|
"ПАРАД ПЛАНЕТ" 1984
| |
| Александр_Люлюшин | Дата: Пятница, 03.01.2025, 09:52 | Сообщение # 1 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 3286
Статус: Offline
| «Второй фильм Вадима Абдрашитова с Олегом Борисовым решительно выводит великого артиста из экстремальной ситуации, ведущей к социальному анализу, к экзистенциальной апокалиптике. Если в фильме “Остановился поезд” зритель вместе с героем Борисова, – следователем Ермаковым, – шёл вглубь запутанного, но рационально вменяемого уголовного дела, превращаемого властью в очередную показуху, претендующую, однако, на то, чтобы занять место правды, то в “Параде планет” с самого начала все участники путешествия в пограничную зону между жизнью и смертью, были вынесены ЗА рамки советского социума. Кстати, авторы хотели попытаться его запустить раньше, но в 1982-м по ряду причин не вышло, и давний сценарий Миндадзе “Остановился поезд” просто подвернулся, – это большая удача для актёра, получившего трамплин не только для нового качества роли. Герой Борисова, в отличие от всех остальных участников путешествия, ЗНАЕТ, что должно произойти. И это знание Олег Борисов несёт с первых кадров. В сценарии он просто получает повестку, и мы постепенно втягиваемся в сюжет. В фильме история начинается сразу с кульминации, – обсерватория, звёздное пространство в телескопе, – в общем, к свиданию с Вечностью – готовы. И ещё. Все остальные персонажи – колоритные, яркие, по-мужски определённые. Герой Борисова – в каком-то смысле Предтеча. Конечно, режиссёр ему даёт два сольных эпизода: в Городе женщин – объяснение с Анжеликой Неволиной, в Доме престарелых – разговор с матерью. И это очень непросто, – удерживаться именно на границе, в то время как остальные охотно включились в, как им показалось, игру. Но инфернальный мир с его энергией, втягивающей в ещё неведомую историческую бездну (потом её можно будет назвать ПРОРВОЙ), распахнётся и как земля, и как небо, в фильме тех же авторов “Слуга”. До этого будет “Плюмбум”, пока без Борисова. Потому что предупреждение ещё не есть диагноз. Диагноз – там, где в кадре – Олег Борисов» (Андрей Шемякин).
«ПАРАД ПЛАНЕТ» («ПОЧТИ ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ») 1984, СССР, 97 минут
— экзистенциальная драма Вадима Абдрашитова по сценарию Александра Миндадзе
Герои фильма – учёный-астрофизик, слесарь, продавец, архитектор, грузчик, водитель троллейбуса – призваны на военные сборы, которые заканчиваются раньше времени. В их жизни наступает странная пауза – никто не знает, где они, никто не ждёт их, и сами они могут никуда не спешить. Эта короткая передышка в торопливой и суетной жизни даёт возможность героям испытать сильные и очень важные для них чувства.
Съёмочная группа
Автор сценария: Александр Миндадзе
Режиссёр-постановщик: Вадим Абдрашитов
Оператор-постановщик: Владимир Шевцик
Художник-постановщик: Александр Толкачёв
Композитор: Вячеслав Ганелин
Государственный симфонический оркестр кинематографии
Дирижёр: Марк Эрмлер
В ролях
Олег Борисов — Герман Иванович Костин, астрофизик, старший лейтенант запаса
Лилия Гриценко — Анна Васильевна, «мать» Костина
Алексей Жарков — Руслан Слонов, «Слон», грузчик
Пётр Зайченко — Иван Пухов, «Крокодилыч», рабочий, сержант запаса
Сергей Никоненко — Василий Сергеевич Афонин, народный депутат, водитель троллейбуса и армейского грузовика
Александр Пашутин — Спиркин, архитектор
Борис Романов — химик-органик
Сергей Шакуров — Султан, мясник из гастронома
Владимир Кашпур — завхоз Дома престарелых
Анжелика Неволина — Наташа, подруга Костина
Елена Майорова — подруга Слонова
Марина Шиманская — подруга Афонина
Светлана Евстратова — подруга Спиркина
Лидия Ежевская — подруга Пухова
Татьяна Кочемасова — девушка Султана
Галина Шостко — Наталья Сергеевна
Борис Сморчков — капитан-артиллерист
Лилия Макеева — сотрудница Костина
Алехень Нигату — астроном
Режиссёр о фильме
«Конец 1979 года, завершаем съёмки “Охоты на лис” и вовсю уже думаем о “Параде планет”, уже готов сценарий “Сборы”… Последний съёмочный день. Вернее, ночь. Отсняли в вокзальном ресторане Серпухова последние кадры, утром погрузились на электричку и покатили в Москву встречать Новый год. В электричке купили газеты, а там обращение Бабрака Кармаля с просьбой оказать братскую помощь афганскому народу. Началась афганская война. И я сказал: всё, Саша [Александр Миндадзе], нам похерят “Парад планет” с его безумной игрой в войну, в жизнь и смерть… И мы поехали не домой, а сразу в Госкино, и там подтвердились все мои опасения. Ну что ж… Стали делать “Остановился поезд” – параллельно готовясь к “Параду планет”».
