по мыслям... Заставляя немного по-другому взглянуть на мир вокруг! Заставляя быстрее биться сердце... Борис воплотил в себе мои представления о ДОСТОЙНОМ человеке, любящем и ответственном! Вероника... Она ДЕВУШКА... И тут большего не надо... А Марк... Бог с ним...
В общем меня очень порадовало открытие сезона!!! Всем ОГРОМНОЕ СПАСИБО!!!
|
| |
| |
| Света_Власова | Дата: Суббота, 17.09.2011, 10:10 | Сообщение # 4 |
Группа: Друзья
Сообщений: 114
Статус: Offline
| Действительно, нельзя не согласиться с Сашей, фильм смотрелся на одном дыхании. 94 минуты пролетели как 5 минут) И всё время пытаешься сдерживать слёзы. Если бы не киноклуб, я бы никогда, наверно, не посмотрела этот фильм. Потому что у меня сразу всплывает ассоциация: если советский фильм, значит про Великую Отчечественную войну. А фильмы про фронт это... даже ужасы с трупами не так страшно и душемемяще смотрятся.
"Летят журавли"... пока даже и не хочется говорить про фильм, хочется сохранить его в себе, подумать...
СПАСИБО за первый фильм!
|
| |
| |
| Ольга_Подопригора | Дата: Суббота, 17.09.2011, 18:33 | Сообщение # 5 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 824
Статус: Offline
| Фильм-слезовыжималка! Трогательный, трогающий, трагичный. Стыдно, что не смотрела его до этого и очень рада, что посмотрела именно в клубе. Мне кажется, что это состояние ни с чем не сравнить. Когда ты один, но вместе со всеми. Я плакала как ребенок, но мне было совсем не неудобно, потому что я знала, что это нормально и естественно. Фильм хоть и грустный, но оставляющий надежду!
Большое человеческое спасибо за такое начало!
P.S. кое-кто вчера сказал про "садизм".. но мне кажется, он вполне оправдан!
|
| |
| |
| Екатерина_Федерякина | Дата: Вторник, 20.09.2011, 19:16 | Сообщение # 6 |
Группа: Друзья
Сообщений: 62
Статус: Offline
| Когда-то в глубоком детстве, когда по телевизору шли всего только две программы, я увидела спектакль, который врезался в мою детскую память и в котором была мягкая игрушка белка с орешками. Затем, когда мне было лет пять, я впервые увидела фильм "Летят журавли". С тех пор я смотрю его очень часто. Хоть этот фильм и про ВОВ, но смотрится он легко и время "пролетает" очень быстро. Фильм как будто "проходит" через тебя. В этом помогают актёры, которые как будто не играют свои роли, а проживают их. Особенно Борис и Вероника. В какие-то моменты пробирает аж до слёз. Уверена, такое кино не забывается и навсегда остаётся в сердце.
|
| |
| |
| Александр_Люлюшин | Дата: Пятница, 09.05.2014, 16:43 | Сообщение # 7 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 3279
Статус: Offline
| 16 мая 2014 года
Киноклуб «Ностальгия» представляет
фильм №16 (32; 355) сезона 2013-2014
«ЛЕТЯТ ЖУРАВЛИ»
режиссёр Михаил Калатозов, СССР
***
О фильме «ЛЕТЯТ ЖУРАВЛИ» посетители сайта http://www.kinopoisk.ru/film/7724/
***
Самая проникновенная, трогательная картина про войну.
***
Легендарный фильм режиссёра Михаила Калатозова и оператора Сергея Урусевского, привнёс столько новаторского не только в мировой кинематограф, но и в сердца людей.
***
Априори, шедевр!
***
Фильм, потрясающе воздействующий на сознание человека, весь наполнен какой-то мощнейшей неземной силой. Оторваться от экрана в эти полтора час поистине невозможно.
10+ из 10
***
Катарсис. Это главное впечатление от фильма. Этот фильм выше наших комментариев.
***
Великолепный, трогательный фильм, от которого бросает в дрожь, слезы, отчаяние, радость. Он вызывает невероятное количество эмоций, кидая от веселья к грусти, от любви к ненависти. Невероятная история жизни советских людей, включающая в себя и чистейшую любовь, и горечь расставания, и страх перед смертью, и всеобъемлющую надежду, окрыляющую и светлую.
***
Я напишу коротко: фильм «Летят журавли» — величайший шедевр не только советского кино, но и мирового кино!
***
История, показанная в фильме «Летят журавли» будет близка каждому, кто по-настоящему любил, и уж тем более тем, кто терял любимого. Она показана интересно, проникновенно, ненавязчиво, красиво и даже легко, давая зрителям шанс просто смотреть, любуясь картинкой. Легко, потому что в фильме нет гнетущего драматизма, который своим давлением указывал бы на страдания или мучения героини, нет намеренно выделенных эпизодов или речей героев, которые бы указывали на что-либо еще.
Актёры не демонстрируют каких-либо неимоверных страданий, искажая лица гримасами боли, не делают никаких специальных эмоциональных движений, что тоже говорит о «современности» фильма. Но по одному их виду понятно, что чувствуют и думают их герои, и этого хватает, чтобы героя понять и начать ему сочувствовать или же, наоборот, невзлюбить его.
Работа оператора Сергея Урусевского, которая играет значительную роль в сохранении «молодости» фильма, отличается своим новаторством и исключительностью. Различные ракурсы, ракурсы сверху и снизу, положение света и тени, переходы между ними поражают своей красотой и создают ощущение, что каждый кадр — это современная профессиональная чёрно-белая фотография. Оператор сотворил чудо. А некоторые моменты, благодаря такой съёмке и режиссёрской постановке, даже слегка отдают сюрреализмом.
***
Какой фильм можно назвать шедевром? Наверное, это фильм гениального режиссера, с прекрасно подобранным актерским составом, выполненный визуально и сюжетно на высшем уровне. «Летят журавли» Михаила Калатозова можно безоговорочно назвать шедевром. Хотя, честно говоря, такой фильм стоит выше каких-либо оценок.
Несмотря на внешнюю простоту сюжета фильма, он является глубоким по своему смысловому содержанию. История влюбленных, судьбы которых сломала война, встречается во многих кинопроизведениях. Однако, в фильме «Летят журавли» за счет многих художественных приемов эта история показана как никогда пронзительно. Режиссеру Михаилу Калатозову удалось раскрыть трагедию главной героини, в малейших деталях, образах, поступках героини передав ее внутренний мир.
Фильм «Летят журавли» — настоящий эталон, который не подвластен времени. Клин журавлей, поднимающихся в далекое, безмятежное небо, вселяющий в душу героев фильма надежду, навсегда останется в моей памяти.
10 из 10
***
Суммировав интересный сюжет, режиссерский подход, актерскую игру и операторскую работу, мы получаем то, что называется Искусством. Искусство разное бывает: то, что пробуждает потаенные страхи, то, что заставляет нас взглянуть на мир по-новому, то, что становится для нас образцом для подражания. Но здесь — самое ценное для меня искусство — искусство, которое проникает в душу, затрагивая самые тонкие ее струнки.
Да, проходят годы, надежды превращаются в руины, рушатся целые миры… И только журавли все летят!
10 из 10
***
Эта картина потрясает своей художественной завершённостью. Практически каждый ракурс, каждый кадр завораживает своей глубиной. Операторская и режиссёрская работа выполнены на эталонном уровне.
При работе над картиной Михаил Калатозов позволил полностью раскрыться таланту Сергея Урусевского. Урусевский, будучи «одержимым художником», искал пути наполнить фильм невероятной живописью. Возможно, что Михаил Калатозов в прошлом также работал оператором, эта картина оставляет такое неизгладимое впечатление именно своей «картинкой».
Я думаю, что именно этой волшебной атмосферой и обязан успех фильма у зрителя и у критиков. Конечно, необходимо отметить великолепную игру Алексея Баталова и Татьяны Самойловой, но всё же больше бросается в глаза, не КАК они великолепно играют, а ГДЕ они это делают. А действие происходит в невероятно красноречивом мире, созданном двумя великими мастерами.
Также фильм потрясает глубиной затрагиваемых чувств. И иногда сложно объяснить, что же трогает так глубоко, но какие-то глубочайшие струны души натягиваются и звенят вместе с сюжетом, заставляя переживать и радоваться вместе с героями. Уверен, что фильм будет интересен как глубоко думающим ценителям, так и людям, которые воспринимают кино чисто эмоционально. Картина помогает, и переосмыслить что-то и даёт большой заряд эмоциональности.
Потрясающе красивое, по сути, и глубокое по смыслу кино.
10 из 10
***
Режиссер Михаил Калатозов создал настоящее искусство. Ошеломительный успех, который встретил картину «Летят журавли» за рубежом (Золотая пальмовая ветвь) в период Хрущёвской оттепели, лишний раз подтверждает самостоятельность и гениальность фильма Калатозова.
10 из 10
***
«Летят журавли» — это великое творение отечественного кинематографа. Это чрезвычайно красивое, качественное и интересное кино, которое не может оставить равнодушным. Подобные картины напоминают современному зрителю, что были времена, когда наш кинематограф был на передовице, когда наше кино было популярно за пределами союзов, и когда наше кино покоряло зрителя по всему миру, таковым и является картина Калатозова, такими фильмами нужно гордиться.
***
Прекрасная военная драма, которую интересно пересматривать даже по прошествии стольких лет, благодаря не в последнюю очередь игре актеров и мастерству режиссера и оператора. Вроде бы в этом фильме нет ничего чересчур особенного, но все-таки он цепляет за какие-то струны в душе… Вряд ли он кого-то оставит равнодушным.
