|
"ЖИЛ ПЕВЧИЙ ДРОЗД" 1970
| |
| Александр_Люлюшин | Дата: Понедельник, 20.01.2014, 17:29 | Сообщение # 1 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 3279
Статус: Offline
| «ЖИЛ ПЕВЧИЙ ДРОЗД» (Iko shashvi mgalobeli) 1970, СССР, 83 минуты
– знаменитая притча выдающегося грузинского режиссёра Отара Иоселиани
  
  
  
«Молодой человек носится по городу, всем пытается услужить, со всеми пытается быть любезным и не находит ни одной минуты для того, чтобы заняться работой. Гия — композитор, но работает в оперном оркестре и играет он на инструменте, который не требует постоянного его присутствия. Этот инструмент называется литавры. Надо ударить по ним раз — потом длинная пауза, иногда до последнего акта. И потом надо прийти вовремя, чтобы ударить ещё раз в финале. А в промежутке между всем этим он успевает совершить немало странных и нелепых поступков, за которые его почему-то все любят» (Отар Иоселиани).
Съёмочная группа
Режиссёр: Отар Иоселиани
Сценарий: Дмитрий Эристави, Отар Иоселиани, Шермазан Какичашвили, Семён Лунгин, Отар Мехришвили, Илья Нусинов
Директоры фильма: З. Чхаидзе, Дж. Гвенетадзе
Оператор: Абесалом Майсурадзе
Композитор: Теймураз Бакурадзе
Художники: Дмитрий Эристави, Р. Кучулория
Монтаж: Джульетта Бежуашвили
В ролях
Гела Канделаки
Гоги Чхеидзе
Джансуг Кахидзе
Иринэ Джандиери
Елена Ландия
Мариам Мдивани
Марина Карцивадзе
Нугзар Эркомаишвили
Ираклий Кокрашвили
Н. Анджапаридзе
Мнения о фильме
«Я смотрел фильм третий раз и очень опасался, что мне будет скучно. Но я посмотрел его с громадным удовольствием... Мне хотелось бы сказать вот о чём: есть произведения литературы и искусства, которые мы смотрим, переживаем за судьбу их героев и только; но есть произведения литературы и искусства, которые мы смотрим, переживаем за судьбу героев, очень волнуемся и думаем о себе. Вот в этом фильме меня это и волнует, потому что этот фильм заставляет меня думать о своей собственной судьбе» (Булат Окуджава).
«Мне нравится фильм. Я смотрел его впервые и получил большое удовольствие и хорошее волнение. Этот фильм сделан художником – художником, у которого есть свой взгляд на жизнь, есть своя точка зрения, есть способность выражать свою точку зрения, чьё отношение к жизни совершенно честно, спокойно и глубоко» (Григорий Чухрай).
«Картина печальна, трогательна, человечна, оптимистична. Картина открывает в бытовом прекрасное... Она показывает, что искусство не может жить без дисциплины. К этому надо прийти, сохраняя в себе осязание счастья, творчества» (Виктор Шкловский).
Интересные факты
Лучший зарубежный фильм 1972 года в прокате Италии.
Смотрите фильм
http://vk.com/video16654766_164252185
|
| |
| |
| Александр_Люлюшин | Дата: Вторник, 21.01.2014, 16:35 | Сообщение # 2 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 3279
Статус: Offline
| 31 января 2014 года
Киноклуб «Ностальгия» представляет
фильм №1 (17; 340) сезона 2013-2014
«ЖИЛ ПЕВЧИЙ ДРОЗД»
режиссёр Отар Иоселиани, СССР
***
О фильме «ЖИЛ ПЕВЧИЙ ДРОЗД» посетители сайта http://www.kinopoisk.ru/film/42584/
***
Восхитительный фильм о невыросшем мальчике, которому все в жизни интересно, который всюду опаздывает, но в последний момент всегда успевает. Друзья и даже случайные знакомые все время зовут его к себе, а те, кто связан с ним по работе, постоянно гонят его, но не выгоняют, потому что этот певчий дрозд всем нужен, хотя не все это осознают. Он дает людям возможность почувствовать тот вкус жизни, который чувствует он сам и который у других пропадает, когда заканчивается детство. А без него остались бытовые разговоры и остановившиеся часы. Часы чинят и запускают снова.
***
Потрясающее кино
В наше время так много фильмов, интернета наполненных чепухой, что очень сложно бывает оторваться от этого и погрузиться в какое-то глубокое кино полностью. Я очень советую так сделать с этим фильмом. Он передает такую атмосферу, что когда погружаешься в нее, не хочется возвращаться обратно. По-настоящему, теплая, душевная. Когда смотришь на главного героя, который вызывает симпатию, обязательно обращаешь внимание внутрь себя, возникают разные безмолвные вопросы, «а надо так, или по-другому?» впрочем без ответа. Фильм дает почувствовать, что смысл жизни сама жизнь, дает почувствовать какой-то вкус, не давая ничему оценки. Язык, которым это выражает режиссер, описанию трудно поддается, но он очень красивый, очень приятно смотреть, как вокруг всегда что-то происходит. Не знаю, каким образом достигается весь этот эффект, описанный выше, но он достигается. Искренне повезло тем, кто каким-то образом наткнулся на этот фильм.
10 из 10
***
Фильм Отара Иоселиани «Жил певчий дрозд» прост и великолепен как сама жизнь. Сняв короткую картину (хронометраж меньше полутора часа), Иоселиани установил эталон для лаконичного и яркого символьного киноязыка без использования сложных сюжетных конструкций и технических приемов монтажа и звукового оформления. Даже название крайне значимо с этой точки зрения: с помощью трех основных частей речи режиссер говорит о фильме все самое главное. Глагол «жил» — фильм о жизни, а жизнь имеет свойство заканчиваться. Существительное «дрозд» — главный герой будто птах, постоянно что-то ищущий в бесконечных перелетах. Прилагательное «певчий» — герою предназначено петь, творить.
Начинается картина — и все происходит так, как обещало зрителю название. Главный герой, зовут его Гия Агладзе, постоянно куда-то бежит. Причем, если в других случаях можно было бы говорить о беготне бессмысленной и пустой, то здесь все, куда опаздывает и успевает Гия, все, что он делает или откладывает, все, что он говорит или замалчивает, все это составляет смысл его жизни. Перебежки по шумным улицам большого грузинского города, репетиции и концерты оркестра, в котором Гия играет на ударных, запланированные вечера с родственниками и неожиданные встречи со старыми приятелями, неторопливые, пусть и короткие беседы с друзьями, ссоры с дирижером, малословные, но чувственные отношения с матерью… — все это непрерываемый ход его повседневной жизни. Так же, как Гия то и дело норовит поглядеть в какой-нибудь окуляр телескопа или кинокамеры, так же зрителю предоставляется возможность одним глазком подсмотреть за жизнью обычного молодого человека. И показывая рядовой (казалось бы) день из жизни ничего не подозревающего Гии, Иоселаини стремится сделать из своего фильма зеркало и в финале заставить зрителя посмотреть в него…
У кого не бывало дней, когда сделаны массы дел и сказаны множества слов, а под вечер появляется ощущение опустошенности? И дело не в банальной усталости… Разве никто порой не замечал недель, целиком проведенных на ногах, но оставляющих впечатление топтания на месте? Ведь для большого шага редко нужно работать ногами… Неужели ни у кого не было месяцев, полностью проведенных в шумных кругах родственников, приятелей, товарищей, но неумолимо несущих за собой чувство вроде тяжелого похмелья. Количество не всегда означает качество… Да, штампа не избежать. Фильм о каждом из нас.