«Материал, конечно, диктует свой язык. Мы очень долго искали материю “Парада планет”: степень условности, природу условности… Там очень много нелепого с точки зрения бытописательства. Люди находятся между двух миров: убиты, но живы. И совершают путешествие по своей памяти, жизни, совести… И всё это про жизнь – реальную, нашу». Ещё одна отличительная черта фильма – отказ от привычной структуры героев. Здесь нет пары главных героев, двух пар второстепенных и т.д.».
Сценарист о фильме
«Олег Борисов обогащал любой материал, играл больше, чем написано. Помните “Парад планет”? Его герой внешне живёт одной жизнью, а внутренне – другой. Изобразить это под силу не каждому актёру. А он мог всё – глубокую психологическую драму и пародию или концерт, мог быть реалистичным и условным. Это счастье, что Олег сыграл у нас в трёх картинах. Мы дружили, и то, что я был рядом с ним, стало большим событием в моей личной жизни. Никого не хочется обижать, но таких больше нет».
Интересные факты
Фильм Абдрашитова «Парад планет» (рабочее название сценария — «Сборы») — предтеча работ режиссёра пред-перестроечного периода. Для времени застоя это была необычная картина, резко выделяющаяся из кинематографического ряда периода развитого социализма. Отчётливо прослеживаемое метафорическое начало с библейскими и античными мотивами глубоко повлияло на развитие изобразительного языка. Очевидны аналогии с «Одиссеей» Гомера. Артиллерия – бог войны. Героями уничтожаются танки-циклопы. Исход войны решён богом богов – ракетными войсками. Деревня Гуськово – остров женщин. Спасшиеся герои спускаются в царство мёртвых (дом престарелых), куда их перевозит на своей лодке Харон – Химик.
Астрономы различают малый парад планет, во время которого по одну сторону от Солнца оказываются рядом друг с другом четыре планеты (Венера, Марс, Сатурн, Меркурий), и большой парад, при котором в небольшом секторе по одну сторону от Солнца располагаются шесть планет – Земля, Венера, Юпитер, Марс, Сатурн и Уран. Судя по числу главных героев фильма (шесть человек), создателями фильма имелся в виду большой парад планет.
Фильм стал запоминающимся событием и значительной вехой в развитии советского и российского кино. По мнению сценариста фильма Александра Миндадзе, во многом успех картины был обеспечен актёрским ансамблем и прежде всего мастерством Олега Борисова в роли главного героя.
В фильме использована музыка Людвига ван Бетховена (7-я симфония), Дмитрия Шостаковича (8-я симфония), Луи Гульельми в исполнении Эдди Кэлверта, а также попурри на тему популярных песен 1950-х годов «Любимые мелодии» в исполнении Танцевального оркестра Берлинского радио (Германская Демократическая Республика).
Съёмки мирной жизни и катание героев фильма в парке аттракционов в парке «Питомник» снимались в городе Серпухове Московской области. Съёмки учений были проведены в городе Солнечногорске Московской области, на полигоне Редино высших военных курсов «Выстрел». Военными атрибутами создатели фильма были обеспечены благодаря в/ч № 01451. Сцена поездки героя Шакурова на лестнице троллейбуса была снята в Туле.
Награды
1984 — МКФ неореалистического кино в Авеллино, приз «Золотое плато» (Вадим Абдрашитов)
|
| |
| |
| И_Н_Т_Е_Р_Н_Е_Т | Дата: Пятница, 03.01.2025, 10:33 | Сообщение # 2 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 201
Статус: Offline
| «ПАРАД ПЛАНЕТ», СССР, МОСФИЛЬМ, 1984, цв., 97 мин.
