Четверг
28.03.2024
12:41
 
Липецкий клуб любителей авторского кино «НОСТАЛЬГИЯ»
 
Приветствую Вас Гость | RSSГлавная | режиссёр Бернардо Бертолуччи - Форум | Регистрация | Вход
[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 1 из 1
  • 1
Форум » Тестовый раздел » БЕРНАРДО БЕРТОЛУЧЧИ » режиссёр Бернардо Бертолуччи
режиссёр Бернардо Бертолуччи
Александр_ЛюлюшинДата: Четверг, 08.04.2010, 17:25 | Сообщение # 1
Группа: Администраторы
Сообщений: 3240
Статус: Offline
Великий итальянский режиссёр и сценарист БЕРНАРДО БЕРТОЛУЧЧИ (16.03.1940 - 26.11.2018)



1962 — Костлявая кума (англ.) / La commare secca
1964 — Перед революцией / Prima della rivoluzione
1966 — Канал / Il canale
1967 — Нефтепровод / La via del petrolio (телевизионный)
1968 — Партнёр / Partner
1969 — Любовь и ярость (итал.) (Эпизод «Агония») / Amore e rabbia (segment Agonia)
1970 — Стратегия паука / La strategia del ragno
1970 — Конформист / Il conformista
1971 — Бедные умирают первыми / La salute è malata (документальный)
1972 — Последнее танго в Париже / Ultimo tango a Parigi
1976 — Двадцатый век / Novecento
1979 — Луна / La Luna
1981 — Трагедия смешного человека / La tragedia di un uomo ridicolo
1987 — Последний император / The Last Emperor
1987 — 12 режиссёров о 12 городах (итал.) (эпизод «Болонья») / 12 registi per 12 città (segment Bologna) (документальный)
1990 — Под покровом небес / The Sheltering Sky
1993 — Маленький Будда / Little Buddha
1996 — Ускользающая красота / Stealing Beauty
1998 — Осаждённые / Besieged
2002 — На десять минут старше: Виолончель (эпизод «История вод») / Ten Minutes Older: The Cello (segment Histoire d’eaux)
2003 — Мечтатели / The Dreamers
2012 — Ты и я / Io e te

Бернардо Бертолуччи уже давно перешагнул все мыслимые пределы известности. Любые мировые рейтинги бессильны в подведении итогов абсолютной славы этого итальянского художника.

После такого вступления стоило бы, наверное, пуститься в рассуждения о его биографии, но делать этого не стоит, поскольку ничего особенного в личной жизни старшего сына итальянского поэта Аттилио Бертолуччи нет. Единственное, что может быть интересным для любознательного зрителя, это его фильмы. О них можно писать романы, оды и монографии, что, скорее всего, уже сделано студентами Рима, Флоренции и Милана. Нас же интересует одна характерная особенность стиля Бертолуччи – его неповторимость.

Несхожесть фильмов Бертолуччи настолько разительна, что начинаешь сомневаться – неужели все эти киношедевры снял один и тот же режиссёр? Напряжённый, очень эмоциональный, насквозь заполитизированный, и от этого не ставший менее прекрасным, первый легендарный фильм автора «Конформист» (1971) сменяется безумно красивой, тягучей словно лучшие итальянские вина романтической историей «Ускользающая красота» (1996), снятой со всеми своими красотами как будто по заказу турфирмы из родной для Бертолуччи Романьи. Эпическое, детальное, реалистичное, глубокого философского наполнения полотно «Двадцатый век» (1977), охватывающее период итальянской истории с конца 19 века по 1945 год и представляющее собой как бы вариант прустовского романа-интроспекции «В поисках утраченного времени», переходит в откровенно экзистенциальное кино «Под покровом небес» (1990) о судьбе двух европейцев, решивших уединиться от опостылевшей им цивилизации в раскалённой пустыне Африки. Хрупкая, нежная на грани беспомощности, создающая романтическую версию современной трагедии любви драма «Последнее танго в Париже» (1972) никак не укладывается в один ряд с историческим исследованием одной человеческой судьбы, каким является «Последний император» (1987), картиной, заслуженно снискавшей громкую мировую славу и получившей девять премий «Оскар», в том числе за лучший фильм, режиссуру, адаптированный сценарий, монтаж и оригинальную музыку. Впрочем, всё-таки в одном Бертолуччи верен себе всегда – он не снимает слабых фильмов.

У Бертолуччи почти всегда играют только лучшие актёры – неважно, достигли они к тому времени мировой известности или только заявили о себе. Поставив рядом эти имена, можно сразу получить список «звёздного небосклона» - как европейского, так и мирового: Жан Луи Трентиньян, Роберт де Ниро, Жерар Депардье, Дональд Сазерленд, Марлон Брандо, Мария Шнайдер, Жан Марэ, Джереми Айронс, Жан Марэ, Лив Тайлер, Дебра Уингер, Джон Малкович. И все же, как ни прекрасна их талантливая игра, фильмы Бернардо Бертолуччи берут за живое тончайшим сопряжением личных переживаний героев на фоне общественного действия в кризисной или, по меньшей мере, нестандартной ситуации.

Следует отметить постоянное несовпадение интерпретаций творений большого Художника. Непредсказуемость киноходов, непостижимость исследовательского таланта Бертолуччи заставляет смотреть на него более отстранённым взглядом. Когда в редкие моменты это удаётся, понимаешь, что ныне 70-летний Мастер всю свою жизнь снимает один-единственный фильм – о любимом, кровавом, суетном, беспомощном, беспорядочном и неустроенном XX веке, а все его кинокартины – только эпизоды этого гигантского кинофильма.
 
ИНТЕРНЕТДата: Вторник, 01.06.2010, 08:14 | Сообщение # 2
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
БЕРНАРДО БЕРТОЛУЧЧИ
«Я ДЕЛАЮ ФИЛЬМЫ О ГЛУБОКО ВОЛНУЮЩИХ МЕНЯ ВЕЩАХ»

Раскаленное небо двадцатого века — так можно было бы кратко охарактеризовать психологический пейзаж всех лент итальянского киномаэстро. Его фильмы только-только стали выходить на наши экраны, и российскому зрителю еще предстоит открыть для себя непонятого Западом гения.