Иногда, наталкиваясь на особо сильные картины, в голове возникают забавнейшие мысли. К примеру: был бы правильно воспринят и насколько был бы понят «Жил певчий дрозд», если показать его, скажем, человеку эпохи изобретения письменности?! Минуя множество нюансов (от языка картины до пропасти в техническом прогрессе), можно уверено ответить: фильм был бы воспринят правильно и понят был бы на должном уровне. И пусть осуществить такой эксперимент невозможно, и пусть он, скорее всего, провалился бы, если бы все-таки произошел, и пусть еще миллион глупых и пошлых «пусть»… все равно, текущим абзацем я хотел сказать лишь одно: шедевр Иоселиани о бессмертном и вечном.
О том, что будет жить с каждым человеком и внутри каждого человека, пока существует мир. Фильм о неистребимой и неподвластно всесильной жажде оставить свой след. И какой след оставит Гия — насвистываемую мелодию, не оставляющую его ни на минуту, или же крючок для шляпы на стенке мастерской — зрителю остается неизвестно до самого финала картины. Только в последние минуты своей простой и гениальной ленты режиссер расставит последние акценты и опустит пальцы на завершающий аккорд…
А пока зритель еще не подозревает о приготовленном для него зеркале. Пока он внимательно следит за нескончаемым бегом Гии, вслушивается вместе с ним в слова окружающих его людей, осматривает все вокруг, думает, чем займется после просмотра, или же планирует следующий день…
***
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Пятница, 31.01.2014, 12:32 | Сообщение # 3 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| Отар ИОСЕЛИАНИ
ЖИЛ ПЕВЧИЙ ДРОЗД
Проект сценария
История, которую мы собираемся рассказать, по жанру будет представлять собой драматическую комедию, или, если можно так выразиться, комическую драму.
Из круга проблем, на которых мы остановили внимание, главной представляется нам довольно древняя проблема исполнения человеком своего предназначения на земле. По нашему глубокому убеждению, несмотря на свою древность, проблема эта и сегодня стоит необычайно остро.
В силу причин социальных или, наверное, по причинам, заложенным уже в самой натуре человека, существуют люди, которые, необыкновенно много делая физических или душевных движений, ничего в результате не совершают. Мы не стали заниматься процентными выкладками, чтобы подсчитать типичность такого явления; аргументом, оправдывающим наше обращение к этой теме, является глубокая печаль, охватившая нас, когда мы представили себе: вот живут люди — и каждый из них проживает одну-единственную жизнь, а время идет — и кто-то из них не замечает, как оно быстро бежит, не замечает, что память его не хранит воспоминаний ни об одном сколько-нибудь серьезном поступке. «Потом», — успокаивает он себя, а в один прекрасный день кирпич падает ему на голову — кончилась жизнь. Печально наблюдать закат жизни такого человека, бесплодно пустившего на ветер разум свой и силы и не отдавшего людям то, что он мог бы отдать.
Вано Агладзе жил в Тбилиси на улице Чавчавадзе, дом 27. Был холост, имел большое количество приятелей, у него были отец и мать, братьев и сестер не было. По специальности Вано был музыкант-ударник, служил в оперном оркестре. По слухам, Вано в течение нескольких лет писал оперу (рукопись не сохранилась). 4 апреля 196… года Вано вышел на улицу, направляясь, как обычно, на утреннюю репетицию. На углу улицы Чавчавадзе и проспекта Руставели на него наехал автобус. Были толки о том, что накануне вечером его видели изрядно подвыпившим. Вано погиб в возрасте тридцати лет. Похороны были пышные. Многие плакали, особенно девушки.
Вот, собственно говоря, и все.
Да, Вано действительно сочинял музыку. Душа его жаждала покоя, чтоб, не будучи стесняемой ничем, целиком погрузиться в сладостный мир звуков и чудных видений. Но покоя не было. Мир земной, как известно, кишмя кишит соблазнами, а душа крепко-накрепко связана с телом — ноги Вано, никак не повинуясь высоким устремлениям его мечтательной натуры, сами собой двигались по пути этих самых соблазнов, увлекая за собой тело, а вместе с телом и душу.
Вано сочинял оперу. Сюжет был заимствован из сказки о бедняке, который полюбил царевну и, сразившись с большим количеством злодеев, добился взаимности. В голове Вано носились обрывки музыкальных фраз, элегантные вокальные фиоритуры и остроумные оркестровые эффекты.
Скрип колес трамвая, сигналы автомобилей, хлопанье дверей, звон бокалов — все преображалось в его мозгу в обрывки грустных или веселых мелодий, в голоса фаготов, флейт или томное пение скрипок. В последние дни жизни Вано был одержим идеей вокального трио (царевна — контральто, бедняк — лирический тенор, злодей — бас-профундо). Стоило Вано прикрыть веки, как перед мысленным его взором являлись (как на репетиции, с партиями в руках) персонажи будущей оперы, звучал оркестр, певцы успевали пропеть несколько превосходных тактов; и только все начинало налаживаться, как кто-нибудь хватал Вано за локоть и говорил: «Здравствуй», или «Ты что задумался?», или «Дай закурить». Вано чуть вздрагивал и некоторое время не открывал глаз, пытаясь удержать чудесное видение, но было поздно: оркестр смолкал, как смолкает грампластинка, если вынуть вилку из штепселя; певцы опускали ноты и с сожалением вздыхали: «Э-э-э-эх!» — видение исчезало. Вано говорил: «Здравствуй», или «Как поживаешь?», или давал прикурить, или продолжал прерванную беседу. Дальше нескольких тактов дело не шло.
Так в течение всего фильма, где будут для этого время и место, будут звучать все те же пять тактов вокального трио, потом кто-то будет хлопать Вано по плечу или дергать его за локоть, и каждый раз певцы будут прекращать пение, вздыхать и уступать на экране место курящей, шумящей, разговаривающей реальной действительности.
По натуре Вано был человеком влюбчивым: где бы он ни был, что бы он ни делал, глаза его вылавливали, фильтровали из толпы особ прекрасного пола, голова непроизвольно вертелась то вправо, то влево; и часто — ох как часто! — кровь жарко приливала к его сердцу. Начисто лишенный всяких комплексов, веселый, жизнерадостный, он не принадлежал к робкой категории воздыхателей и однолюбов.
Арсенал его средств на романтическом поприще был поистине неисчерпаем. В зависимости от обстоятельств он преображался неузнаваемо: то выглядел мальчишкой, легким и задорным, то солидным мужем, скромным и немногословным, то вдруг делался лиричным, печально опуская долу хитрые свои очи, то становился неотесанным, дерзким грубияном. И женщины любили Вано, поэтому его амурные дела были весьма запутанны: с одними он поддерживал дружеские отношения, с другими надеялся на нечто большее, с третьими просто сожительствовал; все это было связано со сценами ревности, обидами, угрозами, хлопаньем дверей, слезами и выяснениями отношений. А любви не было — были увлечения, надежды, ошибки.
От Марины Вано прятался за телеграфные столбы и спины прохожих; Циалу он преследовал и устраивал ей сцены; Манана его презирала; брат Тамары собирался с ним породниться; Медея грозилась перерезать себе вены, после того как увидела его в кино под руку с Нани. Одна Нани не предъявляла Вано претензий, она любила его тихо и безропотно. Вано не был ни коварным искусителем, ни злонамеренным соблазнителем, ни опытным сердцеедом; всякий раз искренне влюбляясь в какую-нибудь прелестницу, Вано тут же забывал о существовании всех остальных, в результате он окончательно запутывался в сложной сети интриг, проклинал себя, жалел, оправдывал… но голова его по-прежнему вертелась то влево, то вправо, и он ничего не мог с этим поделать.
Вот такие были дела.
Эту амурную нить мы собираемся продернуть в полотно монотонных по своей сути событий, отнюдь не намереваясь придать этим событиям блеск и красочность, а единственно с целью остаться верным правде характера нашего героя.