Притча, экзистенциальная драма
Проблематика четвертого совместного проекта Миндадзе и Абдрашитова глубоко связана с «Охотой на лис». Сближены они были хронологически — один следовал за другим, но волею социальных обстоятельств «Сборы» (первоначальное название сценария) пришлось отложить. Таким обстоятельством стал ввод советских войск в Афганистан. В ситуации только начавшейся странной, чужой войны, сценарий не прошел бы по инстанциям.
Он ждал своего часа 5 лет. Фильм вышел на экраны летом 1984. Московские партийные власти попытались было его остановить, но «руки были уже коротки». В кинематографической среде фильм приняли как значительное событие. «Парад планет» — загадочное, тревожное, масштабное название. Есть в нем отзвуки глобального и экстремального явления, живет в нем отзвук коллективного бессознательного ожидания беды. Его герои — каждый целый мир, каждый как самостоятельная планета.
И вот они вышли на свой парад, последний — военные сборы перед выходом в запас. Им уже 40. Принадлежат к поколению советских мужчин, которые не бегали от армии. И все: ученый-астроном и мясник, архитектор и разнорабочий из магазина, депутат горсовета и работяга с арматурного с радостью вырываются на семь дней. Из повседневности, быта, семьи, службы — на свою маленькую, невзаправдашнюю войну, на свой последний «мальчишник».
Эти шестеро в обычной жизни вряд ли когда-нибудь встречаются, но ведь они и есть поколение. Рожденных в конце войны, выросших в большинстве без отцов, хлебнувших и «оттепели» и «застоя». Авторы прекрасно понимают и чувствуют своих героев — сами из того же поколения. Потому так сильно и точно написаны эти образы в сценарии, так точно подобраны исполнители. 3вездочет 0лега Борисова в центре компании, непререкаемый авторитет для всех. Поближе к нему знакомые по прошлым сборам — Султан из мясного (Сергей Шакуров), Пухов с арматурного (Петр Зайченко). Во втором ряду новые знакомцы интеллигент-архитектор (Александр Пашутин), советский функционер городского масштаба (Сергей Никоненко), «завязавший» (Алексей Жарков). Этот групповой портрет сложился на славу. Большой мастер «мужского кино» В. Абдрашитов. Впрочем, он отлично подобрал каждому «его женщину», а потом и «двойника», годящегося герою в отцы.
Странный, загадочный мир предстал на экране в этой «почти фантастической истории». Дело в том, что в фильме все происходящее имеет два измерения — современное и вечное, бытовое и бытийственное И время фильма слагается из нескольких взаимопроникающих пластов сегодня, вчера, всегда. Это время социальной современности (эпизоды сборов, военных учений), социальной истории (сцены в доме престарелых), пространство мифа (ад войны, рай города женщин, чистилище города стариков). А так же время жизни каждого героя - молодость (в городе женщин), зрелость (мир войны), старость (в доме престарелых)
Мифологическое, Библейское пространство эпично, прекрасно. Преобладает натура: много неба, солнца, звезд, лесов, вод. Она снята невычурно, строго, очеловеченно. Течет здесь своя Лета, плывет свой Харон, зеленеют свои Кущи. Есть у него особое звучание — музыка звездных пространств, небесного купола, космических высот, мерные удары колокола. Сложным, неоднозначным контрапунктом связал композитор-авангардист В. Ганелин эту музыку вечности с другой вечной, классической — траурным маршем бетховеновской симфонии, с современным, страстным интеллектуализмом шостаковичевского квартета.
«Накрытые ракетной установкой» во время военных учений, оставаясь людьми, герои превращались в «духов», встречались с прошлым а в финале снова возвращались в свое настоящее, в повседневную, обыденную жизнь. Но они уже прожили вместе другую, бытийственную, приобщились к историческому, современному, общечеловеческому опыту. Они вернулись другими. А вместе с ними — и зрители. Пришло осознание, что твоя жизнь вмонтирована в судьбу поколения, она — в историю Отечества, а та, в свою очередь, — в существование всего мира и дальше, выше в систему мировоздания.
«Парад планет», может быть первым из отечественных фильмов, воссоздал эту вертикаль. И так эмоционально, образно, просто. И тогда мы подняли глаза на небо, где начинался парад планет.
https://www.km.ru/kino/encyclopedia/parad-planet
|
| |
| |
| И_Н_Т_Е_Р_Н_Е_Т | Дата: Пятница, 03.01.2025, 10:34 | Сообщение # 3 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 201
Статус: Offline
| Парад планет
Я из племени духов, но не житель Эмпирея, и, едва до облаков возлетев, паду, слабея.