Осенью 1983 года злые околокиношные языки поговаривали, что Жан-Люк Годар получил Золотого льва св. Марка на Венецианском фестивале только благодаря личным симпатиям тогдашнего председателя жюри — Бернардо Бертолуччи. Но тогда надо было бы признать исключительное гипнотическое воздействие Бертолуччи и на остальных членов международного жюри, присудивших главный приз годаровскому фильму «Имя Кармен». Впрочем, своих симпатий к творчеству Годара и его французских коллег по «новой волне» Бертолуччи никогда не скрывал. В недавнем интервью журналу «Премьер» режиссер признался, что в начале своей кинокарьеры был чем-то «вроде итальянского кузена «новой волны». Другим авторитетом для Бертолуччи стал, бесспорно, Пьер-Паоло Пазолини, чьим ассистентом он работал в самом начале 60-х и чью повесть избрал для экранизации в своем полнометражном дебюте «Костлявая кума» (1962). Сын поэта Аттилио Бертолуччи, Бернардо, как и Пазолини, писал стихи и сценарии (в том числе и для известной картины Серджо Леоне «Однажды на Западе» (1968), часами смотрел ленты в римской фильмотеке. В 1954-55 годах, еще школьником, снял два любительских ролика, о которых нынче вспоминает с ностальгической улыбкой... Словом, как писал сам маэстро, кино стало «истинным существованием, подобно литературе для поэта или прозаика и живописи для художника».

Похоже, сладкий яд «чинема» отравил все семейство Бертолуччи: продюсером стал старший брат Бернардо — Джованни, сценаристом и режиссером — младший брат Джузеппе. Непосредственное отношение к кинематографу имеют и жена Бернардо, режиссер Клер Пиплоу (по происхождению англичанка) и ее брат Марк — сценарист, с которым Бертолуччи сотрудничает в последние годы... Но вернемся в середину 60-х, когда на европейские экраны вышел второй фильм Бернардо Бертолуччи «Перед революцией» (1964). На мой взгляд, именно в этой картине наиболее ярко проявилось влияние французской «новой волны»: монтажная «нервность» черно-белых кадров, использование скрытой камеры, выхватывающей героя в толпе прохожих и т.д. Впоследствии сам режиссер отметил, что картина «Перед революцией» позволила ему вырваться из состояния «идеологической идиллии». Вместе с молодым героем фильма он испытывал сомнения по поводу непреложности марксистских догм и сообща с ним сохранял еще определенные иллюзии...

В тревожный для западного мира 1968 год Бертолуччи экранизирует повесть Ф.М.Достоевского «Двойник», отважно адаптируя ее к реалиям современной Италии. Главную роль в этом фильме, получившем название «Партнер», сыграл, быть может, самый модный актер итало-французского кино тех лет Пьер Клементи «Дневная красавица» Л.Бунюэля, («Каннибалы» Л.Кавани, «Свинарник» П.П. Пазолини) в своей экзальтированной, взвинченной манере, окруженной очарованием Стефании Сандрелли и Тины Омон. И снова Бертолуччи размышлял о проблемах революции, терроризма и насилия, правда, с более отчетливым акцентом в сторону сексуальных сторон человеческого бытия. Знатокам Достоевского «Партнёр» показался слишком далеким от оригинала, кинокритики встретили премьеру с неодобрением... Бертолуччи на время отходит от своей, в сущности, элитарной эстетики и снимает «Стратегию паука» (1969) для итальянского телевидения. Увы, телеэкран был не в состоянии передать изысканность цветовых нюансов пастельных «истменовских» тонов блестящего оператора Франко Ди Джакомо. Экранизируя повесть Хосе Луиса Борхеса, Бернардо Бертолуччи снова перенес действие в Италию. Атос Маньяни (Джулио Броджи), герой «Стратегии паука», пытается выяснить, был ли его погибший во время борьбы фашизмом отец подлинным героем или предателем. И по ходу действия становится ясно, что речь идет не о частном случае времен минувшей войны: Бертолуччи подвергал сомнению официозу историографию в целом с ее фигурами умолчания ,и белыми пятнами, выпрямленными углами и до блеска отполированными шероховатостями. После «Стратегии паука» в творчестве Бернардо Бертолуччи наступил переломный момент, который он охарактеризовал следующим образом:

— К концу 60-х передо мной встал вопрос о популярности того, что я делаю. Просто надоело обращаться к пустым залом. Появилось ощущение, что в действительности моих фильмов нет. Они не вызывают ни восторга, ни смеха, ни слез у публики. Хотя, надо признать, многие делают фильмы антимассовые. Внезапно я понял, что обращался только к самому себе. В тогда мне и пришлось признать существование публики.

Экранизация повести Альберто Моравиа «Конформист» стала для Бертолуччи ступенью к массовому успеху. Бесспорно, по своим философским размышлениям о природе и истоках предательства и соглашательства, о фашизме и антифашизме, об эротизме в различных его проявлениях (гомосексуальную и лесбийскую линию фильма целиком купировали в российских прокатных копиях) «Конформист» — яркий образец элитарного искусства. Однако в отличие от несколько холодноватой манеры повествования, свойственной предыдущим работам Бертолуччи, этот фильм привлекал зрителей темпераментным развитием действия, эмоциональностью и психологической глубиной актерской игры Жан-Луи Трентиньяна, Стефании Сандрелли и Доминик Санда. Сыграв здесь одну из лучших своих ролей, Трентиньян сумел передать на экране нравственную раздвоенность, обреченную патологичность персонажа. Обладая редкой способностью с равной убедительностью играть роли обаятельных положительных героев и пораженных нравственным (и сексуальным) недугом людей, Трентиньян был идеальным кандидатом на главную мужскую роль в следующей картине Бертолуччи — «Последнее танго в Париже» (1972). К сожалению, актер отклонил предложение (по-видимому, смущенный эпатажностью некоторых сцен), о чем ныне искренне сожалеет, считая тогдашнее решение главной ошибкой своей артистической карьеры. Как известно, эта роль досталась Марлону Брандо, который сыграл ее с потрясающим трагизмом и пластическим совершенством. Кое-кому фильм Бертолуччи показался чуть ли не пропагандой порнографии и безнравственности, тогда как на самом деле эта была история краха человеческой личности, пытавшейся «на последнем дыхании» зацепиться за жизнь с помощью импульсивной страсти, правда, круто замешанной на садомазохизме. Спустя четыре года Бернардо Бертолуччи снова удивляет своих поклонников: вместо камерных психологических драм он ставит гигантскую по объему семейную сагу «Двадцатый век» («1900») с участием звезд американского, французского и итальянского кино Роберта Де Ниро, Жерара Депардье, Берта Ланкастера, Доналда Сазерленда, Доминик Санда, Стефании Сандрелли. Притчеобразная история двух приятелей-ровесников, один из которых — бедняк (Депардье), а другой — сын хозяина имения (Де Ниро), повествует о человеческой судьбе, возможности обретения счастья и достижение любовной идиллии. Вопреки теориям о классовой борьбе Бертолуччи интересуют не якобы непримиримые отношения различных классов, а мужская дружба, проходящая через спираль времени — с ее катаклизмами, приключениями, войнами и звездным небом над головой... Несмотря на свою демократическую ангажированность, «Двадцатый век» поздно попал на российские экраны, и, думаю, в отличие от «Последнего танго в Париже - не из-за сексуальной эпатажности, а из-за отсутствия почтения к «самому передовому в мире учению».