***
«Летят журавли» можно смело включить в пятерку лучших фильмов о ВОВ и назвать самой выдающейся картиной знаменитого кинематографического дуэта Калатозов — Урусевский. Достоинство картины в том, что она рассказывает не о войне, а о людях, которые, несмотря на эту самую войну, остаются прежними, а война — это лишь способ изобличения человеческих пороков, проверка на душевную стойкость или бессилие. Это история о том, что человека нужно судить не только по его поступкам, но и по намерениям, стремлениям!
***
Фильм изумительный. Михаил Калатозов сделал из несложной, в общем-то, истории потрясающей глубины фильм.
Татьяна Самойлова в роли Вероники… Ну что тут говорить. Это надо видеть. Финальная сцена на вокзале — просто шедевр. Ещё ни разу мне не удалось посмотреть её без слёз. Причём актриса не заламывает руки и не воет от горя. Но глубина её отчаяния открывается во всей полноте. Самойлова великолепна.
Это фильм не о войне, а о людях в этой войне. Об отчаянии, разрушенных мечтах и судьбах. Фильм, вызывающий неподдельные чувства, трогающий до глубины души. И самое главное — это фильм о надежде, ведь снова «журавлики-кораблики летят под небесами». А значит нужно жить. Солдаты на этой войне погибли, чтобы мы жили…
10 из 10
***
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Пятница, 16.05.2014, 06:55 | Сообщение # 8 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| «Летят журавли»
Он стал единственным советским фильмом, получившим «Золотую пальмовую ветвь» Каннского фестиваля
Сюжет был совершенно неправильным с точки зрения советской морали: героиня изменила ушедшему на фронт жениху! Съемки тяжело дались актерам. Но картина потрясала. Трудно сразу понять чем: своей ли человечностью, страстностью? Необыкновенной игрой света или загадочной красотой главной героини? Но до сих пор зрители переживают за двух влюбленных, которых разлучила война.
Режиссер Михаил Калатозов прочитал повесть Виктора Розова «Вечно живые» в гранках еще до того, как ее опубликовал журнал «Театр». Его так вдохновил сюжет, что он тут же позвонил драматургу и предложил написать сценарий. Розову идея понравилась. Порой они засиживались до полуночи в квартире Калатозова на Кутузовском, обсуждали сцены, образы героев. «Я рассказывал, как мы уходили на фронт, как меня провожала Надя (жена Виктора Розова. – Прим. авт.), ведь такие события помнишь с мельчайшими подробностями, как мы, добровольцы народного ополчения, совершенно не по-военному толпились во дворе школы на Звенигородской улице (эта сцена вошла в фильм. – Прим. авт.). И одновременно фантазировал проводы Бориса до деталей, даже про брошенное под ноги печенье написал», – вспоминал Виктор Сергеевич. Художественный совет под руководством известного режиссера Ивана Пырьева одобрил произведение как «чрезвычайно талантливое, интересное и современное». На картину выделили 3 702 000 рублей (немного больше принятой по тем временам суммы: планировались съемки баталий) и определили срок сдачи – девять месяцев, до августа 1957 года.
Ужель та самая Татьяна?
На главную женскую роль вначале пригласили известную в то время актрису Елену Добронравову. На пробах снимались две сцены: в первой Вероника узнает, что Борис уходит на фронт, во второй ей сообщают о его смерти. Режиссер хотел видеть, как меняется образ: от беззаботной, легкомысленной девчонки до женщины, пережившей тяготы войны и гибель любимого человека. И тут стало ясно, что высокая, худая и несколько высокомерная Добронравова на роль совершенно не подходит. Нужна была актриса более грациозная, легкая, которая бы прекрасно двигалась. Пригласили Инну Выходцеву (в 50–60-е годы она была популярна, снималась в таких фильмах, как «Балтийская слава», «Лавина с гор», «Юность наших отцов») и театральную актрису Алевтину Константинову, но все было не то.
Наконец ассистент режиссера Борис Фридман привел Татьяну Самойлову – он заприметил ее в учебном спектакле. Черноволосая девушка с раскосыми глазами (они достались ей в наследство от мамы, польской еврейки), дочь известного актера Евгения Самойлова, училась тогда на третьем курсе Щукинского училища и могла похвастаться одной-единственной ролью – в фильме «Мексиканец». Калатозову Татьяна понравилась, а сценаристу Виктору Розову показалось, что неопытная студентка не сможет точно передать характер героини. В подсознании он видел девушку, в которую был влюблен, – свою жену Надежду Козлову, в браке с которой прожил шестьдесят лет. С нее он писал образ Вероники.
В спор вмешался уже утвержденный на главную мужскую роль Алексей Баталов. Увидев Самойлову, он воскликнул: «Так это же и есть настоящая Вероника!» Впрочем, и Виктор Сергеевич вскоре привык к молодой актрисе. А когда посмотрел сцену проводов Бориса на фронт, не удержался и от восторга захлопал в ладоши. Члены художественного совета тоже отметили странную красоту Самойловой: «У нее и нос большой, но она берет своим обаянием, глазами. Потрясающая девица». Так третьекурсница «Щуки» была утверждена на главную женскую роль.
«Когда я первый раз вошла в съемочный павильон, Калатозов сказал: «Таня, не думайте о производстве, у нас чудная техника. Придумывайте, фантазируйте, делайте рисунок образа и показывайте мне». Он сел перед камерой, внимательно меня слушал и говорил: «Да, это хорошо, будем сейчас снимать». Или: «Нет, ты еще к съемкам не готова». Например, когда мы работали над эпизодом, где я говорила: «Я выйду замуж за Марка», Калатозов сразу предупредил, что это мы будем снимать очень долго. И действительно, мы снимали этот эпизод два часа, наверное. Мне очень нравилось, что режиссер разрешал мне самой придумывать рисунок роли, и я смело могу назвать себя авторшей», – вспоминает Самойлова.
Съемки переплелись с трагическими обстоятельствами в личной жизни актрисы. Когда ее пригласили на пробы, Самойлова была беременна. Ее муж, актер Василий Лановой, очень ждал первенца. Сама Татьяна находилась в полной панике: рожать сейчас, когда ее впервые пригласили в большое кино? Нет! Ни с кем не посоветовавшись, она сделала подпольный аборт. Уже после операции врач сказал: «У вас была двойня...» Лановой так и не смог простить жене этого поступка, их брак распался.
Возможно, такова была плата за ошеломляющий успех: на фестивале в Каннах в 1958 году Самойлова произвела фурор, получив специальный диплом жюри и приз «Апельсиновое дерево». Западные журналисты тут же окрестили ее советской Брижит Бардо. Татьяну пригласили в Голливуд на съемки фильма «Каренина» – играть вместе с самим Жераром Филипом! Но руководители Госкино начинающую актрису в Америку не отпустили. «Заведующий отделом внешних связей товарищ Давыдов все решил за меня. Приводил иностранным продюсерам какие-то нелепые доводы: Самойлова-де не имеет высшего образования и что-то еще в таком духе, – вспоминает актриса. – Я не так страдала из-за того, что не складывается с Голливудом. Тоска была потому, что хотелось играть вместе с великим Жераром Филипом». К слову, Анну Каренину она все-таки сыграла. Спустя десять лет, на родине и с Василием Лановым. Но это была уже совсем другая история.
За цыганской звездой
Роль Бориса режиссер сразу же предложил Алексею Баталову. Тот сначала колебался: «Имею ли я право принять это предложение? Ведь Борис – парень цельный, глубокий, чистосердечный не только в его первой большой любви к Веронике. Он беспредельно любит свою Родину». Переживания своего героя Баталов должен был показать лишь в нескольких сценах. И блестяще справился с этой задачей: критики отметили пронзительную игру актера. Возможно, роль удалась Баталову еще и потому, что в это время он сам переживал любовную драму. Обворожительную наездницу Гитану Алексей увидел в цирке во время своих гастролей в Ленинграде. Влюбился, позабыв обо всем, и ходил за красавицей по пятам. Но родные девушки категорически не желали, чтобы та вышла замуж за нецыгана, и даже угрожали ухажеру физической расправой. В течение девяти лет влюбленные встречались тайком. В 1963 году они все-таки оформили брак, несмотря на бурные протесты цыганской родни. Злые языки утверждают, что за неповиновение цыгане прокляли молодых: их дочь Мария появилась на свет с тяжелым заболеванием.
Среди претендентов на роль брата Бориса, Марка, пробовался актер Театра им. Маяковского Михаил Козаков, который во всех документах значился как начинающий. Но режиссер выбрал более фактурного Александра Шворина. Тот уже успел сыграть главную роль в фильме «Ляна» и сказке «Илья Муромец». Из известных актеров в «Журавлях» снялся только Василий Меркурьев. Он сыграл отца Бориса, доктора Федора Ивановича. Из-за привлечения в картину актеров с меньшими ставками, чем изначально предусматривалось сметой, была достигнута экономия – почти 55 тысяч рублей!
Не благодаря, а вопреки
Съемки не заладились с самого начала. Запланированная экспедиция в Смоленск и Златоуст сорвалась из-за отсутствия снега. Переключились на павильонные сцены. Из-за недостатка естественного освещения группа работала по три-четыре часа в день и сильно отставала от графика. Меркурьев был занят в театре, сцены с его участием тоже пришлось отложить. Баталов пропустил несколько репетиций из-за болезни – лечил туберкулез сетчатки глаза. Долго выбивали разрешение на получение необходимой военной техники образца 1941 года, а потом на съемки сцены «перрон – вокзал» на улицах Москвы. Съемки «разрушенной лестницы Вероники» (когда героиня Самойловой приходит домой и видит вместо квартиры зияющий провал) обошлись бы съемочной группе в 35 тысяч рублей – значительную по тем временам сумму, если бы пришлось разрушать специально созданную конструкцию. Но режиссер договорился с Мосгорисполкомом, сцену сняли в предназначенном под снос здании на Смоленке. Радовались недолго: когда снимали эпизод с солдатом, которого Борис бьет по лицу, актеры не удержались на ногах, упали, и Баталов до кости разодрал себе лицо об острую ветку. Он пролежал в больнице почти месяц.