Е. Баратынский
"Парад планет" был пятым по счету фильмом самого прочного тандема сценариста и режиссера в нашем кино - Александра Миндадзе и Вадима Абдрашитова. Они успели заявить себя как: авторы остро-социального, социально-психологического фильма Новая лента внесла коррективы в эту признанную за ними и утвердившуюся репутацию.
Внешне избранный ими жанр истории "почти фантастической" мог показаться в ту "тарковскую" пору данью неписаному этикету нашего кино. В самом деле, идеология "хорошего фильма" очень строго ранжировала картины, и "социальный" фильм, возвышаясь, разумеется, над популярными жанрами, тем не менее существенно уступал в престиже "философскому" фильму-притче, фильму-параболе. Уже интригующее космическое название выводило картину в иную "номинацию".
Если на уровне сценария еще очевидна была пуповина, соединяющая "Парад планет" с каноном социального фильма (развернутый пролог показывал героев в их исходной повседневности), то на экране это не понадобилось.
Фоном истории нескольких мужчин (поначалу их было четверо, под конец семеро), выпавших на время из рутинного существования, стала не повседневность, а - с самых первых кадров - необычное небесное явление.
Верхние ракурсы съемки, встречные человеческие взгляды: вверх, вверх - в окуляры астрономических приборов. Обсерватория. Звездное небо. И музыка. Пролог не столько рассказывает, сколько задает интонацию и ритм - ритм напряженного ожидания.
Нужды нет, что по пути домой, вынув из почтового ящика повестку военкомата, астрофизик Герман Иванович Костин (Олег Борисов) без колебаний сменит место у телескопа на военные сборы и отправится собирать сотоварищей по предыдущим учениям. Нужды нет, что первый же маршрут приведет его в еще памятный нам продовольственный магазин с привычной очередью, где в заднем помещении царит рубщик мяса Султан (Сергей Шакуров) - профессия в те времена тотального дефицита завидная, если не престижная. Контрастная смена социального ракурса (а фильм в целом будет построен на контрастных ракурсах) не отменит значительности встречи, более похожей на обмен знаками членов ордена, нежели на обмен информацией обывателей, столкнувшихся с досадной необходимостью прервать дела. Ни рабочий человек, арматурщик Пухов, по прозвищу Крокодилыч (Петр Зайченко), ни грузчик и веселый алкаш Слон (Алексей Жарков) не нарушат ритуал этого мгновенного и как бы ожиданного отрешения от штатскости. Музыка будет держать стихотворный размер этого пролога между титрами. Следующий за титрами кадр - солдаты в противогазах, так что гражданская принадлежность, характеры и лица уже неразличимы в этом бегущем строю - отчеркнет их общую принадлежность армейской, мужской работе.
В момент выхода на экран - а это был 1984 год - фильм вызвал если и некое вопросительное недоумение, то уважительное. Если и уважительность, то с оттенком недоумения.
"Мужчины без женщин", мужчины, сплоченные в общность делом войны, - образ достаточно традиционный. Тем более, что на учениях к компании присоединяются еще двое - водитель, он же депутат Афонин (Сергей Никоненко) и очень штатский архитектор Спиркин (Александр Пашутин). Все они и составят коллективного героя ленты (не говоря об отличном актерском коллективе). Иначе говоря, "второй огневой расчет третьей батареи семнадцатого артполка".
Камера оператора Владимира Шевцика снимает ратный труд артиллерийского расчета добротно, почти так, как снимали еще недавно Отечественную войну. И сами они выполняют поставленную задачу без туфты. Кажется, что Костину доставляет удовлетворение быть командиром. На нежданной переправе ("переправа, переправа, берег левый, берег правый") команда, сработавшаяся на прежних учениях, действует споро, так что водителю и архитектору приходится решить, готовы ли и они всерьез принять условия военной игры. Так: новички (как это бывало и на войне) становятся частью расчета, частью мужского братства. На мгновение надвинется звездное небо; короткий разговор о "параде планет" - он пронижет весь фильм, не давая забыть о другом, символическом измерении. А потом в наступившей темноте мимо пройдут танки. По условиям игры, скорее всего, "свои", но все равно грозный рокот машин, резкие вспышки фар заставят бойцов вжаться в землю, вызовут тревогу у зрителя. Танки - тоже мотив знакомый, хотя и земной. Не забудем: Отечественная война дольше всего остального оставалась интегральной ценностью изверившегося общества. Армия нивелировала, но она же равняла, давала ощущение цели - общей и высшей по отношению к мелочи будней. Поэтому расчет, сумевший подбить вражескую технику и сорвать наведение переправы, чувствует себя победителем; кто-то палит еще, хотя "убитые" танкисты уже вышли из игры и весело огрызаются.