В начале прошлого десятилетия на экраны Европы вышла картина Бертолуччи «Трагедия смешного человека» (1981), в которой он попытался в частном случае из жизни семьи промышленника разглядеть конфликты и проблемы Италии, где похищения и террористические акты различных «бригад», кланов, «пролетарских борцов» и иных сторонников насилия продолжали будоражить общество.

После этого Бертолуччи замолчал на целых шесть лет. Очевидно, понимая, что «Трагедия смешного человека» не принесла ему художественной удачи, он пытался найти для себя новые темы, другие подходы к материалу. Так появился грандиозный замысел «Последнего императора» (1987): масштабной фрески из истории XX века. Судьба последнего монарха Китая, из роскошного дворца попавшего в сибирский лагерь, прошедшего «перевоспитание» приснопамятной «культурной революцией» и скончавшегося в тиши и забвении, дала повод для экранного воплощения излюбленных философских тем Бертолуччи, связанных с предначертанностью и переменчивостью человеческих судеб, с цикличностью хода истории, с недостижимостью идеала.

Окрыленный дождем из 9-ти Оскаров, омывшим «Последнего императора», режиссер вновь устремляет свой взор на загадочный и таинственный Восток. Его психологическая драма «Под покровом небес» (1990) с Джоном Малковичем и Деброй Уингер в главных ролях, помимо традиционного для Бертолуччи анализа сложных взаимоотношений между мужчиной и женщиной, любовью и страстью, судьбой и смертью, насилием и мазохизмом, обращалась к проблеме столкновения двух цивилизаций, европейского и восточного менталитетов, обреченных на долгое непонимание и отчуждение. Фантастические по цветоэффектам съемки Витторио Стораро превратили историю трех европейцев, путешествующих по Северной Африке, в киносимфонию с грандиозными пустынными пейзажами, багрово-тревожными закатами, дивной синью раскаленного неба, песчаным маревом барханов... Да еще удивительно объемный, насыщенный тонкими штрихами шумовых нюансов звук в системе «долби»..

Удивленный более чем сдержанным приемом картины в Америке, Бертолуччи в завершающем «восточную трилогию» фильме «Маленький Будда» резко усилил зрелищность изображения (использовав сложные спецэффекты) и постарался сделать философию более понятной для массовой аудитории.

— Я боялся этого сюжета, — говорил позже Бертолуччи. — Последний фильм стал для меня наиболее трудным. Трудным еще и потому, что хотелось сделать в доступным детям…

- Буддисты упрека меня: «Как можно называть маленьким Будду, который так велик? Это оскорбление!». Тогда я пошел к Далай-ламе. Он сказал, что в каждом из нас есть маленький Будда... Я был восхищен, настолько велика сила сострадания Будды, его радость от жизни, духовная глубина, почувствовал в нем огромный заряд доброты и милосердия... В фильме для меня много нового. Мои предыдущие картины основывались на конфликтах, на агрессивности персонажей, тогда как здесь ее желание безмятежности. Я хотел, чтобы незнакомые с буддизмом люди испытывали одинаковые со мной ощущения.

Итак, трилогия Бернардо Бертолуччи завершена. Теперь он снова на перепутье, думаю, вряд ли кто-то, кроме него самого сможет сказать, каким будет этот нелегкий выбор мастера, возвращающегося из десятилетнего путешествие по заморским странам, но гордящегося, что даже на Луне он остался бы итальянцем...

Александр Федоров
Впервые опубликовано в журнале «Видео-Асс Premiere» (Москва). 1994. N 24. С.25-30.

 
ИНТЕРНЕТДата: Вторник, 01.06.2010, 08:15 | Сообщение # 3
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
Бернардо Бертолуччи. Биография режиссера

С течением лет Бернардо Бертолуччи все больше превращается в памятник былому величию итальянского кино. Когда он начинал, были еще живы Висконти и Феллини, он был ассистентом Пазолини на съемках его первого фильма “Аккатоне”, во всю гремела плеяда молодых режиссеров, стремившихся перенести в Италию опыт французской “новой волны”.

Как и “нововолновцы”, Бертолуччи был киноманом. Еще школьником он снимал любительские фильмы, потом бросил учебу, чтобы работать с Пазолини. Интеллигентское прошлое не давало покоя. С раннего детства он писал стихи, будучи студентом Римского университета, получил национальную литературную премию за сборник “В поисках тайны”. Его отец Аттилио Бертолуччи был поэтом и кинокритиком. Тяжелая наследственность буквально “бросала” в творчество. Уже в 21 год Бернардо дебютировал фильмом “Костлявая кума” (1961), который был замечен критиками лишь ретроспективно, после того как режиссер стал знаменитым. Зато картина “Перед революцией” (1964) сделала режиссера знаменитым. Он готовился к ней два года, хотя снял в результате довольно быстро. В ней много автобиографического, со знанием и чувством воспроизведена среда творческой интеллигенции и итальянского middle-класса. Но главное – в нервическом ощущении распада времен, неуютности, бесперспективности и неизбежности бунта молодого поколения. Далее последовал период поисков: документальный фильм об итальянцах и иранской нефти, новелла в очередной вариации на темы Евангелия, соавторство в создании сценария вестерна Серджо Леоне “Однажды на Диком Западе”…

Его следующий фильм “Партнер” (1968 на известной фабуле “Двойника” Достоевского иллюстрировал идеи Антонена Арто и его театра жестокости. Это был театр, вынесенный на улицы, где странные типы носились с “бутылками Молотова” и провозглашали революционные лозунги. Значительно более успешным оказывается обращение Бертолуччи к роману Альберто Моравиа “Конформист” (1970): точное воспроизведение эпохи фашизма, завораживающий лесбийский танец, психопатологическая интерпретация истории сливались в единой метафоре времени, неминуемо подавляющего личность.

В середине 70-х Бертолуччи посетил Москву. Он привез в Советский союз пятичасовой гигант “Двадцатый век” и придавал особое значение тому, как пройдет показ этой революционной эпопеи в столице коммунистического мира. Бертолуччи всерьез заинтересовался “социальной индивидуальностью” нашей страны, ее коллективной психологией. Не потому ли он попросил показать ему прокатную копию “Конформиста”, неведомо как попавшего на советский экран? Результат интуитивного эксперимента превзошел все ожидания. Официальные лица занервничали и повели автора в зал с явной неохотой.