Создатели картины хотели передать ощущение легкости, движения, но для актеров это обернулось тяжелейшими нагрузками. Бесконечное число раз Самойлова бегала по лестнице, а сколько ее крутили на специальных рельсах у берез – часами! Актриса задыхалась, ей делали инъекции (обнаружилось воспаление легких), но мысли не допускала, чтобы прекратить сниматься. Лишь после того как она упала в обморок, режиссер дал указание приостановить съемки. Самойлову положили в клинику с прогрессирующим туберкулезом. Вдобавок у актрисы от постоянного физического и нервного напряжения разболелось сердце, врачи вынесли вердикт: микроинфаркт. При таких неблагоприятных обстоятельствах картину сдали в срок. Калатозов применил новаторский прием – монтировал фильм в процессе съемок.
После премьеры заговорили об «эмоциональной» камере оператора Сергея Урусевского. С помощью простого «Конваса» он сумел передать необыкновенную игру света и тени. Пабло Пикассо, обожавший Урусевского, сказал: «Сережа, ты не рисуешь, ты пишешь светом». Операторские находки Урусевского стали использовать режиссеры всего мира. Для съемок сцены гибели Бориса он придумал и сконструировал круговые операторские рельсы. И теперь зрители знают: раз кружатся деревья, с героем надо прощаться. Сцена проводов Бориса также стала «мастер-классом». Урусевский дал Самойловой камеру, и она снимала сама себя, зафиксировав и шаг, и прерывистое дыхание. Так что Гран-при «За виртуозное владение камерой» Урусевский увозил из Канн заслуженно.
Высокий полет
Столичная премьера «Журавлей» состоялась в скромном кинотеатре «Москва» на площади Маяковского. После выхода фильма его разругали во всех центральных газетах: «Не может быть у советской девушки такой внешности, и никогда она так себя не поведет». Никита Сергеевич Хрущев обозвал главную героиню шлюхой, возмущался ее распущенными волосами и тем, что она позволяет себе ходить босиком. А вот зрителям картина понравилась. Судьба девушки, которая совершила ошибку под влиянием страшного момента в своей жизни, но тем не менее продолжала любить, взволновала многих.
Но настоящий успех ждал картину на Каннском кинофестивале в 1958 году. Говорят, она попала в конкурсную программу благодаря Клоду Лелушу. Будущий оскароносный режиссер приехал в Москву с туристической группой, случайно попал на «Мосфильм» и два дня поработал на съемках «Журавлей» в качестве ассистента оператора. Его так потрясла картина, что он позвонил директору Каннского фестиваля и попросил включить картину в конкурсный показ. Калатозов так и не смог полностью насладиться триумфом и лично представить свое детище. Накануне фестиваля он свалился с сердечным приступом. Во Францию полетели Самойлова и Урусевский. Последний сокрушался, что забыл в Москве свой «везучий» галстук-бабочку. Зато Самойлова ничуть не уступала голливудским актрисам: у нее были роскошные белые меха, лиса, шикарные платья – популярный актер Евгений Самойлов хорошо одевал дочку. Разве что с обувью были проблемы, но в Союзе кинематографистов Тане выдали талон на выставку-продажу «Брюссель», и она купила нарядные туфли на высоком каблуке.
«Я волновалась так, что не могла говорить, – вспоминала Самойлова. – Рядом Пикассо, Надя Леже, ослепительные Джина Лоллобриджида, Софи Лорен, Даниэль Дарье. Первый раз в жизни я надела длинное вечернее платье с голыми плечами. Поначалу во время просмотра в зале стояла тишина, никакой реакции... Мы напряглись. Во время сцены проводов Бориса на фронт раздались первые аплодисменты. Потом они вспыхивали постоянно: бомбежка, смерть Бориса... В глазах членов жюри появились слезы, хотя им не положено проявлять свои чувства. Когда показ завершился, была долгая-долгая овация...»
В течение пяти минут зал аплодировал стоя. Даниэль Дарье не скрывала слез. «Это один из лучших советских фильмов! Величайший триумф России!» – написала тогда западная пресса.
А вскоре, как водится, картину оценили и на родине. «Летят журавли» включили в сотню лучших фильмов отечественного кинематографа и наградили значком «Ударник кинематографии».
Кстати…
В сцене проводов Бориса на фронт звучит марш «Прощание славянки». Он был запрещен как белогвардейский, но создатели картины сумели «реабилитировать» это произведение. А финальным эпизодом встречи военных на Белорусском вокзале наше телевидение до сих пор часто иллюстрирует материалы, посвященные Дню Победы.
Виктора Розова постоянно спрашивали, почему он так назвал фильм и что это означает. Драматург честно признавался: «Пришло в голову, понравилось, вот и все. Что-то в поднебесном журавлином полете есть от вечности». Однако на студии название «Летят журавли» вначале не утвердили. Фильм запускали в производство под названием «За твою жизнь». А на фестивале в Каннах «Летят журавли» перевели как Quand passent les cigognes («Когда пролетают аисты»), поскольку на французском сленге grue («журавль») означает «проститутка».
Крылатые фразы и выражения
– Кофе, красненького... Ой, мельчают люди, мельчают!
– Если дети не обгоняют родителей, значит, и родители плохи, и дети – балбесы.
– Я не ранен, я убит.
– Жизнь продолжается!
– Вот, разведи согласно правилам! – Так вот же портвейн. – Сам его и лакай, а мы найдем более содержательную жидкость!
Деньги на бочку!
Гонорары ведущих актеров за съемочный день составили:
Алексей Баталов (Борис) – 400 рублей;
Татьяна Самойлова (Вероника) – 200 рублей;
Василий Меркурьев (Федор Иванович) – 500 рублей;
Александр Шворин (Марк) – 200 рублей;
Ирина Прейс (Антонина Монастырская) – 500 рублей;
Светлана Харитонова (Ирина) – 135 рублей.
http://www.mk.ru/culture....li.html
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Пятница, 16.05.2014, 06:55 | Сообщение # 9 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| ЛЕТЯТ ЖУРАВЛИ
Поэтическо-кинематографическая трагедия военных времён
«В 2008 году исполнилось ровно полвека с момента мирового триумфа фильма «Летят журавли», первого и единственного отечественного кинопроизведения, получившего «Золотую пальмовую ветвь» Каннского фестиваля. И, между прочим, наша лента пользовалась громадным успехом во французском прокате. В 1958 году она смогла занять там четвёртое место с высоким результатом посещаемости в 5,4 миллионов зрителей, что позволило вплоть до конца 90-х годов оставаться в числе ста самых популярных картин во Франции за всю историю! Можно считать, что и в СССР прокатные достижения фильма «Летят журавли» были весьма неплохими: его посмотрели 28,3 миллиона человек, и это обеспечило общую десятую позицию среди всех лент, выпущенных в 1957 году. А в целом же данная картина находится на 317-м месте за полстолетия ведения статистики в советском кинопрокате.
Всё это немаловажно подчеркнуть именно для того, чтобы не возникло совершенно ошибочного впечатления, что не может быть широко признан публикой редкий случай новаторского кинематографа, удивительное произведение, которое действительно в корне меняет представления о возможностях и выразительных средствах кино, а вместе с тем оказывает незабываемое воздействие на наши человеческие эмоции, позволяя пережить и эстетический, и душевный катарсис. Мы ведь тоже готовы дать волю очистительным слезам, оказавшись в финале с главной героиней Вероникой на Белорусском вокзале, где родные и близкие встречают с цветами и улыбками солдат, вернувшихся домой с победой, и хоть таким образом приобщившись вместе с ней к чужому счастью - впрочем, какое же оно чужое, если выиграли битву и те, кто пал на фронте, как её жених Борис, закружившись в воображаемом предсмертном вальсе с верхушками берёз, устремлённых высоко в небо…
Интересно, что в списке лидеров зрительских предпочтений в СССР фильм «Летят журавли» соседствует с более традиционной, хотя тоже искренней и пронзительной по правде чувств лентой «Дом, в котором я живу» Льва Кулиджанова и Якова Сегеля. Да и пьеса «Вечно живые» Виктора Розова, послужившая основой для кинематографического шедевра, вряд ли отличалась необычностью и неожиданностью драматургического постижения реальности, и если получила художественный резонанс на сцене, прежде всего - в прославленном спектакле «Современника», то благодаря правде характеров и ситуаций, ранее неведомых советскому театру по идеологическим соображениям. Драматическое сочинение бывшего фронтовика, пострадавшего на войне, разумеется, было данью
Кстати, на экране это было выражено в ряде чрезвычайно пластичных кадров, подчас вообще лишённых слов. Например, в эпизоде после бомбёжки Вероника взбегает по уже знакомой нам лестнице своего дома, открывает дверь квартиры - и видит лишь пустоту, обрывающуюся вниз: комнаты нет, и только люстра с абажуром осталась чудом висеть на потолке. Эта вещь из прошлого кажется алогичной, ирреальной на краю пропасти. Кадр становится метафорой слома привычного образа жизни - война! Сиротливо висящую люстру, утратившую разом всё, чем она была (ведь свет в окне - это человеческая жизнь, семья, домашний уют), можно рассматривать как иносказательный образ внезапного одиночества и потерянности героини. А композиция кадра словно выражает тот надлом, который произошёл в душе Вероники, расколов её жизнь на две неравные половины: то, что было, и то, что есть.