Как это часто бывает, Вано пренебрегал обществом своих коллег. Близкими друзьями, приятелями и даже просто собутыльниками были люди, занимающиеся чем угодно, только не музыкой. Круг его знакомых включал врачей, фотографов, часовщиков, молодых ученых и чистильщиков обуви — людей веселых и бесхитростных.
Изобретение увеличительной линзы придало символический, зримо ощутимый смысл погружению человека в детальное изучение предметов, выхваченных из пестрого многообразия мира; человек, вооруженный микроскопом, теодолитом или подзорной трубой, воспринимается сторонним наблюдателем как символ сосредоточенного внимания на чем-то подернутом для нас флером тайны, символ углубления в мир, недоступный нашему взгляду, скользящему по поверхности предметов. Пусть комедия останется комедией — товарищи Вано предстанут перед нами уткнувшимися во всевозможные оптические инструменты; надо постараться сделать это незаметно, ненарочито, как бы случайно. Выбор такой фактуры поможет нам, хотя бы намеком, отделить мир безмолвного корпения от мира суеты и звонкого пустословия.
Глядя, как работают друзья, Вано и самому всегда страстно хотелось «засесть». Он представлял себе, как это будет выглядеть: рояль, исписанные листы нотной бумаги, работа спорится, телефон отключен. Вот только жаль: сегодня уже поздно, надо начинать с утра.
«Завтра!» — уже в который раз думал Вано.
Друзья нашего героя были правильными людьми, они жили по принципу: делу — время, потехе — час. Вот это «потехе — час» и разделял Вано со своими товарищами. Если у кого было желание повеселиться, развеяться, поговорить по душам или в праздной задумчивости посидеть за бутылкой вина, первый, о ком вспоминали в таких случаях, был Вано, понятливый собеседник, неутомимый собутыльник, с ним всегда уютно и легко. Вано обычно недоставало духу отказать кому-нибудь в такой ситуации; напротив, он даже чувствовал особую радость, махнув рукой на все свои дела, погрузиться в атмосферу умиления и пьяной ясности мысли в доверительных застольных беседах.
На другой день хирурги возвращались к своим операциям, микробиологи возились с бактериями, часовщики чинили часы, фотографы фотографировали, окулисты осматривали глазное дно своих пациентов, топографы размахивали руками, прильнув к теодолитам, — все они, когда Вано не стало, ясно ощутили, как им его не хватает. Некоторые даже завидовали прожитой им жизни. «Может, так и надо?» — думали они.
Поскольку мы сделали попытку в самых общих чертах охарактеризовать друзей и приятелей, окружавших нашего героя, сразу следует сказать несколько слов о людях, которые, с Вано непосредственно не соприкасаясь, будут составлять фон (или так называемый второй план), на котором развертываются события. Было бы очень неплохо, если бы и этот компонент фильма оказался принципиально однородным по структуре, поэтому мы заселим фон каждого кадра, где это возможно, людьми, что-то делающими руками: машинистки будут печатать, домохозяйки — вязать или стряпать, дорожные рабочие будут стелить асфальт, шоферы — возиться с приподнятыми на домкратах автомобилями, каменщики — возводить стены; всюду будут что-то строить, что-то копать, сооружать, переносить, укладывать.
Руки у Вано неспокойные, он тоже все время что-то крутит в руках: сгибает, выпрямляет, мнет или складывает, но в результате получаются вещи, ни к чему не пригодные, ни в какое дело не употребимые и никому не нужные, — согнутый гвоздь, бумажный кораблик, спичечный колодец, скрученная фольга, перепиленный карандаш.
Заключение мы собираемся посвятить беглому изложению некоторых аспектов той формы, в которую было бы желательно облечь нашу несложную историю.
Первое, что нас беспокоит, — это свойственный средствам художественного кинематографа порок, заключающийся в его псевдодокументальности.
Какие бы идеи ни проповедовались посредством игрового фильма, всегда их аргументация зиждется на подделке под документальность, на игре во «всамделишность» (правдоподобно все, вплоть до постельных сцен). Это наши чисто вкусовые воззрения, и нам хотелось бы в будущем фильме избежать такой подделки под действительность, не прибегая в то же время к высокопарной условности.
Пусть действие фильма, протекающее максимально правдоподобно и убедительно, прерывается небольшими документальными интермедиями, в которых оператору надо будет незаметно для актеров снимать их в жизни или, как это принято говорить, «подсматривать» в те моменты, когда они не заняты изображением вымышленных нами персонажей. Обычно после сыгранной сцены звучит команда «стоп», актеры принимают естественный облик: жуют булки, шнуруют ботинки, зевают или потягиваются, иногда отклеивают усы, бороды, болтают о том о сем или валяют дурака от нечего делать.
Разные бывают у людей взаимоотношения: у кого дружеские, у кого натянутые, но почти всегда отличные от тех, в которых находятся изображаемые ими в фильме персонажи; снова начнется съемка — и, возможно, секунду назад мирно беседовавшие два человека вдруг вступят в жестокую перепалку, вынужденные к этому текстом сценария. Пусть действие фильма происходит в помещениях, очень похожих на настоящие дома и интерьеры, — потом вдруг выяснится, что это всего лишь декорации и бутафория. Во время съемок на улицах можно снимать непременных в таких случаях зевак и любознательных прохожих. Случается, что они очень занятно реагируют на снимающуюся ту или иную сцену. Неплохо бы снять актеров во время озвучивания, можно даже повторить несколько раз один и тот же эпизод, озвученный разным по смыслу текстом. Интересно для этих же целей придумать куски, где мужчины будут играть женские роли, или наоборот. Тут можно надеяться на забавный резкий переход при возвращении актера к истинному своему облику. В этом же плане стоило бы два-три раза повторить одну и ту же сцену и сыграть каждый раз совершенно по-другому или даже попросить актеров поменяться ролями.
Создадим улицы, возведем стены, уберем комнаты, смастерим мебель, разбросаем там и сям тряпки, подушки, бутылки, книги и сковородки; наденем на актеров разные платья, сбреем с них усы и бороды или, наоборот, приделаем их и начнем разыгрывать перед Вано перипетии его жизни. Актерам весело притворяться — они лицедеи, для Вано все серьезно, все это — его жизнь. Актеры сыграют ему мать, отца, начальство и возлюбленную; изобразят собой друзей его и недругов, и просто знакомых, и даже тех, с кем он незнаком, — целый мир создадут лицедействуя. Они будут здороваться с ним, беседовать, шутить, ревновать, требовать, обижаться, целоваться, пакостить, утешать, обманывать, знакомиться, умирать, уходить навсегда, возвращаться, влюбляться, кричать, плакать, говорить строго, доверительно, говорить шепотом, говорить учтиво и холодно; обещать — и не исполнять, обольщать, радовать и делать сюрпризы — все, что взбредет им в голову. И Вано будет уверен в том, что такая у него жизнь, так ему везет или не везет, что такие уж люди вокруг, ничего не поделаешь.
Документальные интермедии не должны, разумеется, перегружать фильм, пользоваться этим приемом мы будем, соблюдая осторожность и меру: всем интермедиям следует определить точное место в сценарии и снабдить их конкретным сценарным планом, заданием, чтобы было заранее ясно, где и для чего они служат, кого в них снимать и на какие поступки провоцировать актеров. Но, повторяем, само действие фильма, поступки действующих лиц, независимо от контраста с интермедиями, должны быть максимально реалистичными и достоверными, без какой бы то ни было театральности.