Тут обозначается фабульный поворот, резкое остранение сюжетного хода: прибывший генерал благодарит бойцов и... отпускает их восвояси. Оказывается, они тоже "пали смертью храбрых". За поворотом сюжета и начинается новая, "почти фантастическая" история.
В свое время рецензенты не то чтобы спорили о фильме, но осторожно пытались нащупать его ускользающую суть. Мужское братство? Но для этого практически достаточно военной, хотя бы и условной ситуации. Их личный, земной "парад планет"? Между тем странный статус несуществования, "духов", предлагает им искус нежданной свободы - не только от повседневности, но и от поставленной задачи, которую они так азартно выполняли: от внеличной цели, наконец, оставляя их наедине со Вселенной. Режиссер метафорически маркирует этот поворот взлетом качелей в темнеющее небо, в невесомость.
На этом сюжетном и - что важнее - стилистическом рубеже, где, сойдя с утлого местного автобуса, шестеро мужчин оказываются едва ли не по ту сторону реальности, в полуфантастическом "городе женщин", обозначалась для современников тема "сорокалетних" (нынче едва различимая в перевернутый бинокль времени, она была тогда внятной и значимой), еще не названная термином, который появится в другой исторической реальности. Это тема "людей застоя", не востребованных и не реализованных.
Разумеется, "фантастика" Абдрашитова брезжит на грани реального. Она имеет прописку в социальном - какой-никакой текстильный городок. Но социальность здесь не более чем алиби: к ткачихам город женщин отношения не имеет. Здесь никто не живет, никуда не направляется, не останавливается почесать язык. Женщины стоят - в одиночку и группами, не прохаживаются, а движутся.
Их много, но они не собрались по поводу, а просто они есть, пребывают в этом подзвездном мире. Типажность иногда обозначена - интеллектуалка с книжкой или разочарованная - но едва, как обертон их общей женственности. Мелодия ожидания, начатая прологом, нарастает и достигает форте в ритуале танцплощадки, под разымчивый шлягер 60-х годов "Вишневый сад", под упоительное соло трубы.
Именно здесь - даже не в обмене репликами с выбранной партнершей (текста в фильме вообще кот наплакал), а в самой физиологии танца проглядывает то, что можно назвать характером. Плебейская манера Слона, хозяйская - у Султана, гостино-вежливая у архитектора, жадно-чувственная у Крокодилыча, затейливо-настойчивая у шофера.
И снова, как удар литавр в оркестре, карусель в небе и звездное небо, когда под звуки бетховенской музыки они начинают шествие к реке, к почти языческому обряду купания.
Я недаром опустила Костина - он и на танцплощадке как бы хранит тайну, и его несколько снисходительный комплимент девушке увлекает ее за собой, когда, оставив позади временных подруг, мужчины согласно отплывают к виднеющемуся вдали острову. Женщины еще стараются держаться за ними, но отстают, и только эта девушка из последних сил пытается догнать того, кто невзначай поманил ее
"Погоди, я с тобой". - "Куда, зачем, там нет ничего". - "Я утону из-за тебя". (По поводу этого - вовсе не бытового - эпизода А Аннинский высказал пронзительное предположение об опасности и непредсказуемости свободы.) Камера взмывает ввысь, и мы видим шестерых, плывущих к острову, а ее - как и не бывало вовсе. Время как будто протекает в двух направлениях, и странная реплика Костина "Там нет ничего", и эта мглистая река сквозят другими смыслами: Стикс, души, а все прочее, житейское - деньги, ключи от квартиры, женщины - осталось на том берегу.
Река и земля с высоты; звездное небо с земли; качели и карусели между небом и землей и взгляды, устремленные вверх, в небо, - все это лейтмотивы, пронизывающие фильм, задающие планетарный масштаб пространства, не по росту просторного для тех малых забот, которые обозначаются в скупых диалогах мужчин у костра Потому их несущественные откровенности - один боится жены, другого жена развела с другом, у третьего друг от водки помер - не удовлетворяют, кажутся намеком на некую, может быть, неосознанную духовную потребность, порывом к общности. И оттого, что в небе над островом пролетает лайнер и пассажиры в салоне спят, их лица и сам этот полет кажутся символом чего-то значительного, какой-то переклички между небом и землей. Но и между людьми.