И уж точно нельзя было предположить наличие в пьесе «Вечно живые» стремительного и неукротимого, свободного и безоглядного, стихийного и всепобеждающего - наперекор всему и вопреки существующим правилам, нормам, законам и прочим ограничивающим человека узам и путам - неудержимого чувства полёта, что и зафиксировано, в первую очередь, в столь «летучем названии» картины Михаила Калатозова и Сергея Урусевского. Ведь «Летят журавли» - это уникальный пример конгениальности режиссёра и оператора, невероятный образец творческого союза двух художников, словно вознамерившихся ярко и образно доказать всю унылость и убогость известной пословицы «Лучше синица в руках, чем журавль в небе».
И для обоих творцов этот фильм стал самым главным произведением, невероятным взлётом в их биографии, одним из лучших за всю историю отечественного кинематографа, оказавшим громадное влияние на мировое кино. Пронзающая душу поэтическо-трагическая лента с новаторским использованием «субъективной камеры», с удивительной экспрессией внутри кадра и головокружительными монтажными переходами, - это, вероятно, ещё не до конца осознанный нами молниеносный прорыв всего советского кино постсталинской эпохи далеко за пределы навязываемых целыми десятилетиями тесных, сковывающих рамок социалистического искусства. И как раз заявленное в названии устремление ввысь поддержано всем строем картины с восхищающим проявлением полной творческой свободы и раскрепощённости.
Пожалуй, был по-настоящему прав критик Лев Аннинский, считая, что именно «Летят журавли», а не «Сорок первый» Григория Чухрая, отмеченный одной из наград в Канне ещё годом ранее, оказался подлинным началом «оттепели» в советском кинематографе. Потому что творение Калатозова-Урусевского явно перекликалось с монтажно-поэтическим осмыслением явлений действительности и образным постижением реального мира в знаменитой отечественной киношколе 20-х годов (это блестяще проявилось в раннем калатозовском шедевре «Соль Сванетии» с чётко выверенной чёрно-белой графикой горных пейзажей, экспрессией в построении кадра и в смене планов, подспудной романтичностью манеры при одновременном сохранении строгости кинематографического письма). На новом этапе развития кино, когда в разных странах мира практически параллельно происходило резкое и истинно революционное изменение уже ставшего привычным киноязыка, фильм «Летят журавли» доказал, что открытия совершаются только свободно мыслящими людьми, не отягощёнными никакими условностями, как будто впервые взявшими в руки кинокамеру, хотя Михаилу Калатозову в момент съёмок было 53 года, а Сергею Урусевскому - 48 лет»
Сергей Кудрявцев
Авторская оценка: 10 из 10
http://www.kinopoisk.ru/level/3/review/828120/
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Пятница, 16.05.2014, 06:56 | Сообщение # 10 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| «ЛЕТЯТ ЖУРАВЛИ» - веха в духовной жизни нашего общества. Но и вершина искусства - актерского (в первую очередь Татьяны Самойловой и Алексея Баталова), операторского (Сергей Урусевский) и режиссерского (Михаил Калатозов). Вот на набережной у Крымского моста разговаривают Вероника и Марк. И он будто случайно накрывает своей ладонью ее руку. Рассерженная Вероника уходит, решительно сказав "нет!" на предложение Марка проводить ее. Он остается стоять внизу у опоры моста, а камера оказывается высоко над набережной, и мы видим удаляющуюся девушку в черном свитере между плотно стоящих на мокром асфальте противотанковых ежей.
Сцена задумана и снята с большой драматической насыщенностью. Война еще ничего не натворила, еще дома Борис, но уже незримым пятном медленно расплывается парализующее предчувствие утрат, разлук и предательства. И как ужасен невидимый с высоты, но вместе с тем почти физически ощущаемый взгляд Марка в спину Вероники. Этот кадр вошел во все учебники как образец операторской графики. Но иные, не менее важные его качества остались неусмотренными, потому что относились к заслугам другой - режиссерской – профессии. Дело в том, что та же верхняя точка с моста уже была двумя-тремя сценами раньше, в самом начале фильма, когда здесь ранним утром проходили счастливые и беззаботные Борис и Вероника. Что же дает это торопливое возвращение назад, в то же самое пространство, аналогичным образом очерченное? От стремительной и катастрофической деформации, которая с ним произошла, когда оно почти на глазах покрылось незаживающими язвами: на глазах Вероники. Ведь самый главный результат этого композиционного повтора в том, что зритель начинает дышать одним дыханием с героиней фильма.
Подобным образом построена и сцена возвращения героини после бомбежки домой, вернее, туда, где еще несколько минут назад был ее дом и она сидела рядом с живыми отцом и матерью.
Она вбегает в подъезд, взлетает по остаткам той самой лестницы, на которой в последнее мирное утро они с Борисом никак не могли расстаться. Выход в сон совершается простым распахиванием двери в квартиру, где вместо стен она вдруг видит город: улицы, крыши, небо, потом замечает висящий над этой панорамой их домашний абажур и слышит звук часов, которые стоят у самого края дымящегося провала и мирно тикают. Вероника внимательно их разглядывает, и они отвечают усиливающимся тиканьем. Она зажимает голову в ладонях, и тогда наступает тишина, похожая на пробуждение...
Еще более характерно для фильма безмонтажное "соскальзывание", когда обычная для Урусевского суперпанорама длится и длится в естественном времени, а вы вдруг ощущаете горловой спазм от неожиданно наступившей сверхъестественной близости к другой душе - обнаженной и мерцающей. Постоянные возвращения в одни и те же места и даже точки съемки (Крымский мост, лестница в доме, где жила Вероника) связаны не столько с внешним, сколько с внутренним миром героини. В конечном итоге эта интервенция субъективности охватывает все те клеточки, все молекулы фильма, переполняя их. Вот почему именно фильму "Летят журавли" удалось с недоступными другим фильмам глубиной и бесстрашием выразить одну из самых заветных оттепельных идей, связывающую эту эпоху с другими временами: душа больше мира, ей предназначенного. Отсюда - появление Вероники в финале на встрече фронтовиков с букетом белых цветов, в белом платье невесты, хотя известно, что Борис ни на этом поезде, ни на каком другом уже не вернется. Но все же она невеста, потому что ею она была в последнем предсмертном видении Бориса (еще один, завершающий тему повтор!). Это заговор двух душ против всего остального света, который вправе счесть Веронику безумной. Немного есть примеров в отечественном и мировом кино, когда бы вся зрительская ткань фильма была в такой степени превращена в кинематографический код центрального образа. Некоторым исследователям в тех сценах, где операторское искусство заявляет о себе особенно мощно, чудится присутствие еще одного, невидимого персонажа: "автора, оператора, камеры" (М. Меркель), "человека с киноаппаратом" (Ю. Богомолов). Однако "невидимка" возможен лишь как умозрительная конструкция. В непосредственном восприятии фильма для него не находится места. Оно полностью занято. Фильм рассыпался бы на отдельные эффектные приемы, если бы в нем существовал еще один сильный центр внимания. Неистовая камера в "Журавлях" действительно играет - необходимо отдать должное проницательности обоих исследователей, но играет не себя и тем более не автора или оператора, а Веронику. Это ее тень, ее двойник, резонирующий в такт колебаниям ее души.
Первый век кино. М., 1996
http://www.russianculture.ru/formp.asp?ID=546&full
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Пятница, 16.05.2014, 06:56 | Сообщение # 11 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| «ЛЕТЯТ ЖУРАВЛИ». Михаил Калатозов. Вероника
Пятидесятые: замерзание и оттепель
На памятном первом просмотре 1957 года картина "Летят журавли" произвела на кинематографистов-профессионалов впечатление ошеломляющее. Зрительский успех начался очередями у московских кинотеатров и докатился до самых дальних зарубежных стран. "Золотая пальмовая ветвь" — Гран-при Каннского фестиваля 1958 года и множество других международных призов увенчали фильм, но это — позднее.
Необычность впечатления объяснялась прежде всего тем, что на экране страстно и взволнованно рисовалась не история подвига или славного поступка, а история вины и искупления. В центре фильма был образ, который до сих пор ни при каких обстоятельствах не мог быть "положительным примером", но вместе с тем и не отданный авторами на суд: девушка Вероника, в силу трагических обстоятельств изменившая жениху-фронтовику.
Новыми были и художественные средства. Картина увлекала словно бы до конца исчерпанной красотой черно-белого изображения, блистательными кадрами, снятыми ручной камерой в непрерывном кружении, в игре ракурсов и светотени, эффектах короткофокусной оптики. Возвращаясь на экран, живая, неповторимая, трепетная жизнь человека, казалось, заново открывала все богатство метафоры, композиции, ритмов поэтического языка кино.
В основу сценария легла пьеса В. Розова "Вечно живые". Скромная, бытовая манера драматурга скрестилась с патетичностью режиссера Михаила Калатозова, с экспрессивным, романтическим стилем оператора Сергея Урусевского. Возник синтез столь несходных индивидуальностей.
Михаил Константинович Калатозов (1903–1973) — грузин по национальности, по профессии сначала актер, потом оператор — являл собой любопытную и яркую фигуру советского кино. Крепкий и опытный мастер, начав в грузинском документализме, прославившись немым документальным очерком 1930 года "Соль Сванетии" ("Джим Шванте"), он долгие годы фактически оставался фигурой второго плана. Его индивидуальность всегда тяготела к романтическому порыву, к широкому жесту героя, что сказалось, в частности, в картине "Валерий Чкалов", запечатлевшей скорее не триумфы, а испытания судьбы летчика. Однако "самовыявился" Калатозов в пристрастии к выбранному, постоянному кругу художественных средств, а не к определенной теме. Довольно трудно найти сквозную линию заветной темы, выношенных образов, любимой идеи в столь разных предшествовавших его произведениях, как насквозь условный политический памфлет "Заговор обреченных", за который он был удостоен Сталинской премии, или "Первый эшелон" — чуть тяжеловесный и перегруженный фильм о целине. Однако и в них ясно ощущалось пристальное внимание к изобразительному ряду, пластический талант, смелость в выборе живописных средств, высокий уровень мастерства.