Таким приемом мы надеемся: 1) отделить придуманную жизнь вымышленных нами персонажей от конкретных людей, их изображающих, и избавиться от претензии на «всамделишность», вытекающей из характера средств, которыми пользуется игровое кино; 2) рассказать нашу историю языком реалистичным и в то же время, что ближе к языку искусства, более или менее условным. Как нам кажется, наше стремление облечь рассказ в такую форму есть не что иное, как попытка, избежав кинематографической мистификации, вернуться к добрым традициям искусства театра, где актер есть актер и никогда не идентифицируется с персонажем пьесы, где много раз и в различном исполнении можно смотреть одну и ту же вещь, а образы ее все-таки остаются для нас отделенными от конкретных интерпретаторов.
Следуя этому принципу, мы предполагаем завершить фильм таким эпилогом: из-за темных гор восходит солнце, над темным городом беззвучно носятся птицы, перелетают с деревьев на крыши, садятся на провода; за городом, на пустыре, стоят два автобуса и один крытый тентом грузовик, чуть поодаль от машин — толпа актеров, все, кого мы видели в фильме; гардеробщики с вешалками, на которых болтаются костюмы наших персонажей, обходят актеров, отбирая у них пиджаки, брюки, рубашки, и сваливают вешалки с одеждой в кузов грузовика. Вот пиджак Вано…
Грузовик отъезжает, шума мотора не слышно. Парень, игравший Вано, сидит в автобусе, одетый в царскую мантию, с бутафорской короной на голове, курит и смотрит в окно вслед уезжающему грузовику. На пустыре актеры в тишине надевают на себя средневековые доспехи, некоторые уже одеты: кто в богатые костюмы придворных, кто в скромные одежды челяди, горожан или воинов. Костюмеры с булавками во рту поправляют и закладывают складки на их спинах.
Тишина. Все дальше отъезжает крытый тентом грузовик, носятся птицы над освещенными утренним солнцем пустынными улицами. Одна драма окончена…
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Пятница, 31.01.2014, 12:33 | Сообщение # 4 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| «Жил певчий дрозд»
Современная притча
В фильме Отара Иоселиани детали кажутся случайными из-за того, что они не выделены из быта. Но повторяемость деталей намекает на их метафорический смысл (это как метафоры-рифмы). Детали можно разделить на четыре вида. Первые как бы предупреждают Гию о возможности смерти: на него чуть не свалилась кадка с фикусом, герой чуть не попал под машину, потом чуть не упал в открытый люк в театре и чуть было не выпил яд из пробирки. Ни о какой предопределённости смерти Гии здесь не может быть и речи. В наше время случайная смерть уже никого не удивляет — всё может произойти в быстротечной жизни. И названные детали словно напоминают Гии о том, что жизнь может оборваться мгновенно.
А метроном и часы подсказывают: время-то идёт, а ты ещё ничего не сделал, ничего не успел, не написал свою музыку, занимался бесполезным и бесцельным — скрепки превращал в «ожерелье», которое потом вновь разбирали на звенья; из проволоки делал спираль, но и её затем разгибали; разбирал утюг, но не чинил; шил костюм, но не заканчивал. И оставалась непрочитанной кипа газет, а многое, многое другое — несделанным. Таковы детали второго вида. Так что же? Жил певчий дрозд? Порхал по жизни?
Но после смерти Гии остался не только крючок, на который часовщик Тамаз может повесить свою кепку. Конечно, этот крючок — единственная материальная память о герое. Но разве дело в этом? Может быть, стоит говорить о том следе, который оставил Гия в душах людей, если выражаться банально. Ведь он всегда был не замкнут в себе, но открыт вовне, к людям. Беспрерывно что-то делал для них — а значит, и для себя. Отводил друга к знакомому врачу, приходил к тёте Элисо на день рождения с цветами и аккомпанировал ей, подпевал вместо Гейдара мужскому хору, помогал какому-то незнакомцу в библиотеке решить трудную задачу. Наконец, Гия делал своё непосредственное дело — вносил собственную лепту, личный удар в литавры, пусть и вечно опаздывая на репетиции и концерты оркестра. Всё это — детали третьего вида. Так что же? Жил певчий дрозд? Приносил добро людям?
И, наконец, детали четвёртого вида. Гия всё время пытается куда-нибудь заглянуть — в окуляр теодолита, в глазок кинокамеры, в телескоп. Ему всё интересно. Он смотрит в мир. Но Гии некогда взглянуть в самого себя. Он хочет проникнуть в суть вещей, увидеть: что там, внутри. Но в углублённом постижении мира он не видит себя (вариант, обратный самоуглублению). Гия вглядывается в далёкое и не замечает близкого. У него дальнозоркость в противоположность близорукости. Гия смотрит на своих родителей в телескоп. Далёкое становится близким. Но всё равно плохо видно. И дело даже не в объективе. Причина заключается в «плохом зрении» самого Гии. Он не может на всё посмотреть вблизи, так сказать, в натуральную величину. Если большое видится на расстоянии, то для малого нужен микроскоп, а не телескоп.
Фильм «Жил певчий дрозд» говорит как об опасности «дальнозоркости», так и «близорукости» в жизни. Он ничего не решает, не определяет, а предлагает задуматься. И финальный кадр деталей механизма часов напоминает нам о необходимости этого раздумья. Анкер вращает маховичок, приводящий в движение маятник, — и тот отсчитывает секунды, минуты, часы, данные нам, зрителям, на размышление. Каждый из нас должен решить, что выбрать: замкнутость в себе или открытость вовне. Решить, пока не поздно. Пока не прерван бег нашей жизни, пока ещё сочится сквозь пальцы песок отмеренного нам времени. Пока есть ещё время и можно успеть.
Но можно рассматривать финальный кадр и как метафору Вечности, которая не знает остановки в своем перетекании из прошлого через настоящее в будущее. Сменяются поколения людей, время человека переходит во Время века, стремящееся к Вечности. Перед её лицом все мы равны, и она неумолимо вершит свой суд: подвергает забвению или сохраняет в памяти. И всё же — жил человек! Был!
Когда Гия остаётся наедине с самим собой, он всё равно занят каким-нибудь делом. И даже если вообще ничего не делает (редкий случай!), он всё-таки занят не собой, а разглядыванием замысловатого узора на обоях, который должен быть ему знаком ещё с детства. А за кадром возникает мелодия, которую пытается сочинить Гия. Можно считать её голосом его души, сожалеющей о том, что о ней так и не вспомнили. И тогда приходит на ум пролог ленты. Гия лежит на траве, задумчиво покусывает длинный стебелёк (что уже стало знаком раздумья человека), вслушивается больше в себя, чем в щебет птиц — и рождается мелодия, неторопливая исповедь человеческого сердца. Но не успев возникнуть, она тонет в гуле и шуме города. Робкое признание души исчезает в гаме и грохоте людского существования.
Даже в таком внешне прозаическом произведении, как «Жил певчий дрозд», можно обнаружить особое соотношение между сюжетом и фабулой. Фильм перенасыщен действием, сюжет ответвляется в разные стороны, значение приобретает каждая мелочь. Разгадка загаданной фабулы происходит только на смысловом уровне. Жил певчий дрозд — вот фабула. И она имеет метафорический смысл. Главное уходит в подтекст, сюжет лишён открытого конфликта, приближен к неторопливому течению жизни. Но малозаметные детали намекают на существование второго, смыслового пласта.
Метафорическим камертоном картины становится мотив истекающего времени, отсчитывающего часы и секунды человеческой жизни. Внутри повествования этот мотив сюжетно, бытово оправдан. Камертон необходим Гие как музыканту. А в часовой мастерской, куда он часто заходит, работает приятель Гии. Своеобразный «цейтнот» времени (хотя по-немецки «цейтнот» как раз и есть нехватка времени) заставляет Гию постоянно спешить.