“Мы должны предупредить вас, – сказал один, – в Советском Союзе не существует такого явления, как гомосексуализм. Поэтому в прокатной версии купированы некоторые сцены”. Бертолуччи несколько насторожился. “Выпали также частично мотивы, связанные с лесбиянством”, – продолжал журчать вкрадчивый голос. Режиссер уже догадывался, что находится в стране чудес, и деликатно молчал. При входе в кинозал его огорошили сообщением о том, что порядок эпизодов слегка изменен – для удобства зрителей. Совсем убийственно прозвучало последнее предупреждение: фильм (отличающийся редкостной цветовой экспрессией) выпущен на экран в черно-белом варианте. Когда эту смешную и грустную историю рассказывали Тарковскому, она завершалась словами: “Этого Бертолуччи уже не понял”. На что Тарковский возразил: “Он все понял”.

Если “Конформисту” не повезло с советской цензурой, оставившей от фильма один голый антифашизм, то “Последнее танго в Париже” вызвало на себя бурю негодования цензуры итальянской, нашедшей фильм непристойным и паразитирующим на самых низменных инстинктах. Трагическая история любви пожилого мужчины и юной темпераментной красавицы поразила воображение современников и шокировала разнообразием сексуальных ситуаций. Провозглашенный предшественником современного эротического кино, этот фильм разрушил последние бастионы цензуры. Фильм вызвал волну подражаний, ни одно из которых (кроме разве что “Ночного портье” Лилианы Кавани) не приближалось к совершенству оригинала.

Высшая слава Бертолуччи началась с “Конформиста” (1970) и завершилась “Последним императором” (1987), хотя первый не был началом, а второй концом карьеры Бертолуччи. При самых резких поворотах в ней всегда ощущалась непрерывность.

“Последний император” – эпический кинороман и одновременно – монофильм. Найдя идеального героя в лице императора Пу И, режиссер вырастил мощное сюжетное древо, где ветвящиеся отростки все же примыкают к основному стволу. Но сам ствол лишен монолитности. Революция решительно рассекает сюжет жизни героя на “до” и “после”. До – наследственное положение главы императорского рода, наставник-англичанин, дворцовые интриги, попытки следовать идеям просвещенной монархии, а в итоге – унизительный японский протекторат, под которым императору отведена роль марионетки. После – годы маоцзедуновской тюрьмы. И далее – анонимное существование у самого дна общественной пирамиды.

Режиссер рискнул соединить в “Императоре” эффектное костюмированное зрелище и философскую притчу, за что Голливуд заплатил ему целой коллекцией “Оскаров”.

Тут же посыпались обвинения в компромиссах. Причем не только с голливудскими, но и с китайскими идеологами. Получив разрешение на съемки в “закрытом городе”, куда китайские власти обычно не пускают иностранцев, Бертолуччи намеренно избегал политических осложнений. Он не хотел разоблачать ни императора, ни революционеров, его свергших, ни советскую армию, взявшую его в плен и передавшую в руки новых властей. Режиссер отдавал себе отчет в том, что постижение европейцем Востока всегда поверхностно. И сделал все, чтобы отрешиться от “западных предрассудков”. Он избегал ошибок даже в мельчайших деталях: как, например, китаец входит в дом, как закуривает сигарету. Его поразило настойчивое впечатление, что люди здесь всегда улыбаются. Он искал разгадку этой улыбки, не менее таинственной, чем у Джоконды.

Экранизируя роман Пола Боулза “Под покровом небес” (1990), Бертолуччи добивается незыблемого спокойствия и совершенной гармонии при взрывной силе страстей. Этот шедевр “оптического психологизма”, четкий до галлюцинации, как мираж в марокканской пустыне, дает почувствовать всю глубину разлома сознания, утратившего непосредственный контакт с реальностью. Не только природной, физической, но и реальностью ощущений. Современный человек не способен любить. Он вновь обретает эту способность, лишь пройдя через близость смерти и варварское, за краем цивилизации, “инобытие”. Так распоряжается Бертолуччи своими героями – легкомысленными туристами, так распоряжается ими жизнь, так распоряжается ими арабский Восток. В этой пограничной, экзистенциальной сфере, и только в ней, может быть достигнута самоидентификация желаний, инстинктов, пола. Бертолуччи безжалостно и беспристрастно дорассказал все то, что знало искусство о человеке, предпочитая, однако, тешить его иллюзиями.

После ухода великих мастеров итальянского кино (Антониони, Пазолини, Висконти, Феллини) Бертолуччи сам обрел статус патриарха, последнего императора осиротевшей европейской киноимперии. Любому его новому фильму, кажется, ничего теперь не остается, как стать событием. Но это только кажется. Очередной супергигант “Маленький Будда”, снятый под эгидой кинокомпании Ciby 2000, стал самым оглушительным провалом режиссера за всю его жизнь. И хотя Бертолуччи к трудностям не привыкать, противодействие ортодоксальных буддистов на съемках этого фильма оказалось поистине проклятием.

Чего-чего, но этого от него не ожидали: что житие Будды будет трактовано как комикс, как видеоклип – и все ради того, чтобы привлечь молодежную публику. Недаром родители мальчика, в которого переселилась душа умершего тибетского ламы, начисто отмыты от житейской грязи и сверкают улыбкой в тридцать два зуба, как персонажи мыльных опер. Недаром мифического принца Сиддтхартху, известного миру как воплощение Будды, играет Киану Ривз – бисекс-символ молодого Голливуда, за которым во время съемок в Непале буквально охотились местные девушки и юноши.

Возвращение Бернардо Бертолуччи в Италию после десяти лет творческого отсутствия должно было стать сенсацией. Он снял в Тоскане большую лиро-эпическую фреску “Ускользающая красота” (1996) и камерный телевизионный фильм “Плененные” (1998) о любви англичанина и африканки на фоне “вечного города”. Первый выглядит как конспект прежних грандиозных кинороманов Бертолуччи, второй был назван журналистами “Последним танго в Риме”. Однако уровня прежнего успеха Бертолуччи не достиг.

Ускользающая красота продолжает серию лент режиссера об американцах, путешествующих по миру в поисках своей идентичности. Фильм не принес режиссеру победы в Канне. “Лучше бы он снял “Лолиту” Набокова”, – съязвил кто-то из журналистов. Новую музу Бертолуччи Лив Тайлер называли американской Лолитой, а ее чувственное лицо еще до начала Каннского фестиваля подавалось как его эмблема. Тайлер играет девушку из Нью-Йорка, которая приезжает в Италию, чтобы найти там своего отца и потерять девственность.