Интересно, что операторская работа Сергея Урусевского в картинах, сделанных им вместе с Калатозовым, во многом родственна не только "Соли Сванетии", но и более ранней операторской работе Калатозова "Цыганская кровь", где уже очерчен круг излюбленных приемов его будущей режиссуры: игра острых, неожиданных ракурсов, эффекты света и тени, в частности, мотив снятой с быстрого движения сливающейся в ленту листвы. Истоки поэтики картины "Летят журавли" уходит и в давнюю "Соль Сванетии".
Можно сказать, что в Сергее Урусевском Калатозов обрел второе "я". Да и для оператора встреча с Калатозовым сыграла совершенно особую роль. Сергей Павлович Урусевский (1908–1974), художник по образованию, ученик Владимира Фаворского, пришел в кинематограф с большим творческим багажом традиций живописи, но оказался к тому же истинным кинематографистом, достигнув выдающихся, уникальных результатов в своих работах, и даже в одиозном социалистическом "Кавалере Золотой Звезды".
Итак, режиссер и оператор, внутренне тяготеющие друг к другу, встретились с драматургическим материалом, который сразу же, с первых кадров фильма был переведен в иную эстетическую систему. Камерная в своей основе, история приобрела на экране масштабность, будто бы под увеличительным стеклом, и некоторую странность смещения, словно предметы и фигуры, взятые широкоугольным объективом. И бедная маленькая Вероника, в пьесе заурядная и слабая, врезалась в память зрителей чернотой страдальческих глаз, лицом оригинальным и значительным, своеобычностью натуры — на экране ее сыграла Татьяна Самойлова; в роли погибшего Бориса был Алексей Баталов.
Начало фильма, воскрешающее светлые мирные дни, пронизано утренним солнцем, наполнено радостью. Прекрасна весенняя Москва. Она схвачена в самых общих и знакомых своих приметах — Кремлевская стена, храм Василия Блаженного, набережная Москвы-реки. Москва открыток — можно было бы сказать (и говорили), если не чувствовать общей поэтики фильма, отнюдь не бытовой, не подробной, а обобщенной и патетически-экспрессивной. Город дается лишь главным своим контуром, образом целого: Москва — мирная, утренняя, сверкающая куполами. Москва юной любви, еще школьной и уже полнокровной, созревшей, готовой к союзу, любви двоих, искрящаяся радостью и ожиданием, была впервые так открыто, так упоенно показана на отечественном экране. И наверняка не одни лишь формальные задачи изначально вдохновляли бессмертную камеру Урусевского, а любование прекрасными лицами Вероники и Бориса, переглядкой светлых и черных глаз, лепкой чуть татарских скул, ее кокетливостью и манящей прелестью, его уже мужской серьезностью, оттенками и переливами настроения, удивительно тонкими и чарующими, — парой, словно созданной природой друг для друга…
И Москва — военная, пустая, в черных надолбах. Ни один коренной москвич сразу не узнает, где происходит сцена проводов. Да это и не нужно: важен не призывной пункт такой-то, а концентрированный образ войны, горя народного.
Сцена эта — пример полифонического решения, где мобилизованы все средства кинематографа. Перерастая рамки фильма, рамки своего времени, она уходит в будущее, и недаром уже в 60-х годах, совсем скоро, проводы из "Журавлей" приобрели смысл образного документа эпохи. В 70-х и далее она стала хрестоматийной, вошла в киноантологии.
Решительно все последующие картины о войне: "Иваново детство" Андрея Тарковского, "Чистое небо" Г. Чухрая, "Я, бабушка, Илико и Илларион" Т. Абуладзе, и многие другие — в той или иной мере несут на себе влияние калатозовского шедевра.
Сцена начинается панорамой школьного двора, где идет прощание с мобилизованными. Перед взором движущейся камеры — люди разные и характерные, бликами вспыхивающие частные драмы, фрагменты общей беды. Разноголосый гул, где слиты печаль, тревога, беспечность, вера, слезы и песня. Постепенно в общем гуле все яснее слышится женский голос, настойчиво повторяющий: "Борис, Боря, Боря!.." — так в общую народную судьбу входит судьба героев, трагедия любви, полная предчувствий, тоски, боли.
Вероники нет — это можно прочесть на растерянном, огорченном лице Бориса. Сила сцены и в том, что, соединив, сплавив огромное общее — войну и одно несбывшееся прощание — крошечный на фоне истории, сугубо частный биографический факт, искусство принципиально поставило между ними знак равенства. Индивидуальная судьба сплетена с судьбой народа, как неразрывно вплетена в ткань сцены протянутая с безупречной точностью нить действий центральных персонажей: и монтажно объединенный с эпизодом на сборном пункте пробег Вероники по городу, когда путь ее пересечен колонной тяжелых танков, и ее метания в толпе, у решетки, за которой строятся в колонну новобранцы, и внутреннее состояние Бориса, его сосредоточенность на том, что сейчас для него — смысл жизни, и этот повторный, чудящийся ему зов: "Боря, Боря…"
Вслед за "Одесской лестницей" и "психической атакой" сцену проводов можно поставить в ряд принципиальных свершений советского кино. Тот же принцип сращения истории и индивидуальной судьбы выходит на новую ступень. Коляска-песчинка, заверченная вихрем, чапаевцы, уже со своими характерами и портретами, залегшие в цепи, втянутые в военный конфликт сторон, уступают место персонажам, которым враждебно само историческое событие — война. Растворенный в истории, подчиненный одной лишь общей (классовой, государственной) цели, человек уже не только сопоставлен, но и противопоставлен событию. Продолжается процесс раскрепощения личности. Личность все более явственно осознается как самодовлеющая ценность. На фоне десятков миллионов, какими исчисляются для СССР потери в Великой Отечественной войне, гуманистический смысл истории одной любви, запечатленной в картине, несомненен.
На призывном пункте волнение, гул, подобный прибою, подходят к наивысшей точке, к перелому, когда после чуть заметной паузы, подобной той, какая бывает в симфонии перед вступлением главной темы, раздаются звуки марша.
"Прощание славянки" — старый, наивный мотив, памятные звуки 41-го, где нет ни воинственного пыла, ни чеканки солдатских шагов, а только печаль, готовность и мужество. Словно "золотое сечение", марш делит сцену сменой ритма. Новобранцы тронулись. Кончился мир, началась война. Милое "здесь" уступает неведомому, грозному "там". С убыстряющимся шагом колонны начинается новое движение толпы — откат, отлив, и последним поворотом головы Бориса в колонне и отчаянно брошенным Вероникой пакетом с печеньем, по которому, не замечая, проходят новобранцы, заканчивается симфония проводов.
Смерть Бориса в подмосковном лесу — великие минуты кинематографа. Именно здесь была применена "цайт-лупа", изобретенная еще Пудовкиным, когда за несколько растянутых кинокамерой секунд, пока падает смертельно раненный солдат, на экране проходит его последнее видение. Здесь образ свадьбы-мечты: он в черном костюме, невеста в белой фате, родные с просветленными лицами, поцелуй брата Марка — поцелуй Иуды… И гениальный кинематографический образ — закружившиеся над головою убитого солдата верхушки берез, их трепещущий круг на осеннем небе, саднящий, щемящий образ войны — чавкающая, размытая дождем осенняя фронтовая земля. Здесь все было первооткрытием.
И само название фильма — образ, до сих пор не расшифрованный, образ улетающей красоты. Шли годы, и все больше и больше трогала своей человечностью, вызывая слезы сопереживания и сочувствия Вероника, такая красивая и такая несчастная, одинокая, добрая, хорошая и погубленная злыми силами подлой войны. "Вместо свадеб разлуки и дым", — как пел Булат Окуджава. Никто уже не обсуждал, могла или нет изменить фронтовику Вероника, — ее не судят, а любят и плачут.
О влиянии фильма на последующее развитие кино написано много и верно. Картина "Летят журавли" прошла через личные судьбы, привела юношей в кино. Если так можно выразиться, все они — "дети Вероники". Эстафету "Журавлей" примет Андрей Тарковский.
Приведем признание одного из лидеров кинематографа последующих десятилетий Сергея Соловьева: "Все началось с фильма "Летят журавли". И не только для меня — для целого поколения кинематографистов, призывником которого себя ощущаю. Глеб Панфилов, Василий Шукшин, Алексей Герман, пусть нас и годы разделяют, говорили о том же: встреча с этим фильмом оказалась поворотным моментом в судьбе… Мне не было и четырнадцати лет, откуда бы в этом возрасте печаль о счастье какой-то взрослой женщины, но помню со всей отчетливостью, как лично мне необходимо было счастье Вероники. Конечно, я понимал, что сколько бы раз еще ни смотрел картину, Борис с фронта не вернется, как не выплывет из реки Чапаев. Но сила сострадания к героине была так сильна, что как-то с изумлением поймал себя на том, что жизнь этой сыгранной Татьяной Самойловой женщины вызывает во мне никак не меньшее сочувствие, чем, скажем, судьба моей собственной матери".