А утром они встретят на берегу седьмого - химика-органика (Борис Романов), и он, не взяв даже обола за перевоз (лодка казенная, турбазовская), переправит их, подобно Харону, в царство Аида.
Как и "город женщин", "царство мертвых" существует в фильме в двух ипостасях. При желании можно счесть его Домом престарелых с запущенным кладбищем, обветшалыми статуями, беседкой-ротондой и гостеприимным завхозом, который принимает семерку "орфеев" за посланцев какой-то ремстройконторы. Но это номинально. Слова завхоза "А вас ждут" так же двусмысленны, как слова Костина, обращенные к девушке. Старики, которые возникают врозь и парами из-за деревьев парка, столь же мало напоминают обычный престарелый контингент, как женщины - ткачих. Представители ушедших поколений - дамы в старомодных шляпках и строгих белых воротничках, может быть, бывшие народоволки или совслужа-щие; моряк; инженер-путеец; профессор; художник с платком на шее; артист в бабочке; даже некто в усах и подозрительно знакомом сталинском кителе - все они молчаливой толпой сопровождают вновь прибывших, ни о чем не спрашивая и чего-то ожидая. И только одна из них (Лилия Гриценко) останавливает Костина, по логике своего безумия признав в нем своего пропавшего в Ленинградскую блокаду сына Федю.
Поначалу сконфуженные, гости вливаются в это разноликое множество, и даже самоуверенный Султан приноравливает шаг к старику, странно на него похожему, пытаясь угадать в нем не то свое историческое прошлое, не то физическое будущее. И снова время течет в обе стороны.
Встреча Костина с мнимой матерью как будто бы дает ключ к фильму. Дольше всех хранивший молчание, он - по условиям метафизического слоя фильма - вынужден отвечать на ее прямые, слишком прямые вопросы. Женатый? Да. Веселый? Не слишком. Добрый? Не очень. Неразговорчивый? Не о чем говорить. Астроном? Но все звезды открыты, как все слова сказаны. "Живу, работаю". Вот и все.
Даже удивительно, с какой исчерпывающей полнотой в этом кратком диалоге артикулирована тема "человека застоя", жизни мимо жизни. "Ужель загадка разрешилась, ужели слово найдено? Но..."
Освободившись от требовательных вопросов, он застает у ротонды странную картину. Толпа обитателей, старых и новых, вооружившись кто чем - кто морским биноклем, кто очками, пенсне, лорнетом, самодельной трубкой, - вглядываются в небо, ожидая невидимого парада планет. Ожидание становится нестерпимым, и вот уже сама планета Земля, увиденная из космоса, наплывает и поворачивается под нарастающие плески и раскаты Восьмой взрывной симфонии Шостаковича.
Парад планет, который дал фильму интригующее название, не имеет мифологического обеспечения. Не имеет он и глубокого астрофизического смысла. Его "означаемое" находится, скорее, в области астрологии, в сфере предзнаменований: в самом общем виде это знак радикальных перемен.
Пусть, переночевав в стоге сена, семеро окажутся на городской улице, начинающейся без окраин, сразу с многоэтажки. Пусть разойдутся без слов прощания, лишь на все лады повторяя - выкрикивая или шепча про себя - пароль или отклик (чтобы не забывать?): "Карабин!" - "Кустанай!" Станут ли они другими, встретятся ли, будут ли сопоставлять в дальнейшем свои частные заботы с проблемами большего масштаба - тревога и ожидание, разлитые в картине, не исчерпываются на этом, скажем, фабульном уровне. Планетарность его координат как будто относится к чему-то большему, чем их неудовлетворенность собою и, может быть, обретенная солидарность. Кажется, что в строе фильма всегда "социальных" авторов зашифровано что-то другое, кроме понятного желания сменить и расширить свои кинематографические возможности.
Позволю себе высказать предположение, что проницательность и чуткость и на этот раз не изменили создателям Что зашифровали они не какую-то особую заднюю мысль, а то, чего еще не знали сами, но ощутили - тревогу исподволь совершающейся, но еще не наступившей большой перемены, скрип поворачивающейся оси истории.
Пройдет еще год-другой - и большая перемена станет внятным историческим фактом Судьбы всех нас - в том числе "сорокалетних" - расположатся вдоль новых силовых линий того, что назовут "перестройкой". Перед героями замаячит опасность уже не призрачной свободы, о которой сказал А. Аннинский. "Люди застоя" по-новому, в новых обстоятельствах найдут и потеряют себя - можно даже с вероятностью угадать их судьбы.