Теперь Бертолуччи, который в 2000 году встретил свое шестидесятилетие, – идеально светский, холеный маэстро, прекрасно, по-королевски держащий себя на публике. Близко же знающие Бертолуччи отмечают, что он предельно порядочен и учтив, вопреки своей профессии не авторитарен, а его единственная маленькая слабость в том, что он – немножко “дива”. Он может себе это позволить. Он с минимальными потерями пережил не только кризис среднего возраста, но и кризис целой эпохи.

В 2003 году на экраны вышел фильм «Мечтатели».
После выхода на экраны «Мечтателей» был анонсирован фильм «Бельканто». Но Бертолуччи отложил съёмки на неопределённый срок и объявил о запуске нового проекта. Вместе с продюсером Джереми Томасом Бертолуччи решил снимать англоязычную биографическую драму. Она носит название «Рай и ад». Уже известно, что центральная фигура — итальянский музыкант и убийца Джезуальдо да Веноза, живший в XVI веке. Говорят, что толчок творчеству этого композитора придали страдания, связанные с убийством им же собственной первой жены и её любовника.

http://sunny-film.ru/bernardo-bertoluchchi-biografiya-rezhissera/

 
ИНТЕРНЕТДата: Вторник, 01.06.2010, 08:15 | Сообщение # 4
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
Бертолуччи Бернардо. Мечтатель и нонконформист

Жить стало скучнее, мы потеряли возможность мечтать. А я хочу обманываться, хочу видеть прекрасные сны! Мне же вместо них навязывают PR — паблик рилейшнз. С помощью пиара сегодня утрясаются социальные конфликты, благодаря ему становятся президентами и депутатами. Планета тихо сходит с ума. Наверное, я старею. Иначе вы бы не услышали от меня подобных жалоб... Моя задача — найти такое явление, которое, становясь символом, позволяет установить связь творчества с реальностью. Бернардо Бертолуччи.

16 марта 2010 исполняется 69 лет Бернардо Бертолуччи – режиссеру, соединившему в фильмах провокацию и шокирующую тематику с высочайшим мастерством. Бернардо Бертолуччи родился 16 марта 1941 года в Парме. Его отец, Аттилио, известный поэт, профессор истории искусств, поощрял интерес сына к кино: Бертолуччи-младший снял две короткометражки еще будучи школьником. С раннего детства Бернардо писал стихи, а во времена студенчества в Римском университете (1958— 1961) получил национальную литературную премию за сборник «В поисках тайны». Бросив учебу, Бертолуччи начал свою карьеру как помощник режиссера, став ассистентом у Пьера Паоло Пазолини («Аккаттоне», 1961). Бернардо никогда не учился режиссуре в школе или в институте. Позже он скажет: «Для того, чтобы делать кино, нужно не только работать на площадке, но и смотреть много фильмов».

Его первые картины — «Костлявая кума» (La Commare secca, 1962), «Перед революцией (Prima della rivoluzione, 1964), «Пионер» (Partner, 1968) носили отчетливо выраженный элитарный характер. Они принесли Бертолуччи известность, но зрительского успеха не было. После «Стратегии паука» (Amore e rabbia, 1969) в творчестве Бернардо Бертолуччи наступил переломный момент: «К концу 1960-х передо мной встал вопрос о популярности того, что я делаю. Просто надоело обращаться к пустым залам. Появилось ощущение, что в действительности моих фильмов нет. Они не вызывали ни восторга, ни смеха, ни слез у публики, Хотя, надо признать, многие делали фильмы антимассовые. Внезапно я понял, что обращался только к самому себе. Вот тогда мне и пришлось признать существование публики».

Экранизация повести Альберто Моравиа «Конформист» (Il Conformista, 1970) стала для Бертолуччи ступенью к массовому успеху. Режиссер поведал историю жизни интеллектуала Марчело Клеричи из высших кругов. После мучительных сомнений он соглашается служить режиму Муссолини. Бесспорно, по своим философским размышлениям о природе и истоках предательства и соглашательства, о фашизме и антифашизме, об эротизме в различных его проявлениях, «Конформист» — яркий образец элитарного искусства. В то же время фильм привлекал зрителей динамикой, эмоциональностью и психологической глубиной актерской игры Жан-Луи Трентиньяна, Стефании Сандрелли и Доминик Санда.

Трентиньян был идеальным кандидатом на главную мужскую роль и в следующей картине Бертолуччи «Последнее танго в Париже» (Ultimo tango a Parigi, 1972). Однако, смущенный эпатажностью некоторых сцен, актер отклонил предложение. Картина «Последнее танго в Париже» вызвала бурю негодования итальянской цензуры. Трагическая история любви стареющего мужчины (Марлон Брандо) и юной темпераментной красавицы (Мария Шнайдер) шокировала современников. На первый взгляд, это фильм выпал из любимой Бертолуччи темы «личность и общество»: в нем нет ни социального фона, ни пограничной ситуации. Это фильм о добровольном одиночестве, об одиночестве как форме протеста.

В 1976 году на экран выходит одно из самых значительных произведений Бертолуччи — «XX век» (1900, 1976) — широкая фреска о народной жизни, где подробно показывается параллельное развитие фашизма и коммунизма в тридцатые годы. Действие фильма происходит в области Эмилия-Романья — на родине режиссера. «XX век» построен по классической схеме семейного романа-caги: в центре сюжета судьба бедняка Альмо (Депардье) и аристократа Альфредо (Де Ниро), родившихся в одном поместье. В фильме были заняты и другие знаменитости: Ланкастер, Сазерленд, Санда, Сандрелли. Бертолуччи разрешил своей многонациональной труппе произносить текст на своем языке, с последующим дубляжем на итальянском. Он умудрился снять эту гигантскую сагу за два года и всего за 6,5 миллионов долларов. «XX век» дебютировал на Каннском фестивале в 1976 году. В первоначальном монтажном варианте он шел пять часов двадцать минут. Без тени иронии Бернардо впоследствии выразится об этой версии фильма, как «о крайне удачном первом монтаже».

После малоудачных фильмов «Луна» (La Luna, 1979) и «Трагедия смешного человека» (La Tragedia di un uomo ridicolo, 1981) Бертолуччи замолчал на целых шесть лет. Он пытался найти для себя новые темы и уехал в Америку и оттуда на Восток. Так родился грандиозный замысел «Последнего императора» (The Last Emperor, 1987). Удивительная судьба монарха Китая Пу И дала повод для экранного воплощения излюбленных философских тем Бертолуччи, связанных с предначертанностью и переменчивостью человеческих судеб, с цикличностью хода истории, с недостижимостью идеала.