Характерное признание! Сергея Соловьева в режиссуру Вероника "завербовала", как окажется, совсем не для того, чтобы молодой художник следовал по пути, проложенному фильмом Калатозова. Яркое творчество этого режиссера, всякий раз как бы начинающего заново: экранизация классики "Егор Булычев и друге", "Станционный смотритель", далее лирические поэмы о юности "Сто дней после детства" и "Спасатель", трилогия экстравагантных, смешанного жанра фантазий "Асса", "Черная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви", "Дом под звездным небом", возврат к теме юности на новом рубеже веков в "Нежном возрасте"... Но обратившись к войне в своем, может быть, лучшем фильме "Чужая белая и рябой" (1986), он вспомнил о Веронике в трогательном поэтическом образе несчастной эвакуированной странной женщины, которой преданно служит мальчишка, герой фильма.
Тот же, что "Летят журавли", коллектив сделал фильм "Неотправленное письмо". Сценарий М. Калатозова, В. Осипова и В. Розова и система художественных средств не совпадали. В фильме были поразительно проникновенные актерские сцены. Четверо исполнителей — Т. Самойлова, Е. Урбанский, И. Смоктуновский, В. Ливанов — играли прекрасно, а сцена в окопчике, проведенная Самойловой и Урбанским в сложнейшем психологическом ключе, разрушала штамп традиционного изображения подвига или открытия в патетических, выспренних тонах. Алмазы, во имя которых геологам приходится нести столько жертв и лишений, а потом умереть, найдены при обстоятельствах совсем прозаических, и не торжество свершения играют актеры, а целый комплекс разнообразных, даже и не относящихся к алмазам чувств.
Но подобные моменты актерской игры, как и фрагменты людских драм, остались редкими в этой поэме о древней, вечной, жестокой природе. Фантастические, словно бы лунные ландшафты, горные хребты и пики, вмерзшие в ледяные моря, зловещее солнце над планетой — все это снято было с мастерством почти неправдоподобным и озарено высокой поэзией. Но красота и оригинальность кадра все чаще становились самоцельными, как и сам по себе прием. Многократные экспозиции, контржур, обилие пламени, бунтующие стихии начинали утомлять. Щедрость и изысканность оборачивались своей противоположностью. Не было души, простоты, сердечности эпохального фильма "Летят журавли".
Зоркая Н.М.
http://old.portal-slovo.ru/rus/art/964/7151/
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Пятница, 16.05.2014, 06:56 | Сообщение # 12 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| ЛЕТЯТ ЖУРАВЛИ
Драматург Виктор Розов написал пьесу "Вечно живые" еще в 1944 году, но ее отказались публиковать, потому что главная героиня - Вероника - не демонстрировала в этой истории примера верности солдату, ушедшему на фронт, как надлежало образцовой советской женщине в произведении социалистического реализма. Пьесу напечатали только в 1957 году, в журнале "Театр". Кинорежиссер Михаил Калатозов, прочитав "Вечно живых", сразу же предложил Виктору Розову написать киносценарий, переведя действие с театральных подмостков в условия реальной жизни.
Возникли новые эпизоды, насыщенные действием, - бомбежка Москвы, гибель родителей Вероники, смерть Бориса, бунт раненых в сибирском госпитале, спасение ребенка на железнодорожном мосту, встреча солдат-победителей в финале и другие.
Суть же самой истории сохранилась: речь в киносценарии, как и в пьесе, - о юной девушке с неокрепшей душой, которая не смогла поначалу выдержать всю тяжесть испытаний, принесенных войной, но нашла в конце концов в себе силы для покаяния и душевного самовозрождения. Идея нравственного преображения личности - вот что привлекло Калатозова в произведении Розова.
Режиссер Калатозов и оператор фильма Сергей Урусевский решили придать фильму утраченную в кинематографе предшествовавших лет выразительность, зрелищность, выработать новаторскую изобразительно-пластическую концепцию. И это им удалось.
Картина потрясала зрителей уже первыми кадрами - "сюитой московских пейзажей". В раннее июньское утро по пустынным набережным и улицам города проходят молодые герои фильма Вероника (Татьяна Самойлова) и Борис (Алексей Баталов). Весь мир принадлежит влюбленным, он отдан им целиком - и небо, и река, и древние стены Кремля. Используя короткофокусную оптику, оператор добивается впечатления подвластности всего пространства чистым и юным душам: несколько шагов в глубину кадра - и влюбленные почти растворяются в далекой перспективе, несколько шагов обратно, и они опять на среднем плане. Далекое и близкое оказались волшебным образом рядом, все сущее выглядит то ли творением двоих счастливцев, то ли достоянием, которым их кто-то одарил.
Возвышенно-романтический настрой этих кадров, в которых звучит ничего не значащий, но исполненный вечного смысла лепет влюбленных, усиливает образ журавлей, пролетающих в высоком небе.
Посмотрев этот фильм, Пабло Пикассо признался, что его поразили не сюжет, не актерское исполнение, хотя и они великолепны, а то, что можно назвать обликом и состоянием экрана: "За последние сто лет я не видел ничего подобного!"
...Повестка о призыве Бориса в армию оставила ему всего несколько часов на сборы. Это явилось для семьи Бороздиных полной неожиданностью. Борис скрыл даже от отца, что отказался от брони и решил добровольцем идти на фронт. В эпизоде семейных проводов Бориса ощутимо скрытое напряжение. Вероника опаздывает, застряв где-то на полпути. Борис улыбается, шутит, желая смягчить момент расставания, но с тревогой поглядывает на часы. Едва сдерживает слезы бабушка Варвара Капитоновна. Сосредоточена, неулыбчива сестра Ирина. И только двоюродный брат Бориса - Марк совершенно спокоен.
Верховодит за столом, стараясь создать непринужденную атмосферу, глава семьи - Федор Иванович Бороздин (Василий Меркурьев), сильный, крупный, мудрый человек. Во время прощального застолья Федор Иванович пресекает речи двух милых девчушек, посланниц заводского профсоюза, иронизирует над их официозно-патриотической фразеологией и тем убеждает зрителя в истинности собственного, передавшегося и Борису, непоказного патриотизма.
В деликатной сдержанности в проявлении чувств проступает прочный нравственный уклад семьи Бороздиных - русских интеллигентов, избегающих громких слов и высокой патетики. Семья Бороздиных воспринимает ситуацию как общенародную, сдерживает, прячет свою личную тревогу и боль. Так здесь принято, так они воспитаны.
Эта сцена перебивается кадрами, запечатлевшими взволнованную Веронику. Она выходит из остановившегося на дороге автобуса. Ее стройная фигурка в ситцевом платьице бросается наперерез колонне танков: ведь надо успеть!
"Когда наши вернутся, - обращается тем временем Федор Иванович к гостьям за столом, - вы нам еще позавидуете!" "К сожалению, вернутся не все", - некстати и бестактно вставляет Марк. В этой сцене, пока не очень явно, намечается главный драматургический конфликт фильма. Марк не понимает, зачем Борис отказался от брони, почему он не спасает свою жизнь, идет на фронт, где его могут убить? Так исподволь, даже как-то конфузливо, сказывается в Марке личная безответственность, ставшая позднее его жизненным принципом.
В конце концов, по справедливому замечанию одного из критиков, его личная безответственность оборачивается личной бессовестностью.
Во второй редакции пьесы "Вечно живые", которая не сходила с театральных подмостков более десяти лет, драматург ввел новые лица: безымянных соседей Бороздиных - людей, живущих напротив, для которых превыше всего было собственное благополучие. "Люди напротив" стали олицетворением бездушия и эгоизма. В фильме "Летят журавли" конфликт между непоказным, истинным патриотизмом и шкурничеством, между честью и бесчестием будет развиваться и скажется с особой остротой тогда, когда действие перенесется в сибирский город, куда эвакуируются Бороздины. Но это - позже.
А пока Вероника врывается в квартиру Бороздиных. Но Борис уже ушел. Вот он во дворе школы, где устроен сборный пункт, прощается с Ириной, ищет глазами Веронику, идет вдоль садовой решетки. Неторопливо, с панорамы толпы провожающих, расположившейся за решеткой, начинается одна из самых впечатляющих, трагедийных сцен фильма. С появлением в кадре героини людская толпа начинает закипать, захлестывать экран. Теперь камера неотступно следит за ней то сверху - приближаясь и отдаляясь, то протискиваясь вместе с Вероникой сквозь толпу. Камера Урусевского обретает свободу и непосредственность восприятия мира, свойственные человеческому глазу. Из стороннего наблюдателя она превращается в заинтересованного участника событий, властно вторгаясь в пространство кинообраза, ломая устоявшуюся систему соразмерности точки съемки, актера и фона.
Вероника стремится подойти поближе к решетке, продраться сквозь живой заслон - людей, охваченных смятением и горем. Ее мысли устремлены к Борису, и потому она почти не замечает переживаний окружающих, их слезы... Какая точная и глубокая драматургическая конструкция сцены, решаемая не столько актерскими, сколько операторскими средствами! Но личное чувство не может противостоять стихии чувства общенародного, оно поглощается и растворяется в нем.
Движение героини наталкивается на садовую решетку, навсегда, как вскоре выяснится, отделившую ее от любимого. Последняя импульсивная попытка привлечь к себе внимание Бориса, хоть на мгновение поймать его взгляд, прощальную улыбку: Вероника бросает к ногам уходящих кулечек с домашним печеньем...
В свое время критики горячо спорили, пытаясь выяснить, какую точку зрения избирает камера Урусевского - "очевидца", "автора" или; стороннего "наблюдателя из народа"? Но это как раз тот случай, когда целое как бы синтезирует разные точки зрения. По признанию авторов, ручная камера, помещенная в живую народную среду, не отождествляется с какой-то определенной точкой зрения, а концентрируете себе мощную драматическую энергию народного чувства.