Конечно, кто бы стал спорить: поиски себя и "другого", испытания души перед лицом Вселенной - темы общечеловеческие, тяготеющие к вечности. Но фильм А. Миндадзе и В. Абдрашитова при всей общечеловечности вместе с тем не вневременной. Сегодня, из отдаления истории, он читается как сейсмологическое предупреждение, как знак вопроса, поставленный на невидимом еще историческом рубеже, как знак перемены, как "парад планет".
Странным образом история "почти фантастическая" стала и самым социально прозорливым фильмом неразлучного кинематографического тандема.
Майя Туровская
https://www.russkoekino.ru/books/ruskino/ruskino-0114.shtml
|
| |
| |
| И_Н_Т_Е_Р_Н_Е_Т | Дата: Пятница, 03.01.2025, 10:36 | Сообщение # 4 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 201
Статус: Offline
| Грезы о войне — «Парад планет» Вадима Абдрашитова
На следующей неделе в петербургском Доме кино пройдет ретроспектива фильмов Вадима Абдрашитова. О том, что видится сегодня в «Параде планет», пишет Руслан Комадей.
Последний предперестроечный фильм Вадима Абдрашитова начинается с молчаливой группы ученых, которые разглядывают в телескоп молчаливое небо. Взгляд вверх рифмуется со взглядом вниз в следующей сцене, когда Олег Борисов, играющий астронома, получает повестку на военные сборы и тут же роняет ее из рук.
С самого начала Абдрашитов отстаивает неопределенность: связаны ли ритмы космоса с человеческой воинственностью или нет: непонятно.
Герой Борисова навещает своих коллег по сборам предыдущих лет, в числе которых мясник, заводской рабочий, водитель троллейбуса, грузчик, архитектор, и отправляется на сборы. Сборы — одна из метафор парада планет, люди разных профессий выстраиваются под одну гребенку.
В армии астроном моментально преображается: он с удовольствием и самоуверенностью расхаживает около 40-летних солдат и дает им наставления.
При этом идеологически сборы вполне абстрактны. О настоящем боевом опыте никто не говорит. Мужчинам, которых собираются учить войне, уже за сорок, и они воспринимают учения всего лишь как отдушину — разновидность рыбалки. Не зря один из персонажей наслаждается учебным безвременьем: «Никто тебя не ищет, не звонит».
Герои наслаждаются сборами, собственной отчужденностью, и даже тем, что формально умерли
Сборы — странное место и время, вы воюете, дружите, не думаете о гражданской жизни, и при этом и рискуете умереть. И даже победы и поражения оказываются скорее вымышленными, чем реальными.
Эта странность у Абдрашитова и становится роковой. Разыгрывая войну, а не воюя в действительности, герои открывают пространство ритуального — того, что в позднесоветские годы подвергалось особенному жесткому контролю. Как например, похороны вождей аккурат в период с 1982 по 1984 год.
Военные сборы сняты почти неотличимо от войны: вспыхивающие лучи танковых фар, окрики, черные люди в грязи, прожекторы, направленные в испуганные лица… Только смерти нет.
Когда герои наводят зенитное оружие, это снято субъективной камерой. Оружие оживает, как через пятнадцать лет в «Брате-2». Дуло смотрит то в небо, то на противника: этакий обратный телескоп.
Герои наслаждаются сборами, собственной отчужденностью, и даже тем, что формально умерли: их уничтожает невидимая, словно божественная, ракетная установка. С горечью они обсуждают неполноценность собственной смерти. Кто-то утешает: «Вы пали смертью храбрых». Кто-то предлагает пойти на настоящую передовую, кто-то грустно говорит: «Всё, ребята, война кончена». А они фрустрированы тем, что учения так и не стали настоящей войной.
Продолжая разыгрывать свою ненастоящую смерть, скорбеть о ней, герои переходят в новое пространство: им открывается доступ к мифологическому, к архетипическому.
Теперь война, как таковая, со всеми ее аффектами всё время возле них.
Но не они ее разыгрывают, а их: герои попадают в сумеречные смещенные зоны, где война становится фантазмом, являет себя через следы, фигуры речи и умолчания.
Блуждая по лесам и полям, они натыкаются на площадь с девушками, где к каждому герою обращена конкретная возлюбленная, его судьба в новом мире. Речь на площади не слышна, бесконечный неразборчивый шепот. Герои наслаждаются тем, что могут представляться военными мертвецами, чтобы этим подтвердить возможность новой жизни с новой возлюбленной. Кто-то даже говорит, что его никак не зовут («дух я» или «мы с того света»). Они кружатся в танце небесными телами по заданным траекториям, расспрашивая: «а ты мне будешь женой?», «а ты мне будешь мужем?»