Но в некоторые моменты действие как бы замедляется — наступает пауза, время останавливает свой бег (как, например, в прологе или в эпизоде, когда Гия, засыпая, рассматривает рисунок на обоях, словно так и не разгаданный до конца). Время здесь вырывается из конкретных реалий, лишается ежеминутности. Так происходит всегда, когда мы задумываемся, отключаясь от действительности. И время взывает героя к раздумью. Но он этого не замечает. Или не хочет замечать? Тратит жизнь попусту. Однако что-то остаётся после его внезапной, нелепой смерти — и кто-нибудь помянет добрым словом.
В финале время мифологизируется, превращаясь во Время. И судит героя? А может быть, нас зовёт к размышлению. Являясь истинной параболой, «Жил певчий дрозд» открыт в бесконечность — и зритель, выведенный из состояния покоя, будет пытаться определить для себя отношение к экранному персонажу, решать: к а к следует жить.
Сергей Кудрявцев
Авторская оценка: 10/10
http://www.kinopoisk.ru/review/867419/
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Пятница, 31.01.2014, 12:33 | Сообщение # 5 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| «Жил певчий дрозд»
БРАШИНСКИЙ М. [Отар Иоселиани] // Новейшая история отечественного кино. 1986—2000. Кино и контекст. Т. 1. СПб.: Сеанс, 2001.
К пространству и времени Отар Иоселиани относится снисходительно — как мастер, их покоривший. Французы считают его своим, грузины посмеиваются над французами, а О. И. всю жизнь снимает одно кино, не грузинское и не французское. Разумеется, он менялся, но не в общей, а в собственной системе координат. Фильмы Листопад, Жил певчий дрозд и Пастораль — все, что О. И. сделал в большом советском кинематографе, — сами собой складываются в трилогию. Это своеобразный «ветхий завет» О. И. Здесь движение режиссера целенаправленно и линейно. От стилизованного «потока жизни» Листопада через расчетливо имитированную хаотичность …Дрозда к жесткой геометрии Пасторали. От раскованной фабулы Листопада через сюжетные осколки …Дрозда к вызывающей бессюжетности Пасторали. От магнетизирующего мир героя Листопада через «рассеянного» по миру протагониста …Дрозда к коллективной безгеройности Пасторали. От язвительной социальности Листопада через экзистенциализм …Дрозда к абсолютной метафизике Пасторали.
Смысл движения О. И. заключался в тотальном очищении киноязыка — и от социальной конкретики, и от «художественной выразительности». В ответ на модное некогда утверждение, что кино — искусство синтетическое, О. И. рассмеялся бы в лицо обидчику. Он уверенной поступью прирожденного модерниста шел к отточенному минимализму архаического, «примитивного» кино.
Уже в …Дрозде эпицентром конфликта стало время, выраженное не только через опыт героя, который метался в тщетных попытках воссоединить обрывки распавшегося временного потока, но и в самой ткани произведения. Итогом первого цикла стала Пастораль — фильм о времени, тождественный тому, о чем в нем рассказывается. В Пасторали не было и следа литературности; прообраз ее языка — музыка. Если в Листопаде симпатии режиссера всецело принадлежали герою, а в …Дрозде жанр «небрежной трагедии» (как определил его сам О. И.) сглаживал эмоциональные акценты, то в Пасторали мир вовсе утратил антропоцентричность. Для создания космоса из малых форм жизни психологический метод не годился: в ход пошло физическое бытие как таковое. Тогда же О. И. отказался от мышления монтажной фразой и сфокусировал взгляд лишь на тех связях, которые можно установить в рамках одного кадра. Он обосновался на среднем плане, из всех наиболее нейтральном; плане не переживания и не события, но жеста.
Выражаясь условно, О. И. в Листопаде создал модель дома, в …Дрозде — модель города, а в Пасторали — модель мира. В Фаворитах луны — четвертом полнометражном фильме О. И. и первом, сделанном им во Франции, — были подытожены открытия предыдущих картин. Фавориты луны жестче и схематичнее всего, что режиссер делал раньше. В бесфабульной истории приключений живописных полотен, их владельцев и похитителей перед зрителем предстал мир и одновременно формула мира: структура настолько обнаженная, что походила на слепок с самой себя. Дальше разрабатывать тот же метод было бессмысленно: О. И. все уже о нем знал. Так ученому, открывшему законы вселенной, ничего другого не остается, как проверять правильность своих выводов на частностях. Этим О. И. и занялся в трех своих последующих работах.
http://old.russiancinema.ru/templat....id=2147
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Пятница, 31.01.2014, 12:33 | Сообщение # 6 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| «Жил певчий дрозд»
ШКЛОВСКИЙ В. За 60 лет работы в кино. М., 1985.
Всегда спрашивал себя: как грузины живут ежедневно?
Иоселиани в новой картине «Жил певчий дрозд» («День-деньской») показал будни города.
Мишель Монтень в книге «Опыты» говорил: «Человек человеку или бог, или волк».
Молодой Горький во время первой революции показал нам, что человек человеку товарищ.
Об этом мы продолжаем говорить книгами и картинами соседям.
Народ народу друг.
Картина печальна и учит тому, что надо даже самым молодым и самым веселым уметь не отвлекаться, когда работаешь, ограничивать проявление своего дружелюбия, но надо любить жизнь, а не только самого себя.
Картина открывает в бытовом прекрасное, человеческое.
Она показывает, что искусство не может жить без дисциплины.
К этому надо прийти, сохраняя в себе осязание счастья — творчества.
В картине общий друг гибнет под колесами автобуса в спешке, торопясь куда-то, куда совсем нетрудно было бы прийти заранее или совсем не приходить.
Картина печальна, трогательна, человечна, оптимистична.
Почти все роли исполнили непрофессиональные актеры. Они у Отара Иоселиани не чувствуют себя перед киноаппаратом связанными. Они понимают сущность картины, находятся в художественном взаимоотношении друг к другу.
Это нельзя назвать самодеятельностью — это можно назвать возведением быта в искусство.
http://old.russiancinema.ru/templat....id=2147
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Пятница, 31.01.2014, 12:34 | Сообщение # 7 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| ЗОРКАЯ Н. "Жил певчий дрозд": тогда и теперь. // КЗ. 1991. № 11.
По материалу, фактуре, манере "Жил певчий дрозд" естественно примыкает к "Листопаду". […] Но в фильме "Жил певчий дрозд" Иоселиани пустился в путь неведомого. Правда, глубина фильма распознается не сразу. […]
Открытый — в самом буквальном смысле слова — финал картины выведен в часовую мастерскую. […] Вся сцена идет под стук часов. К последним кадрам он нарастает, и на крупный план, самый длинный в картине, выносится деталь — механизм часов. […]
K родимому шуму часов вывел Отар Иоселиани свою картину, словно включив задыхающийся, сбитый, рваный ритм одного оборванного человеческого существования в мерный ритм мировой жизни. И вечности на суд отдано решение задачи (могут ли люди ее решить?), в чем же истинное служение: в аскетическом ли собирании души и самодовлеющем уединении творчества или в добровольном отказе от себя и очарованном, любовном саморастворении в людском инобытии? Картина "Жил певчий дрозд" дает раздумью большой простор, так как в ней затронуты коренные проблемы духовного бытия и глубинные его противоречия.