Работа оператора в "Журавлях" создает "эффект присутствия", зрители словно бы входят внутрь игрового пространства, становятся участниками происходящих событий. Небывалая подвижность кинокамеры изменила в этом фильме канонические принципы мизансценирования, позволила объединить в одном кадре планы разной крупности в любой естественной последовательности, что придало композиционным построениям необычайную живость, текучесть, исключительное разнообразие. Многие из этих принципов режиссер и оператор использовали при создании других эпизодов фильма, жестко подчиняя их драматургическим задачам.
После прощания с Борисом Веронике еще придется пережить не один удар судьбы. Погибнут во время бомбежки ее родители: только раскачивающийся абажур да тикающие ходики останутся среди руин, там, где только что было теплое человеческое жилье. А позже Вероника именно во время очередной бомбежки не выдержит испытания на верность, не устоит перед притязаниями Марка...
Эта сцена - одна из ключевых в фильме - с особой тщательностью разрабатывалась авторами в стилистике экспрессивной борьбы тьмы с яркими, короткими вспышками света. Здесь множество неожиданных находок, интересных оптических эффектов - как и при съемке других эпизодов, многое придумывалось прямо на съемочной площадке. Но главного, то есть психологической достоверности поведения героини, так и не удалось достигнуть. Битое стекло на полу, по которому идет Марк с Вероникой на руках, воспринимается как слишком назойливая и элементарная метафора ее падения.
Но тут же блестящий монтажный стык - в кадре появляются солдатские сапоги, вязнущие в болотной топи. Авторы связывают двух братьев и вместе с тем противопоставляют их друг другу. Борис и в обстановке отступления - голодный, заросший, смертельно усталый - остается самим собой. Негромко, спокойно бьет он морду хаму, позволившему себе грубо пошутить о Веронике и других невестах, оставшихся в тылу. А потом тащит незадачливого шутника на себе, когда в разведке тот оказывается раненым. Собственно, пытаясь найти место посуше, чтобы положить на землю "солдата с губной гармошкой", Борис и погибает. И солдат понимает это. "Прости меня! Слышишь, прости!" - как мольбу, как заклинание повторяет и повторяет он.
В сумрачно-сером осеннем перелеске внезапно и резко звучит выстрел. Борис вздрагивает, застывает, словно прислушиваясь к чему-то в самом себе. Сознание какие-то мгновения продолжает жить. Борис падает, а березы над ним, вздрогнув, начинают кружиться. Предсмертные "видения" героя - своего рода поэтическая реализация его мечты. Стремительно взбегает Борис по лестнице к Веронике. И вот уже они спускаются вниз - в свадебных нарядах, в окружении близких... Но изображение зыбко, призрачно, нереально. И кружатся, кружатся второй экспозицией ветви деревьев.
Семья Бороздиных, включая Веронику, ставшую женой Марка, эвакуируется вместе с госпиталем в сибирский город. Здесь Марк окончательно предает нравственные основы дома Бороздиных, уходит, дезертирует в противоположную среду, сплотившуюся вокруг дома Монастырской - провинциальной "вамп" с холодными и пустыми глазами, одной из тех, кто не бедствовал даже во время войны, наживаясь на чужом горе.
Калатозов и Урусевский показывают страшную вечеринку-обжорку, где собравшиеся жадно поглощают наворованную еду стоя, а пианист Марк, вчерашняя гордость консерватории, играет им как жалкий тапер. Но и этого им мало. Чернов, низкорослый, лысый, скользкий человечек - администратор местной филармонии, - решил доставить Монастырской удовольствие - покатать ее по ночному городу, позаимствовав для этой цели в госпитале машину для раненых. Надо видеть гневные глаза Федора Бороздина - Меркурьева, услышавшего подобную просьбу и узнавшего вдобавок, что он - должник Чернова, который обещал Марку продлить броню - разумеется, за услуги с его, Федора Бороздина, стороны.
Вероятно, душевное преображение Вероники, оказавшейся между Бороздиными и такими людьми, как Марк, Чернов и Монастырская, не состоялось бы так быстро, если бы не мощь бороздинской линии. Не последнюю роль в этом сыграла великолепная речь Федора Ивановича в палате для тяжелораненых, когда он, обращаясь к солдату, изувеченному на войне и брошенному своей невестой, говорит: "Ты смерти не побоялся, шел на нее грудью, а она ничтожного испытания временем не выдержала..."
Продолжающая любить Бориса и страдающая оттого, что ему изменила, Вероника принимает обличительные слова Федора Ивановича на свой счет. Обезумевшая, в состоянии аффекта, она готова свести счеты с жизнью. В этой сцене движущаяся камера как бы отождествляется с бегущей героиней, смотрит на мир ее глазами. Спасая мальчика по имени Борис, Вероника как бы снова обретает душу. Это ее нравственный катарсис.
Финальная сцена встречи победителей перекликается со сценой проводов на сборном пункте. Камера, как и прежде, поднимается над толпой - теперь уже не плачущей, а ликующей - и тем самым закольцовывает действие фильма. Только вначале Вероника за личным горем не замечает общего, словно бы противостоит ему, двигаясь против течения. Теперь же личное горе и общее счастье как бы сомкнулись, возвещая о возрождении ее души. В этом главный смысл фильма, его пафос.
Анатолий Волков
http://www.russkoekino.ru/books/ruskino/ruskino-0053.shtml
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Пятница, 16.05.2014, 06:56 | Сообщение # 13 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| ЛЕТЯТ ЖУРАВЛИ
Обычно так именуют стихотворения — по первой строчке. А один из первых кадров этого фильма — журавлиный клин, летящий над головами героев. По тем временам это означало оставить фильм без названия. Вольно или невольно авторы признавали, что создали нечто необычное, что даже они сами не могут в полной мере ни понять, ни определить. И действительно, фильм удивил, потряс и стал одной из главных загадок и легенд нашего кино.
Сразу по выходе картины, да и позднее, критики повторяли один и тот же странный приговор: это, конечно, шедевр, но у него слабая, неудачная драматургия. Кажется, никого из писавших о фильме не удовлетворила главная сюжетная коллизия: неожиданная, психологически не объясненная измена героини своему жениху, ушедшему на фронт, как и обставленное необыкновенными событиями раскаяние Вероники. Сценарные просчеты казались слишком очевидными и признать, что фильм стал тем, чем он есть не вопреки, а благодаря своему «неправильному» сюжету — было очень трудно. Для этого необходимо было совершенно новое прочтение фильма. Чтобы как-то оправдать героиню, критика писала о ней как о жертве роковых обстоятельств, но ведь в равной степени справедливо и обратное: война, даже убив Бориса, не смогла уничтожить их чувство к друг другу. Рецензию на фильм об измене солдату Р. Юренев, сам фронтовик, называет «Верность» — и такое двойственное восприятие картины наиболее адекватно ей.
Парадоксально, но без этой измены не было бы и той абсолютной любви, которую мы читаем в глазах Вероники в финале. В фильме отсутствует прямая связь между внутренним и внешним. Иначе откуда бы взялся этот свет среди кошмара разлук, смертей, предательских поступков, безнадежного ожидания, одиночества, стыда и страха? Вот знаменитая сцена во дворе призывного пункта, у решетки, раньше срока непреодолимо разделившей влюбленных.
Причем остальному множеству людей решетка не мешает прощаться, она фатально разлучает только Бориса и Веронику.
Но что удивительно, — разлучая, соединяет так прочно, как еще не было и не могло быть в минуты их безмятежного юного счастья. Еще раньше опоздание Вероники на проводы эмоционально взвинчивает ситуацию. Ее пробеги, проезды в автобусе, метания в толпе происходят при постоянном ощущении, что Борис где-то совсем рядом. Она прибегает в дом Бороздиных — нет его — только что ушел, мелькнул за школьным забором, обернулся — не он. Вероники рванулась в первые ряды провожающих: вот сейчас она встретит колонну добровольцев — сдавили, затерли, оттеснили куда-то назад... Так же и Борис: хлопнула входная дверь — нет, не она — пришли девушки с завода, заметил знакомую фигурку в толпе — обознался, в последнюю минуту перед отправкой услышал голос: «Боря», но звали не его...
Но у этой пытки на разрыв, между обгоняющими друг друга надеждой и отчаянием, — парадоксальный результат, потому что среди всего этого столпотворения обнимающихся, торопящихся сказать что-то последнее, самое важное, целующихся, нежно и преданно глядящих друг другу в глаза — никто не связан между собой такой неизъяснимой близостью, как эти двое, уже разлученные.
Власть Судьбы, Рока, Истории над героиней не беспредельна и не захватывает того пространства ее души, которое посвящено Борису. Здесь внутренняя стена, обрыв причин и следствий, который не удается связать даже гнусным узлом замужества, отягощенного тройным предательством, когда женихом оказывается брат Бориса — Марк, а «свадьба» происходит под крышей дома, где отец Бориса приютил осиротевшую Веронику.
В странном мире этого фильма у реальности и у чувства — свои отдельные пути. Особенно остро это начинаешь понимать после драматического эпизода, когда записка, написанная Борисом в еще день проводов, наконец попадает в руки Вероники. Его уже давно нет, а его любовь проходит испытание изменой его невесты. Ведь прочитай Вероники строки его нежного объяснения, когда он был жив, разве они прозвучали бы с такой оглушающей силой, как сейчас? И разве это слова обманутого? И разве не прибавилось к ним теперь прощение Вероники — точнее, даже не прощение, а особое, высшее неведение, дар не замечать ни измену, ни даже смерть, потому что это лишь эпизоды, а подлинное значение имеет только их любовь? «Журавли» относятся к числу очень немногих фильмов, о языке и стиле которых написано не меньше, чем о сюжете. И это не удивительно. Сколько даже очень хороших картин покажутся рядом с ним каким-то кладбищем изображения. Недаром работа Сергея Урусевского в этом фильме и по сей день считается высшим и недосягаемым образцом операторского искусства. Вот на набережной, у Крымского моста, разговаривают Вероника и Марк. И он, будто случайно, накрывает своей ладонью ее руку.