Созданный с постановочным размахом фильм был с особым восторгом принят в Америке. «Последний император» удостоился девяти «Оскаров», получил приз «Сезар» как лучший иностранный фильм года. Вдохновленный успехом, Бертолуччи вновь устремляет взоры на таинственный Восток. Его психологическая драма «Под покровом небес» (The Sheltering Sky, 1990) с Джоном Малковичем и Деброй Уингер в главных ролях, помимо традиционного для Бертолуччи анализа сложных взаимоотношений между мужчиной и женщиной, любовью и страстью, судьбой и смертью, насилием и мазохизмом, была посвящена к проблеме столкновения двух цивилизаций - европейской и восточной.

Пораженный прохладным приемом картины в Америке, Бертолуччи в завершающем «восточную трилогию» фильме «Маленький Будда» (Little Buddha, 1993) резко усилил зрелищность изображения при помощи сложных спецэффектов и постарался сделать философию более понятной для массовой аудитории. «Маленький Будда» стал для меня наиболее трудным, — говорил Бертолуччи. — Трудным еще и потому, что хотелось сделать его доступным детям. Буддисты упрекали меня: «Как можно называть «маленьким» Будду, который так велик? Это оскорбление!» Тогда я пошел к Далай-ламе. Он сказал, что в каждом из нас есть маленький Будда...»

Тема молодых, начатая Бертолуччи в «Маленьком Будде» (где история показана глазами 10-летнего мальчика), продолжается в фильмах «Ускользающая красота» (Io ballo da sola / Stealing Beauty) и «Среда обитания» (Besieged, 1998), премьера которого прошла почти незамеченной. В этих фильмах Бертолуччи заявляет тему, ставшую ключевой для «Мечтателей»: конфликт молодых с прошлым, в разгадке которого кроется ключ к будущему. «Мои герои находятся в сердцевине той жизни, которой я сам жил. Я был постарше их: в 1968 году мне уже стукнуло 27. Это было волшебное время, в одном плавильном котле варились политика, кино, джаз, рок-н-ролл, секс, философия, наркотики... Я жадно поглощал все это, состояние передозировки было постоянным и типичным. Помню, в 1971-м ко мне пришла режиссер Аньес Варда, помогавшая переводить на французский сценарий «Последнего танго в Париже». Она была в шоке. ... Я хотел вернуть молодым людям память, которую украли у них родители. Подбирая молодых актеров на главные роли, я столкнулся с тем, что никто из них ничего не знал о революции 1968 года. Родители, которым в те годы было по 20, не рассказывали им о ней. Я думаю, им было стыдно за то, что они проиграли. Но это ошибка! Современная молодежь - такая раскованная и свободная, потому что их родители вышли на баррикады в 1968-м! Этот год изменил все! Политику, секс, кино, музыку! Именно в то время расцвел феминизм. Освобождение женщины стало, быть может, главной революцией ХХ века. Но родители в западных странах ничего не говорят об этом своим детям: возможно, просто из-за боязни, что чада будут обращаться с ними так же, как они сами - со своими предками. В 1968 году мы засыпали с мыслью, что проснемся не завтра, а в будущем. У нас была надежда, что мир изменится, и мы хотели быть частью этих перемен. Сегодняшним молодым, думаю, это чувство неведомо. Своим фильмом я хочу хоть ненадолго превратить их в мечтателей».

По материалам книг:
100 великих режиссеров. М., «Вече», 2004.
Режиссерская энциклопедия «Кино Европы». М.. «Материк», 2002.

http://www.tvkultura.ru/news.html?id=92434

 
ИНТЕРНЕТДата: Вторник, 01.06.2010, 08:16 | Сообщение # 5
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
Андрей Плахов «Всего тридцать три. Звёзды мировой кинорежиссуры»
Винница: АКВИЛОН, 1999.- 464стр.
Бернардо Бертолуччи. Последний император в мире постреволюции

Возвращение Бернардо Бертолуччи в Италию после десяти лет творческого отсутствия должно было ‘стать сенсацией. На пресс-конференции он заявил, что все эти годы его отвращал от работы на родине трупный запах коррупции. Но все же он вернулся — и вскоре произошли перемены: на выборах победили левые. Бертолуччи снял в Тоскане большую лиро-эпическую фреску “Ускользающая красота” (1996) и камерный телевизионный фильм “Плененные” (1998) о любви англичанина и африканки на фоне “вечного города”. Первый выглядит как конспект прежних грандиозных кинороманов Бертолуччи, второй был назван журналистами “Последним танго в Риме”. Однако уровня прежнего успеха Бертолуччи не достиг.

“Ускользающая красота” продолжает серию лент режиссера об американцах, путешествующих по миру в поисках своей идентичности. Чеховский по драматургии, ренессансный по живописному решению (почти мистической красотой и мощью исполнены пейзажи Тосканы) и остро современный по музыкальному, фильм не принес режиссеру победы в Канне. “Лучше бы он снял “Лолиту” Набокова”, — съязвил кто-то из журналистов. Новую музу Бертолуччи Лив Тайлер называли американской Лолитой, а ее чувственное лицо еще до начала Каннского фестиваля подавалось как его эмблема. Тайлер играет девушку из Нью-Йорка, которая приезжает в Италию, чтобы найти там своего отца и потерять девственность. Когда после многих безуспешных попыток это происходит, зал взрывается насмешливой овацией. Ничего похожего на тот священный трепет, что вызывал любой художественный жест итальянского режиссера в пору его высшей славы.

Она началась с “Конформиста” (1970) и завершилась “Последним императором” (1987), хотя первый не был началом, а второй концом карьеры Бертолуччи. При самых резких поворотах в ней всегда ощущалась непрерывность, а каждый новый фильм тянул за собой нить ассоциаций из прошлого.

Прежде всего, с судьбой поколения, прошедшего через 1968 год. Именно тогда появился фильм “Партнер”, который на известной фабуле “Двойника” Достоевского иллюстрировал театральные идеи Антонена Арто. Это был театр, вынесенный на улицы, где странные типы носились с “бутылками Молотова”, провозглашали революционные лозунги, будучи при этом эксцентричной изнанкой реальности. Сама реальность исторического момента пряталась где-то между остовами интеллектуальных конструкций, но сегодня она прочитывается и расшифровывается безошибочно. О таких фильмах говорят, что они “датированы” или что они “остались в своем времени”, и в данном случае это скорее комплимент.

Бертолуччи дал определение целой эпохе, назвав еще в 1964 году свою вторую картину “Перед революцией”. Другое программное определение принадлежало режиссеру Марко Беллоккио: его фильм “Китай близко” своим названием намекал, куда направлены взоры левой западной интеллигенции — от Сартра до начинающего студента.

Конечно, была еще Россия, однако при ближайшем рассмотрении она оказалась вовсе не той страной идеалистов, какой виделась издалека. Конец прекрасной эпохе иллюзий и надежд положил тот же 68-й. Пока студенты в западных столицах раскачивали устои капитализма, советские войска с имперским цинизмом оккупировали Чехословакию, внеся полное смятение в умы левых романтиков.