Прошло двадцать лет, и миновалось все, что нужно было пережить и автору, и нам, его верным зрителям. Я снова смотрю картину, которую помню, казалось, наизусть. И — беда! — лишь в редкие моменты испытываю тот давний восторг сопереживания. Пожалуй, только в сценах оркестровой ямы с ее гениальным образом оперной преисподней, взмывающей к небесам, более всего благодаря торжествующему "соло" нашего Гии — это и есть, оказывается, его партия в музыке мироздания.
http://old.russiancinema.ru/templat....id=2147
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Пятница, 31.01.2014, 12:34 | Сообщение # 8 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| Жил певчий дрозд
"Жил певчий дрозд" — также произведение многослойное. Наверху — рассказ о легкомысленном парне, он не умеет сосредотачиваться, всюду опаздывает, всех подводит вместо того, чтобы осуществлять свое истинное призвание музыканта: писать некое сочинение. Лишь однажды — в прологе — мы увидим героя в минуты уединения и вдохновения, а дальше на экране развернется редкостная по свежести, юмору, таланту и мастерству кинематографическая панорама города, где жизнь мчится, словно поток боржоми или шампанского, полная встреч, улыбок, мелькания лиц и улиц. В этом потоке захлебывается и теряется добрый парень Гия — ему не до творчества! Но под этим — философское раздумье о смысле и цели существования человеческого, о призвании, об антиномии одиночества или служения людям, о быстротечности времени, о самой философской категории Времени… Тут открывается второй пласт картины. В нем внимательно рассмотрен механизм человеческого поведения, особенности определенного психологического типа. Почему Агладзе несобран, почему не работает, отчего всегда опаздывает? "Да неужто не ясно? — скажет аккуратный резонер, особенно из тех, кто воспитан моралистическим кино. — Он эгоистичен, безответствен, ленив, лишен чувства долга и уважения к ближним — вот в чем дело!" Но все как раз наоборот. Режиссер прочертил линию Гииного дня и довел ее еще до того рокового утра, когда автобус сбивает куда-то опаздывающего Гию. И тогда обнаруживается, что себе лично этот человек не уделил ни минуты и уж тем более никакой пользы нигде для себя не искал. Не отдыхал ни минуты и целый день "отдавал долги", а именно: встретиться с тем-то и отвести к врачу того-то, достать обещанную вещь одному и побывать у другого, и так далее и так далее — плоды обещаний, возникших по нерасчетливости, а к тому же — неумению усвоить, что в сутках всего лишь двадцать четыре часа. Гия весь в обязанностях, но никак не в удовольствиях. И даже вечернее застолье в ресторане, где две компании начинают "бороться" за него, тоже ведь для Гии долг, ничто иное! И ударить в оркестровый барабан сию, ни секундой позже, минуту — тоже долг перед людьми. Остается только та музыкальная фраза из собственного сочинения — ее никто не требует, никто не ждет. Это свое — и потому она обрывается… Но напоминая о себе, внутренняя мелодия — творческое призвание человека — вносит в душу героя постоянный разлад, стойкое недовольство собой, чувство вины.
Зоркая Н. М.
http://www.inoekino.ru/prod.php?id=1722
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Пятница, 31.01.2014, 12:34 | Сообщение # 9 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| КОЗЛОВ Л. «Жил певчий дрозд»: тогда и теперь. // КЗ. 1991. № 11.
Фильм этот, если прочитывать его на уровне бытоописательном, легче легкого толкуется как назидательная повесть о непутевом растратчике времени и таланта, жестоко за это поплатившемся. Иное дело — на уровне философском, а этого уровня фильм достигает при всей своей непретенциозности и непатетичности. В образном единстве фильма заключены вопросы общезначимые, и они требуют (словно бы нимало на себе не настаивая) от каждого зрителя, приемлющего фильм, полной самостоятельности размышления о нем — настолько же, насколько и умения вглядываться и готовности вникнуть.
Спустя двадцать лет этот фильм выглядит не утерявшим ничего в своем внутреннем совершенстве. Хотя отчетливо видно, что он принадлежит другой — отошедшей уже — эпохе истории. Изменилась действительность, изменились мы сами. И ныне, видя тот весенний Тбилиси, что запечатлен фильмом, невозможно отрешиться от сознания беспощадности хода времени, невозможно забывать о том, что равновесие и связность представленного на экране мира, донизанного музыкой и дружелюбием, — нарушены и разъяты. А те вопросы о человеке и его существовании среди людей, что были этим фильмом заданы, — остаются в силе, не теряют своей важности но осознаются по-иному.
http://old.russiancinema.ru/templat....id=2147
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Пятница, 31.01.2014, 12:34 | Сообщение # 10 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| ШИЛОВА И. «Жил певчий дрозд»: тогда и теперь. // КЗ. 1991. № 11.
Критика по выходе фильма довольно единодушно высказала мысль о том, что «Жил певчий дрозд» — фильм о времени. Но уникальность произведения О. Иоселиани как раз в том и состоит, что категория эта — и как предмет мысли, и как формообразующее начало — проникла и определила собой все элементы структуры: изображение, звук, музыку — все композиционные приемы. Она стала подлинным и единственным «героем» фильма, реализовалась в предметном, монтажном, ритмическом и звуковом строе картины.
Сегодня фильм показался мне более сложным, таинственным, многомерным: при всей его ясности и бесхитростности. В черно-белом его обличьи таится и приоткрывается многоцветье интонаций, ощущений, варьируемых напевов, значений и смыслов. Стройность построения, ясность сквозных мотивов, воспринимаемых теперь со всей очевидностью, — оживотворены чувственной достоверностью живых проявлений самой действительности, легкостью и летучестью откликов на эти проявления. Прочность притчевой конструкции еще удерживает зыбкую материю в равновесии, но не скрывает ее глубинных противоречий. Реальность времени уже распадается на враждующие ипостаси, на языки, перестающие быть естественным средством общения, на представления о себе и своем существовании, пробуждающие роковые предназначения.
Простота и сложность фильма «Жил певчий дрозд» — две стороны одного созданного художником образа, который в те годы казался сверхреальным, а сегодня кажется сверхмифологическим.
http://old.russiancinema.ru/templat....id=2147
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Пятница, 31.01.2014, 12:35 | Сообщение # 11 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| Жил певчий дрозд
Гия (Канделаки) играет на литаврах в Тбилисской опере. Каждый раз, когда, судорожно натягивая фрак, он в последнюю минуту вбегает в оркестровую яму, дирижер клянется его уволить.
Гия прекрасен: все «новые волны» обожали таких беспутных, суматошных бедолаг, которым до всего есть дело, которые вносят добрую ноту хаоса в скучный окружающий мир. Дополнительная причина любить героя: Гия — художник. Литавры — это так, поденщина, удивляющая его самого. На самом же деле в его голове непрестанно звучит музыка, которая прославит его, если он найдет минутку ее записать. Но Гия и жалок, достоин едва ли не презрения. Перелетая с ветки на ветку, порхая над чужими жизнями, он, кажется, не способен даже запомнить лицо женщины, которой объяснялся в любви. И музыку не запишет никогда: гораздо интереснее дирижировать рабочими, мостящими улицу, или артистически разгонять машины на узких улочках. Камера Иоселиани, словно тбилисский зевака, прилепившийся к Гие от нечего делать, бродит за ним с утра до вечера. Кажется, что она недоуменно покачивает головой, призывая нас в свидетели, и, всплескивая руками, задается вопросами, ответа на которые не дождаться. Была ли музыка? Да и была ли сама жизнь — или так, привиделась, придумалась, такая богатая и такая бессмысленная?
Михаил Трофименков
http://www.afisha.ru/movie/166846/review/146446/
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Пятница, 31.01.2014, 12:35 | Сообщение # 12 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| Ясно, как в басне - фильм «Жил певчий дрозд» Отара Иоселиани
Образ неумолимо уходящего времени издавна волнует художников. Медлительный круговорот светил, иссякающая струйка песочных часов, мерное раскачивание маятника-все это напоминает несложную, но существенную истину о быстротечности жизни, о невозвратимости прошедших минут, часов, лет.
В финале фильма Отара Иоселиани «Жил певчий дрозд» чуть громче обычного стучит маятник простых домашних часов. Да, он говорит о безвозвратности потерянного времени и еще о многом. Зритель уходит задумчивым и печальным. И, по-моему, это хорошо.