Рассерженная Вероника уходит, решительно сказав «нет» на предложение Марка проводить ее. Он остается стоять внизу у опоры моста, а камера оказывается высоко над набережной, и мы видим удаляющуюся девушку в черном свитере между плотно стоящими на мокром асфальте противотанковыми ежами. Война еще ничего не натворила, еще дома Борис, но уже незримым пятном медленно расплывается парализующее предчувствие утрат, разлук и предательства. И как ужасен невидимый с высоты, но вместе с тем физически ощущаемый взгляд Марка в спину Вероники.
Этот последний кадр вошел во все учебники, как пример совершенной операторской графики. Но иные, не менее важные его качества остались не усмотренными, потому что относились к заслугам другой, режиссерской профессии. Дело в том, что этот ракурс сверху, с того же моста, уже был несколькими сценами раньше, в самом начале фильма, когда здесь ранним мирным утром проходили счастливые и беззаботные Борис и Вероника. Что же дает это торопливое возвращение назад, в то же самое пространство, аналогичным образом очерченное? Шок от стремительной и катастрофической деформации, которая с ним произошла, когда оно почти на глазах покрылось незаживающими язвами: на глазах Вероники. А самый главный результат этого композиционного повтора в том, что зритель начинает дышать одним дыханием с героиней фильма.
У Эйзенштейна в записках о предполагаемой экранизации «Американской трагедии» Т. Драйзера есть замечательное выражение: «И тогда аппарат скользнул внутрь Клайда... Оно точно подходит к сцене с Марком: «И тогда аппарат скользнул внутрь Вероники». Но Эйзенштейн говорит о принципиально ином пути к этому результату, о внутреннем монологе, о монтажном выходе из реального в психологическое пространство прямого изображения снов, воспоминаний, грез и т. п. Как отдельный прием он использован в самой знаменитой сцене «Журавлей», когда Бориса посещает предсмертное видение несостоявшей свадьбы с Вероникой, наложенное двойной экспозицией на кружащиеся над его запрокинутой головой верхушки берез.
И хотя вся сцена гибели героя не поддается переоценке, эта ее часть, относящаяся к внутреннему монологу, выглядит самой уязвимой и даже архаичной. Архаичной по отношению к тому, значительно более характерному для стиля фильма «соскальзыванию» внутрь персонажа, когда это совершается без выхода из физического пространства и нарушения единства действия.
Подобным образом структура сна встроена без швов в сцену возвращения героини после бомбежки домой, вернее, туда, где еще несколько минут тому назад был ее дом и она сидела рядом с живыми отцом и матерью. Она вбегает в подъезд, взлетает по остаткам той самой лестницы, на которой в последнее мирное утро они с Борисом никак не могли расстаться. Выход в сон совершается простым распахиванием двери в квартиру, где вместо стен она вдруг видит город: улицы, крыши, небо, потом замечает висящий над этой панорамой их домашний абажур и слышит звук часов, которые стоят у самого края дымящегося провала и мирно тикают. Вероника внимательно разглядывает их, и они отвечают усиливающимся тиканьем. Она зажимает голову в ладонях, и тогда наступает тишина, похожая на пробуждение...
Что заставляет нас неотрывно от героини пережить этот провал в мнимый сон и скоротечное осознание, что все происходит на самом деле? Дело в том, что ночной кошмар всегда обратим, и когда спящий хочет от него избавиться, он ищет возврата к тому, сразу ставшему бесконечно дорогим, что было до сна. А тут и абажур, и часы, когда Вероника обнаруживает их среди совершенно незнакомого пространства, словно уговаривают ее: мы же здесь, а значит, и все остальное вернется...
Еще более характерно для фильма безмонтажное «соскальзывание», когда обычная для Урусевского бесконечная панорама длится и длится в естественном времени, а вы вдруг ощущаете головой спазм от неожиданно наступившей сверхъестественной близости к другой душе — обнаженной и мерцающей.
Так, вроде бы, развивается и хрестоматийная сцена встречи Вероники с танковой колонной, но неотрывно следовавшая за героиней камера неожиданно отделяется от нее и уходит вверх на самый общий план, что может показаться как раз переходом от взгляда изнутри к авторскому взгляду извне. Однако именно этот отрыв в буквальном, физическом смысле дает максимальное психологическое слияние с героиней. Кажется, что Вероника в этот момент видит себя именно с этой точки, откуда на нее смотрит объектив, ощущая, как ее начинает засасывать бездонная — вся из железа, пыли и дыма — воронка войны.
Нам уже известно об особых свойствах пространства в картине. Постоянные возвращения в одни и те же места и даже точки съемки (Крымский мост, лестница в доме Вероники) делают его принадлежащим не столько внешнему, сколько внутреннему миру героини. В конечном итоге эта интервенция субъективности охватывает все клеточки, все молекулы фильма. Вот почему именно «Журавлям» удалось с недоступными другим фильмом глубиной и бесстрашием выразить одну из самых заветных оттепельных идей, связывающую эту эпоху с другими временами: душа больше мира ей предназначенного.
Отсюда — появление Вероники в финале на встрече фронтовиков с букетом белых цветов и в белом платье невесты, хотя известно, что Борис ни на этом поезде, ни на каком другом уже не вернется. Но все же она — невеста, потому что была ею в предсмертном видении Бориса (еще один, завершающий тему повтор!) Таков этот, неподдающийся разрушению заговор двух душ против всего остального света.
Виталий Трояновский
http://www.megakm.ru/Cinema/Encyclop.asp?Topic=lvn_flm_2548
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Пятница, 16.05.2014, 06:57 | Сообщение # 14 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| «Летят журавли». Вдох – выдох
50 лет назад Михаил Калатозов снял один из лучших отечественных фильмов
Не потому мы отмечаем сегодня 50 лет фильму Михаила Калатозова «Летят журавли», что он единственный из всех отечественных фильмов был удостоен «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля. Он был удостоен «Золотой пальмовой ветви» потому, что через 50 лет мы отмечаем его юбилей. Вот такая странная связь.
Россия – страна не очень памятливая. Достаточно сказать, что она забыла Татьяну Самойлову – Веронику, Белку из «Летят журавли». Все эти годы не помнила самую известную за пределами родины советскую актрису. Можно было бы сказать «самую успешную», если бы... Вот – вспомнили через 50 лет. Спроси молодых: «Кто такая Самойлова?» Не скажут. Спроси: «Что такое «Летят журавли»?» Что-то слышали. Спроси: а что такого в этом фильме, что жюри Каннского фестиваля задохнулось от восторга? И ведь не скажут. Не потому не скажут, что неграмотны, а потому, что почти не поддается этот феномен логическому объяснению.
Да не затопчут меня сразу на месте, если скажу, что «Летят журавли» – незатейливая мелодрама. Рассказ о том, как девушка провожала, обещала ждать, да не дождалась любимого с фронта. Житейское дело. И фильмов об этом сколько снято. А юбилей отмечаем именно калатозовского фильма. Быть может, именно потому, что Калатозов очень не хотел снять мелодраму. Тогда, в 50-е, да и позже, «мелодрама» было почти ругательным словом. Что-то в этом было низкое, низенькое даже, не очень достойное великого советского кинематографа. Но жанровые перегородки нами же и придуманы, а куда искусство пойдет и куда нас поведет – решает оно само вкупе с жизнью и талантом. Калатозову хватило таланта на то, чтобы даже не понять – нутром почувствовать: история Бориса и Вероники – чистая мелодрама. И сколько ни напрягай ее, ни помогай ей подрядиться в драму, в трагедию – ничего не выйдет. Кажется, Калатозов даже сопротивлялся этому нутряному чувству и моментами сбивал в кучу, нагнетал шекспировские страсти, треножил талант, загонял его в нужные рамки. И тогда вылезала искусственность. А когда режиссеру не удавалось справиться с талантом, тогда с экрана веяло и веет такой жизнью, такой свободой, что может присниться только в самом счастливом сне. Да-да, несмотря на трагичность ситуации. Потрясающая сцена проводов солдат на фронт, хрестоматийная. Они уходят под «Прощание славянки», а Белка бежит, бежит, глаза исступленно ищут Бориса. Где еще можно увидеть такую смесь счастья и горя, без слов, только глаза, которые словно сами по себе живут, вбирая, впитывая в себя всю любовь, всю горечь, весь страх, всю свободу.
Сцена с кружащимися березами в момент смерти Бориса – пусть кто-нибудь повторит. Повторить-то можно, только банальщина получится. Почему же у Калатозова и оператора Сергея Урусевского вышло гениально? Нет ответа. Потому же, почему восторженный холодок под ложечкой от импрессионистов – размытых, непонятных. И зевотное равнодушие от аккуратных мишек в сосновом лесу.
В этом фильме все слишком живое, чтобы его не помнить через 50 лет. Белка – Татьяна Самойлова с какой-то неземной внешностью, живущая на экране так, словно держится за последнюю натянутую струну в своей жизни, не зная к тому же, что ее снимает камера. И камера живая. Она тоже дышит, страдает, живет. И когда она молча кружится под последними березами в жизни Бориса – кажется, слышно, как она плачет.
Калатозовские «Журавли» клином врезались в наш кинематограф, разделив его на «до» и «после». Это был «вдох – выдох». Тогда казалось, что после этого фильма в стране не имеют права снимать плохое кино. Но – всякий эмоциональный шок проходит. И жизнь опять погружается в будни. Подождем еще 50 лет...
Независимая, 2007-10-12 / Екатерина Барабаш
http://www.ng.ru/saturday/2007-10-12/20_zhuravli.html
|
| |
| |
|