В отличие от многих, Бертолуччи умел сопоставлять и анализировать. Значительную часть того, что он сделал в 70-е годы, можно объединить в цикл “После революции”: в него вошли бы в первую очередь такие фильмы-метафоры, как “Последнее танго в Париже” (1972) и “Луна” (1979). В них еще сохраняется аромат романтической утопии, но преобладает горечь трезвых уроков.

“Последнее танго” — один из самых ярких всплесков лирического индивидуализма, один из сильнейших порывов к свободе на всех уровнях: экзистенциальном, социальном, чувственном, художественном. Провозглашенный предшественником современного эротического кино, этот фильм разрушил последние бастионы цензуры.

На состоявшемся в 1973 году в Риме советско-итальянском симпозиуме Сергей Герасимов, не отрицая таланта Бертолуччи, заявил, что его новый фильм исполнен “низкопробного пафоса”. Он заверил, что эта картина никогда не будет показана в Советском Союзе, где сексуальных проблем не существует. Кинокритик Ростислав Юренев сказал, что боится за талант Бертолуччи, ибо “показывать с такими подробностями отвратительный кусок масла — омерзительно”.

Итальянские участники симпозиума были удивлены столь ярой сексофобией гостей и пытались убедить их, что к искусству нельзя подходить с позиций деревенского священника. Самое пикантное заключалось в том, что сомкнулись взгляды коммунистических ортодоксов и правых консерваторов. Последние требовали пожертвовать искусством ради “чувства стыдливости”. Первые апеллировали к Москве, говоря, что там “хотят построить морально здоровое общество, где масло используется как продукт питания, а не для таких целей, как в грязном фильме Бертолуччи”.

Сегодня это звучит анекдотично. Но тогда реакция на “Последнее танго” стала тяжелым ударом для режиссера-коммуниста. Бертолуччи делал политический фильм — все еще антибуржуазный, но без леворадикальных и анархистских иллюзий, фиктивным оказывается бегство юной парижанки Жанны из плена мещанской рутины: ее природа возьмет свое, и она предаст “запредельную любовь”. Иное дело — пол (судьбоносная роль Марлона Брандо): этот утративший ориентиры супермужчина, чтобы почувствовать себя живым, ставит себя и свою возлюбленную в пограничную ситуацию между жизнью и смертью. Однако его садомазохизм и эксгибиционизм показаны режиссером не без иронии. Поиски личной свободы сначала через социальную, а потом сексуальную эскападу зашли в тупик, а бунт отчаявшегося революционера завершается публичной демонстрацией собственной задницы.

“Последнее танго” осталось в истории не как образец политических разборок, а как шедевр лирического кино. Камера Витторио Стораро чувствительна настолько, что фиксирует даже влагу, пропитавшую парижский воздух. Настоящий подвиг совершили актеры, сыгравшие отношения и ситуации на грани фола. Бертолуччи подтвердил статус режиссера номер один пост-годаровского кино. Как в каждом его фильме, здесь есть вошедший в хрестоматии танец —“последнее танго”, которое в угаре обреченности и безумия исполняют герои. Как всегда у Бертолуччи, здесь есть “размышления о кино”, роднящие режиссера с его кумирами Годаром и Антониони.

Еще более порочен и печален фильм “Луна”, полный ностальгии по 60-м годам, когда люди с энтузиазмом отплясывали твист и, как говорит героиня картины, “еще во что-то верили . Но это — в прошлом. Действие же происходит два десятилетия спустя, когда героиня с сыном-подростком возвращается из Америки в Италию, к местам своей юности. Драма инцестуальных отношений сына и матери разворачивается на фоне наркомании и прочих пороков римского “дна”; она возводится режиссером в степень современной мифологии и оперного эстетизма. В этом фильме Бертолуччи — сын знаменитого поэта — отдает дань постоянной для него теме поисков отца, борьбы с призраком отца, в прямом или метафорическом смысле — отцеубийства.

Между Марксом и Фрейдом, между Довженко и Висконти — таков диапазон Бертолуччи в 70-е годы. В середине десятилетия режиссер посетил Москву и первым делом поехал на могилу Довженко: советский классик был для него “дедом”, вскормившим “отцов” его поколения, то есть неореалистов. Себя же Бертолуччи готов был счесть лишь их “незаконным сыном”, зато боготворил дальних предков.

Он привез тогда в Россию пятичасовой гигант “Двадцатый век” и придавал особое значение тому, как пройдет показ этой революционной эпопеи в столице коммунистического мира. На пресс-конференции Бертолуччи метал громы и молнии в адрес США, где прокатчики вырезали из картины несколько эпизодов, усмотрев в них “слишком много красных знамен”. Однако, если бы гость был наблюдателен, он мог бы заметить, что “цензура” московской публики была направлена в ту же сторону: зрители впивались в экран в ключевых эротических сценах (в этом деле Бертолуччи нет равных) и отсиживались в буфете, пропуская эпизоды революционной борьбы — кстати, не менее вдохновенные.

Бертолуччи всерьез заинтересовался “социальной индивидуальностью” нашей страны, ее коллективной психологией. Не потому ли он попросил показать ему прокатную копию “Конформиста”, неведомо как попавшего на советский экран? Результат интуитивного эксперимента превзошел все ожидания. Официальные лица занервничали и повели автора в зал с явной неохотой.

“Мы должны предупредить вас, — сказал один, — в Советском Союзе не существует такого явления, как гомосексуализм. Поэтому в прокатной версии купированы некоторые сцены”. Бертолуччи несколько насторожился. “Выпали также частично мотивы, связанные с лесбиянством”, — продолжал журчать вкрадчивый голос. Режиссер уже догадывался, что находится в стране чудес, и деликатно молчал. При входе в кинозал его огорошили сообщением о том, что порядок эпизодов слегка изменен — для удобства зрителей. Совсем убийственно прозвучало последнее предупреждение: фильм (отличающийся редкостной цветовой экспрессией) выпущен на экран в черно-белом варианте. Когда эту смешную и грустную историю рассказывали Тарковскому, она завершалась словами: “Этого Бертолуччи уже не понял”. На что Тарковский возразил: “Он всё понял”. Так или иначе, итальянец Бертолуччи больше не искал приключений в России.

Меняется и характер увлечения Китаем. Бертолуччи уже не рассматривает китайский коммунизм как романтическую альтернативу буржуазному миру. “Последний император” вообще не идеологичен: режиссер, по его признанию, был заражен тысячелетней мудростью китайцев и хотел показать, как через все исторические катаклизмы сохраняется непрерывность их ритуалов и культуры. В самом китайском коммунизме Бертолуччи ощутил нечто от конфуцианства — как бы ту же идею исправления человека.