Здесь может возникнуть дискуссия. А нужны ли нам фильмы, наводящие грусть? Не расслабляют ли они, не демобилизуют ли? И, боже упаси, не искажают ли типические черты нашей действительности - жизнеутверждающей и бодрой? Я отнюдь не шаржирую: такие возражения возможны. И было бы несомненно плохо, если б грусть и печаль порождало большинство наших фильмов. Зрители просто перестали бы ходить в кино, критики забили бы тревогу. А не было бы также плохо, если бы большинство наших фильмов порождало веселье, смех? Ведь необязательно зрителю каждый раз уходить из кинотеатра, нахохотавшись, как после «Кавказской пленницы» или «Джентльменов удачи». Человеку свойственна сложнейшая гамма чувств, тончайшая радуга настроений, и искусство не имеет оснований игнорировать одни настроения и чувства, беспрестанно будоража другие. Печаль, досада, сожаление - чувства благородные, особенно если они вызывают намерение устранить причины, вызывающие их.
Итак, фильм Отара Иоселиани вызывает печаль. Но прежде чем застучит финальный маятник, в зрительном зале неоднократно вспыхнет веселое оживление, раздадутся недоуменные возгласы, смех. Что же это за картина такая, к какому жанру ее отнести, по какой рубрике зачислить в списки, да и в какие списки - побед или неудач?
Главный герой фильма Гия Агладзе, молодой литаврист симфонического оркестра, все время спешит. Кажется - ни шагу шагом, всегда бегом. Забот, конечно, у него, как и у всех, немало. И кроме служебных, общественных, домашних дел его ожидает стопка нотной бумаги, на которой начато некое произведение. Мы не знаем точно какое, но чувствуем, что с этим произведением связано немало мечтаний и планов, что оно должно вывести Гию из рядовых оркестрантов и даже, может быть, прославить. Но как раз для этой стопки нотной бумаги времени у Гин не хватает.
Все Гиино время занимают друзья. Прекрасно, когда у человека много друзей. Кажется, весь город - солнечный, красивый, оживленный - состоит из Гииных друзей. И новые многоэтажные дома Тбилиси и старые домики на узких улочках, спускающихся с гор, наполнены друзьями. И пышные фойе театра, и светлые лаборатории, и маленькие ресторанчики, и скромные мастерские, и троллейбусы, и даже бани полны друзей. С одними надо что-то отпраздновать, с другими - просто поболтать, того надо свести к врачу (тоже, конечно, приятелю), а этому надо достать граммофонную пластинку; за этой можно поухаживать, а с той необходимо помириться; этим надо устроить ночлег, а тем - свидание.
И светлоглазый, стройный, улыбчивый и находчивый Гия летит от встречи к встрече, всюду опаздывая, но все же поспевая в последний момент. Особенно удачно он успевает к своей партии на литаврах. Уже согласно звучит оркестр, уже поют на сцене солисты, а у литавр пусто, и Гня еще только бежит по лестнице, на ходу натягивая сорочку и галстук. Уже переглядываются оркестранты, беспокойно озирается дирижер - вет он, момент вступления литавр... И они вступают! Словно разбегаясь, они мягко рокочут и, перекрывая другие инструменты, издают полновесный, гулкий, победоносный звук! Гия успел, не подвел, ударил вовремя...
Комедия? Да, безусловно, комедия о милом добряке, всеобщем приятеле, на которого и сердиться нельзя; всем-то он улыбается, всюду поспеет и дело свое сделает - нанесет свой прекрасный, торжественный удар по гулким, певучим литаврам...
Но почему, отсмеявшись, мы постепенно начинаем ощущать досаду, неловкость за этого приятнейшего парня, которого мы уже успели полюбить?
Дирижер разъярен. Он не может так работать, требует увольнения Гии. Ну, скажем, дирижер - педант, зазнавшийся неврастеник, капризная посредственность. Ведь Гия же успел, спектакль прошел нормально.
Начальник лаборатории тоже разъярен. Кто привел сюда постороннего, подпустил к микроскопу?.. А он еще к тому же чуть не отхлебнул из ядовитой колбы!.. Да, но не отхлебнул же, ничего не случилось и с микроскопом. Ну, скажем, начальник тоже педант, бюрократ, перестраховщик.
Но друзья-собутыльники - отнюдь не педанты и не бюрократы - ведь также обиделись, когда Гия, не устояв перед уговорами, сбежал за соседний столик, будто ему все равно, где и с кем пить. Да и хирург, которого уже ждет больной на операционном столе, вовсе не педант: он покорно ощупывает приведенного Гней силача. И часовщик не бюрократ: он приветливо разгибается и слушает Гиину болтовню... А у нас возникает щемящее чувство неловкости и досады оттого, что занятым людям бесцеремонно мешают.
Впрочем, это чувство возникает не всегда. Смотрите, пожалуйста, как легко и мило вмешался Гия в репетицию хора, как верно исправил фальшивую ноту! А как славно аккомпанировал он своей тетушке, трогательно исполнявшей старинный романс за именинным столом! А как радушно и гостеприимно он встретил незнакомых туристов, неожиданно нагрянувших к нему неизвестно по чьей рекомендации!..
Но и здесь проклятое чувство неловкости все же дает себя знать. Досадно, что талант Гии разменивается по мелочам. Обидно за его старую мать, покорно вставшую ночью, когда Гия притащил к себе подвыпивших и давно уже надоевших друг другу приятелей, за мать, терпеливо ожидающую, когда же сын сядет работать, смущенно приветствующую непрошеных гостей.
Нет, ничего здесь веселого нет, никакая это не комедия.
Впрочем, может быть, все же комедия?
Вот чуть не на голову Гни падает с балкона фикус. А вскоре его чуть не пришибла бадья со строительным мусором. Может быть, как в старой доброй комической ленте с Монти Бенксом, кто-то трахнет нашего безалаберного героя по башке и он, скосив глаза, закружится, смешно задирая ногу, а потом побежит дальше? Нет, ничего такого комического не происходит. Строители ругаются, что Гия проник за ограждение, прохожие ругаются, что чуть не убило человека. И к знакомому чувству досады, что Гия опять помешал, примешивается что-то тревожное. Предчувствие, что ли.
Ну вот, в жанре фильма мы разобраться не смогли, своего отношения к герою не определили, а теперь докатились и до предчувствий. Черт его знает что такое, мистика какая-то...
Так в чем же дело, какими же средствами этот странный режиссер Иоселиани заставил нас то досадовать, то смеяться, то испытывать целую гамму тонких, едва уловимых чувств?
Несмотря на то, что сценарий фильма писали шесть человек, сюжета я так и не уловил, композиции не почувствовал.
В самом деле, вслед за Глей фабула фильма перепархивает с одного места на другое, от одних персонажей к другим. Возникнув, многие персонажи исчезают и больше не появляются. А многие эпизоды можно было бы, пожалуй, перетасовать, поменять местами. Да уж, вот она, дедраматизация, дегероизация!
Впрочем, как это у Горького сказано о сюжете? История развития (или раскрытия) характера героя?
Значит, может быть, такой вот расхлябанный сюжет и выражает, раскрывает характер героя, легко и беззаботно скользящего по жизни? Может быть, такая свободная композиция и отражает образ жизни героя, не скованного ни предрассудками, ни обязанностями? Стало быть, не дедраматизация с дегероизацией, а некий новый композиционный принцип, обусловленный характером героя и основной мыслью фильма.
Но какова же эта основная мысль?
Подождем. Нам ее выскажут отчетливо, как в басне.
Выскажут. Значит, поищем формулу в диалогах. Ведь обычно идея драматического произведения высказывается главным героем или кем-либо из персонажей в решающем, поворотном эпизоде драмы - в кульминации, развязке...
Вот наудачу несколько типичных диалогов:
- Еще раз добрый вечер.
- Добрый вечер.
- Разреши войти к тебе.
- Нет, не разрешу.
- Ну пожалуйста... Понимаешь, я не один... Или вот еще:
- Доброе утро.
