Линия «Другое кино» впервые издала на DVD коллекцию Яна Шванкмайера из двух дисков: «Игра с камнями» (сборник короткометражек разных лет) и «Урок Фауста» – вторая лента в фильмографии режиссера.
Это интервью было опубликовано в одном из первых номеров журнала «Другое кино» в связи с показом на ММКФ последней картины Шванкмайера «Полено». С мастером беседовал Дмитрий ВОЛЧЕК.

Волчек: Вы называете появление «Полена» «наказанием за то, что мы испортили нашу цивилизацию». Что вы считаете главным пороком современной цивилизации – ее прагматизм, отказ учитывать иррациональность? И можно ли представить альтернативный путь развития цивилизации (в сторону иррационализма?)

Шванкмайер: Так прямолинейно я никогда не высказывался. «Полено» – фильм имагинативный. Как известно, всякое имагинативное произведение многопланово и многозначно. Так и «Полено». Я не хотел бы, чтобы возникло впечатление, будто существует единственная «правильная и авторизованная» интерпретация. Полено может быть, к примеру, и нашим «неведением», с которым способны общаться только безумцы и дети.

Я действительно считаю главным дефектом цивилизации ее утилитаризм – то, что она не смогла отвести достойное место в обществе присущей человеку иррациональности, и поэтому иррациональное, которое невозможно подавить, продирается на свет божий в виде абсурдности. Таким образом, возникает, по определению Маркузе, «одномерный человек», единственной идеологией которого становятся деньги, а единственной нитью, связующей его с миром – прагматизм. Конечно, существуют и альтернативные пути развития, и всегда будут существовать – доказательством этого являются мировые цивилизации, которые испортила и развратила цивилизация христианская или, если угодно, атлантическая. Смешно говорить об этой цивилизации, как о чем-то возникшем естественно, смотреть на нее как на единственно легитимную, как на лучший из миров. Прошлое этой цивилизации – жестокое и кровавое, в ее основе – жестокие репрессии и гнусные манипуляции. Мне кажется, что эта цивилизация недостойна жалости. Если согласиться с тем, что человеческое счастье – главная жизненная ценность, я не вполне уверен (и не только я, разумеется), что человечество, шагнув на путь цивилизации, не совершило роковую ошибку, за которую заплатит своим существованием, как вид. Всегда действовало правило: в доживающей свой век цивилизации (а доживающей будет всякая цивилизация, потерявшая духовное измерение) присутствуют ростки новой. Настало время приступить к их поискам.

Волчек: Как в контексте борьбы рациональной цивилизации и иррациональных сил понимать финал картины, когда рыцарем, побеждающим монстра, обречена стать дворничиха, в то время как все остальные обитатели дома оказываются беспомощными жертвами. Почему именно она выбрана на роль освободителя?

Шванкмайер: Я уже сказал, что не хотел бы, чтобы создалось впечатление, что существует какое-то единственное «правильное» толкование этого фильма. И вообще, почему вы так уверены, что дворничиха не станет новой жертвой Полена?

Волчек: О своем фильме «Алиса» вы говорили, что это не сказка, а сон, который, в отличие от сказки, лишен морального нравоучения. «Полено», безусловно, сказка. Каково ее нравоучение? И можно ли сказать, что переход от снов к дидактизму сказки свидетельствует, что ваши взгляды становятся консервативнее?

Шванкмайер: Сказка Эрбена бесспорно содержит дидактическое поучение: она учит детей не быть обжорами в прямом и переносном смысле слова. Но мы знаем, что народные сказки – это пересказ древних мифов. А меня интересует миф о бунте человека против удела, данного ему природой, трагический масштаб этого бунта – вот что меня интересует, а не дидактическое поучение Эрбена. По-моему, миф о Фаусте, миф об Адаме и Еве – аналоги «Полена».

Волчек: Вы говорили о том, что люди, вырвавшие у природы тайну рождения, вынуждены платить за свой бунт непомерную цену, и проводили параллель с изучением генома человека. Но разве новейшие генетические технологии, противоречащие природе, не дают возможность для реализации внутренней свободы человека? Не случайно же против клонирования восстали репрессивные институты государства и церкви.

Шванкмайер: Если я говорю о трагических масштабах бунта против природы, это вовсе не означает, что я этот бунт осуждаю. Более того, я полагаю, что без постоянного бунта против внешней и внутренней предопределенности нельзя прожить достойную, то есть свободную жизнь. Надо только всегда помнить об этой амбивалентности, о том, что нет ничего «одномерного». Меня раздражает этот постоянный и однозначный оптимизм, взывающий к прогрессу (при этом имеется ввиду только прогресс в сфере повышения производства, а тем самым и потребления и увеличения прибылей), который нам вдалбливает в головы наша цивилизация, согласной которой старость, смерть, трагическая судьба, несчастья и напасти являются прерогативой неспособных или невезучих, а в обычной жизни всего этого будто бы нет, а если и есть – так только чтобы пощекотать нервы, прежде чем уснуть, сидя у телевизора.

Волчек: Вы говорили, что сюрреализм – это великое приключение, равного которому не было со времен романтизма. Есть ли у этого приключения логический финал и видите ли вы новых художников, которые смогут стать вашими последователями в XXI столетии? Считаете ли вы, что время движется в вашем направлении?

Шванкмайер: Я не знаю, что вы называете «логическим финалом». Я считаю, что все большие романтические движения, в конце концов, разбились и рассыпались, но это отнюдь не умаляет их величия. Сюрреализм, как романтизм двадцатого века, хотел изменить мир (Карл Маркс) и изменить жизнь (Артюр Рембо). Мир и в самом деле изменился, да только к худшему. Он, конечно, пошел в другом направлении, не так, как хотели этого сюрреалисты. Сюрреализм меняет жизнь тем, кто попадает под его влияние. Сюрреализм тотально повлиял на искусство второй половины двадцатого века – парадоксально, что сюрреализм к этому и не стремился. И все равно я думаю, что участники сюрреалистического движения, будучи в абсолютном меньшинстве, играют важнейшую роль; во всем мире появляются молодые люди, недовольные, как и мы, состоянием этой цивилизации и ищущие ей альтернативу. Сюрреализм будет необходим до тех пор, пока не сформируется новый романтизм, романтизм двадцать первого века.

Запрещенные новости. Выпуск сто девяносто девятый
http://content.mail.ru/arch/13643/852631.html