Самый жуткий вопрос, что Абдрашитов задает зрителю: патологична ли вселенная и неизбежна ли война?
После насыщенной ночи, полной уговоров и признаний, возбужденные герои, как по сговору, следуют на свет Луны к озеру. Двигаются медленно, становясь в ее сиянии все синее и бледнее. Либидальное не отличается от некрофильского. Здесь Абдрашитов предсказывает то, что через несколько лет появится в полнометражных работах петербургских некрореалистов — похожих на трупы людей, замедленно и строго идущих в серьезных костюмах.
Ночная вакханалия голых тел в озере, отсылающая, вероятно, к «Андрею Рублеву», приводит к неодолимому желанию отплыть, отделиться от обнаженных женщин и отправиться дальше. Они уверены, что даже после смерти сборы можно продолжить, если договориться. Кто-то радостно восклицает: «Так что, продолжаем?» Но герои больше не полновесны, они не до конца живы: возможно, их души, в которые не верит советский человек, все-таки погибли во время сборов.
Так продолжается углубление в архетипические ситуации, следующие за военным дискурсом. Выбравшись на берег острова, они встречают химика-лодочника, которого с удовольствием признают пленным: он отвезет их на берег с цивилизацией. Образ Харона, что перевозит недомертвых к миру метамертвых, понятен. Действия героев всё больше затягивают их в пространство мифа, циклизации, повторения, судьбоносности без выбора.
Следующие встречи оказываются особенно болезненными. Они попадают в дом престарелых, интеллигентно одетых и наделенных приличными манерами, но движущихся в в бесконечном розыске умерших близких. Герои «Парада планет», умерев фигурально, начинают становиться добычей тех, кто не знает, действительно ли исчезли его близкие или нет. Персонаж Олега Борисова нехотя откликается на зов женщины, ищущей своего сына, но поддается уговорам ее подруги: он побудет сыном, а назавтра она об этом забудет.
Признавая сына, исчезнувшего в блокадном Ленинграде, «мать» задает герою Борисова жесткие вопросы о счастье, о его отношениях к людям и себе. Астроном смущенно признается, что не верит даже в научные открытия: новых звезд нет. Тем чудовищнее образ парада планет, на которые пялятся герои, прислонившись к своим, видимо «фантомным» родным. Сверкающая планета медленно движется к зрителю из глубины кадра.
Мистическое у Абдрашитова не просто присутствует, оно сливается с материальным
Когда герои выбираются из пространства эфемерных родственных связей, они оказываются перед огромным зеленым полем, в конце которого одиноко стоят брежневские многоэтажки. Герои смотрят вперед, камера поднимается вверх, и мы видим, что за брежневками — город точно из таких же домов. Герои растворяются в городе, но прислушиваются к позывному «Карабин», который произносят из разных локаций. Персонажи кружатся, как на оси, вокруг одного слова, но продолжают расходиться по своим делам.
Объединяла их не дружба и не общие событие, а совместная греза о войне, которую можно будет пережить вместе. Травма неслучившегося, которую не пережить. Самый жуткий вопрос, что Абдрашитов задает зрителю: патологична ли вселенная и неизбежна ли война? Или только человеческие структуры и институты аффектируют нас так, что мы начинаем видеть природу воинственной?
Мистическое у Абдрашитова не просто присутствует, оно сливается с материальным: ну и что, что ты признал чужую женщину за свою мать, потому что она попросила, плевать, что вы идете на синий свет луны, как мертвецы, главное делать вид, что ничего не происходит. Абдрашитов с Миндадзе как будто единственные в советском кино, сумели прожечь мистику материализмом. Разницы между чистилищем, адом и раем для них нет: они циркулируют внутри зацикленности. Даже город в финале — это лишь щели или пояса, как у Данте. Триада слипается в самой себе.
Фильм Абдрашитова суммирует первую половину восьмидесятых: геронтократию (в переходе к некрофилии) с Афганской войной и тощими прилавками. И холодный отчужденный взгляд его камеры совпадает с небесным оком, которому абсолютно безразлично, как человечество разрушается от собственных чудовищных игр, насилия и беспамятства.
Руслан Комадей, 22 / 09 / 2023
https://seance.ru/articles/parade-of-the-planets/
|
| |
| |
|