- Доброе утро.
- Вот.
- Что это у тебя?
- Пластинка.
- Жаль, немного поцарапана.
- Не нравится?
- Нет, почему, нравится. Это мне?
- Да.
- Спасибо. Или еще:
- Добрый вечер.
- Добрый вечер.
- Как дела, Гоги?
- Хорошо.
- Здорово...
- Сядь на свое место. Девочки там, в большой комнате.
- Садись.
- Что-то не хочется.
- Куда ты?
- Як Нико загляну на минутку.
И так почти весь фильм. А если прибавить к подобной болтовне еще целый поток неорганизованных звуков: отрывков из деловых разговоров посторонних людей, из лекций, из радио- и телепередач, из звучания уроков, уличных окриков, тостов, песен, романсов, оперных арий, граммофонов, - то получится нечто хаотическое.
Однако не обусловлено ли и это композицией фильма, эпизодами, как бы случайно вырванными из быстротекущей повседневности, и не создает ли это ощущение жизненности, обаяние непосредственности, очарование достоверности? Ведь в том, что сначала кажется беспорядочным набором слов, звуков, фраз, есть своя закономерность. В бессодержательных репликах пульсирует живая жилка смысла, выявляются человеческие характеры, различные взаимоотношения людей. А музыка появляется ровно на столько времени, сколько требуется, чтобы создать настроение, дать ироническую характеристику происходящему, порой контрастировать, порой совпадать с эмоциональным настроем эпизода. А если режиссер и задерживается на грузинских песнях, любовно вслушивается в них, зритель охотно слушает их вместе с режиссером, потому что песни эти очень хороши.
Итак, и монотонно-отрывочные диалоги, и потоки разнохарактерных звуков, и разнообразие музыки закономерны, определены композицией и стилистикой фильма, в свою очередь обусловленными характером героя. Хаотический на первый взгляд фильм оказывается на редкость гармоничным и пронизанным определенной мыслью.
Жизнь мчится мимо Гии, разнообразная и привлекательная жизнь, но он, скользя по ней, улавливает только случайные встречи, обрывочные диалоги, поверхностные отношения.
Нужно сказать, что тонкая нюансировка, разнообразие эпизодов и персонажей фильма обусловлены тем, что он снят на натуре и играют в нем непрофессиональные актеры. Неповторимость реальных квартир, учреждений, улиц, магазинов, троллейбусов, мастерских, так точно выбранных режиссером, так точно и остроумно снятых операторами, придает фильму естественность, правду.
Такое же впечатление оставляют и персонажи. Как правило, роли их невелики. Они выбраны так и поставлены в такие обстоятельства, что «игры», «представления» от них не требуется. Они остаются самими собой, и режиссер задерживает на них внимание ровно столько, сколько нужно для того, чтобы заметить их типические и характерные черты. Поэтому они запоминаются. Разве можно забыть толстого, пресыщенного собутыльника, озабоченного концертмейстера, приветливую лаборантку, самоуглубленного хирурга, принаряженную именинницу тетю, целую галерею пирующих гостей или, например, военного, неожиданно заигравшего на рояле. Во всех этих людях, показанных с добрым и тонким юмором, ощущается наша современность; они доброжелательны, открыты и вместе с тем заняты чем-то своим, сосредоточены на своем. В них ощущается и Грузия с ее артистизмом и остроумием, с дружеской бравадой и шумным гостеприимством.
И здесь надо особо остановиться на исполнителе главной роли - Геле Канделаки. Он, как это ни удивительно, не актер, а режиссер-документалист. Но его артистичность, свобода, искренность и гибкость в общении с совершенно различными персонажами, его умение доносить подтекст и внутреннее, не сразу заметное содержание эпизодов, его обаяние и детская незащищенность покоряют. Легко, на бегу, словно играя, быстро меняя настроения, интонации, повадки, он создает характер человечный, свежий, новый.
Вот здесь-то н таится главный успех фильма: найден новый, необычный и сложный человеческий характер.
Уже загорелись споры кинокритиков: каков он - положительный, отрицательный? И правда, как не полюбить Гию Агладзе - доброго, отзывчивого, бескорыстного? И как не осудить Гию Агладзе - пустого, легкомысленного, бесхребетного? Как не увлечься его дружелюбием, готовностью идти навстречу? Как не возмутиться его бесплодностью?
Вот в этой многокрасочности и заключена социальная выразительность этого образа. Характер Гни также по-своему отражает черты нашего общества, организованного так, чтобы каждый мог проявить себя, найти свое место. Но человек должен уметь использовать эти возможности, уметь поставить себе цель, сосредоточить свои силы для ее достижения. Гия Агладзе этого не сумел. И остался певчим дроздом, симпатичным пустоцветом. Разве так не бывает?
Открыть в жизни новый характер, заключающий в себе черты социального конфликта, не легко. Не многие фильмы могут быть названы в этой связи. Мне вспомнился фильм Ларисы Шепитько «Крылья». Центральная роль этого фильма, роль бывшей военной летчицы, столь прекрасно сыгранная актрисой М. Булгаковой, тоже несла в себе мало исследованные, но существенные противоречия. Честный, храбрый, самоотверженный и добрый человек, получивший, казалось бы, все возможности для роста, отставал от жизни, становился людям в тягость. И вывод, основная мысль фильма, был поучителен: не надо думать, что новая нравственность рождается легко, сама собой. Человек не должен останавливаться, успокаиваться. Так же и образ Гии отчетливо говорит о том, что нельзя скользить по жизни, размениваться на пустяки. Каждый человек обязан найти свое место в сложном процессе вечно меняющейся жизни. Гия своего места не нашел. Он не смог ответить за себя перед человеческим обществом.
Торопясь куда-то сияющим солнечным утром, Гия загляделся на хорошенькую девушку и погиб, попав под автобус. Потрясенные, мы старались заглянуть через головы сбегающихся людей, мы слышали тревожный вой кареты «Скорой помощи»... Случайная, глупая смерть!
И зачем это нужно? Случайность в финале фильма? Мрачные ноты вместо разрешения конфликта? Или, может быть, даже (вспомним падающие около героя фикусы и кирпичи) унылая мысль о предопределенности?
Но уныния и мистики нет. Отар Иоселиани погубил своего симпатичного героя для ясности окончательного вывода. Жил певчий дрозд. Порхал по жизни. Казался талантливым, приятным, даже необходимым. А что он создал, что оставил людям? Крючок на стене мастерской, на который часовщик привычно вешает свою кепку.
Мораль ясна. Отчетлива, как в басне. Поучительна. И маятник, отсчитывающий уходящие секунды, зовет нас помнить не о смерти, а о жизни, о ее смысле, о ее требовании к каждому. Найти себя в свершениях для людей.
1972 г.
http://www.kinokadry.com/ussr_sinema/p2_articleid/240
|
| |
| |
| Александр_Люлюшин | Дата: Суббота, 01.02.2014, 10:10 | Сообщение # 13 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 3279
Статус: Offline
| Захлёбываясь в невероятной кутерьме повседневности, мы порой не замечаем, как стремительно отсчитывают часы время нашей жизни и как быстро ускользает то, что было нам отмерено Вечностью. Как часто нам не хватает терпения всмотреться в окружающий мир, познать реальность и, главное, понять собственное призвание, к-му и следует посвятить себя. Безропотно отдаваясь незначительному, мы перестаём воспринимать то прекрасное, что было нам навеяно Природой и, действительно, украсило бы этот мир. Какое бы счастье подарили мы себе и каждому, если б не порхали, а стремились, если б начинали и заканчивали, если бы творили Настоящее, что будет существовать всегда, несмотря на бренность нашего бытия…
P.S. огромное вам, ребята, спасибо за вчерашний очень приятный день!
|
| |
| |
|