“Последний император” — эпический кинороман и одновременно — монофильм. Найдя идеального героя в лице императора Пу И, режиссер вырастил мощное сюжетное древо, где ветвящиеся отростки все же примыкают к основному стволу. Но сам ствол лишен монолитности. Революция решительно рассекает сюжет жизни героя на “до” и “после”. До — наследственное положение главы императорского рода, наставник-англичанин, дворцовые интриги, попытки следовать идеям просвещенной монархии, а в итоге — унизительный японский протекторат, под которым императору отведена роль марионетки. После — годы маоцзедуновской тюрьмы. И далее — анонимное существование у самого дна общественной пирамиды.

Все, что “перед”, сделано по модели, впервые опробованной в “Конформисте”. Живописный блеск в реконструкции “допотопной” эпохи, ее импульсов и дуновений, ее экзотического декаданса, умноженного на тайну утраченного времени и тайну Востока. Эпоха “перед революцией” — как сжатая пружина, чреватая выплеском колоссальной энергии.

“Последний император” больше всех прежних картин Бертолуччи напоминает (а напоминая, опровергает) “Двадцатый век” с его мифологией аграрных культов, почти языческим преклонением перед стихийными силами, с властью витализма и эротики над людскими порывами. То был единственный из фильмов итальянского режиссера, где действие длится и “до”, и “после”, но духовно сконцентрировано “во время” революции. Этот роковой день в метафизическом смысле выражает суть всего XX века и, как минимум, равновелик ему.

И то, и не то - в “Последнем императоре”, особенно во второй его части. Режиссер теперь смотрит на революцию не эмоционально, а отстраненно-объективно, с самого начала достигая удивительной уравновешенности, спокойной мудрости в оценке событий. Пу И Легче всего было бы обвинить в конформизме, в том, что он сам навлек беду на свою страну. Но Бертолуччи более не верит в социальную предопределенность или прямую связь конформизма с патологией. В сцене “любви втроем” императора и двух его подруг слышится рифма со знаменитым эпизодом “Двадцатого века”, где двое героев пытаются приобрести сексуальный опыт с проституткой. Оставаясь певцом нетрадиционной эротики, Бертолуччи теперь не бравирует ее откровенностью и остраняет загадочностью китайских ритуалов. А показывая своего героя — декадента и плейбоя — в тюрьме, автор еще более резко меняет ракурс: из увлеченного живописца он превращается в аскетичного хроникера и биографа.

Спустя годы бывший император и теперь уже бывший заключенный вдруг видит своего мучителя-воспитателя, пытавшегося исправить его классовые пороки. Видит в толпе отлученных от власти коммунистов, гонимых — в свою очередь — на перевоспитание хунвэйбинами “культурной революции”. И Бертолуччи — бывший контестатор и революционер — с возникшей дистанции тоже смотрит на свою молодость, когда казалось, что “Китай близко”, прямо-таки рукой подать.

Все повторяется, и все обращается своей противоположностью! Власть идеологий, наследственных привилегий преходяща, а устойчивы только результаты выстраданной человеком внутренней свободы. Бертолуччи констатирует бесплодность усилий как приспособиться к ходу истории, так и изменить его. Но это не значит, что от человека ничего не зависит, просто мудрость приходит обычно слишком поздно. Поздно для того, чтобы исправить ошибки. Но никогда не поздно, чтобы добровольно за них расплатиться. Режиссер уже давно далек от крайних идей “прямого” политического кино. “Сегодня надо уметь передать эмоции без элемента провокации, — говорит он. — Камера нс автомат, и нс следует ее использовать в этом качестве”.

Экранизируя роман Пола Боулза “Под покровом небес” (1990), Бертолуччи добивается незыблемого спокойствия и совершенной гармонии при взрывной силе страстей. Этот шедевр “оптического психологизма”, четкий до галлюцинации, как мираж в марокканской пустыне, дает почувствовать всю глубину разлома сознания, утратившего непосредственный контакт с реальностью. Не только природной, физической, но и реальностью ощущений. Поглощенный зеркальной бездной рефлексий, современный человек не способен любить. И он вновь обретает эту способность, лишь пройдя через близость смерти и варварское, за краем цивилизации, “инобытие”. Так распоряжается Бертолуччи своими героями — легкомысленными туристами, так распоряжается ими жизнь, так распоряжается ими арабский Восток. В этой пограничной, экзистенциальной сфере, и только в ней, может быть достигнута самоидентификация желаний, инстинктов, пола. Бертолуччи безжалостно и беспристрастно дорассказал все то, что знало искусство о человеке, предпочитая, однако, тешить его иллюзиями.

Способом и условием творческого существования для Бертолуччи давно уже стало путешествие. Но не такое, какое совершают его герои “под покровом небес”. Лишь поначалу путешествие было для него бегством — бегством от исчерпанности итальянской проблематики. Потом им всерьез завладела идея сделать суперпостановочный фильм для международного рынка: как личная драма переживался факт, что зрители перестают смотреть европейское кино. Режиссер рискнул соединить в “Императоре” эффектное костюмированное зрелище и философскую притчу, за что Голливуд заплатил ему целой коллекцией “Оскаров”.

Тут же посыпались обвинения в компромиссах. Причем не только с голливудскими, но и с китайскими идеологами. Получив разрешение на съемки в “закрытом ‘городе”, куда китайские власти обычно не пускают иностранцев, Бертолуччи намеренно избегал политических осложнений. Он не хотел разоблачать ни императора, ни революционеров, его свергших, ни советскую армию, взявшую его в плен и передавшую в руки новых властей. Режиссер отдавал себе отчет в том, что постижение европейцем Востока всегда поверхностно. И сделал все, чтобы отрешиться от “западных предрассудков”. Он избегал ошибок даже в мельчайших деталях: как, например, китаец входит в дом, как закуривает сигарету. Его поразило настойчивое впечатление, что люди здесь всегда улыбаются. Он искал разгадку этой улыбки, не менее таинственной, чем у Джоконды.

Сам Бертолуччи рассматривает свое бегство диалектически: “Я уехал и провел 80-е годы. в поисках обществ и культур, способных еще производить кино, — это Китай, Индия, Непал, арабский мир. Быть может, Турция. Но все равно кино — зеркало той страны., где ты, родился. “Последний император” — мой самый итальянский фильм. Только после девяти “Оскаров” я опять почувствовал себя итальянцем”.

Но произошло это, кажется, слишком поздно — когда престиж кинематографической Италии резко упал. Великая кинематография вот уже четверть века не создает великих фильмов. Она живет скорее в сентиментальных воспоминаниях и голливудских римейках, в отголосках “маленькой Италии” из фильмов Копполы и Скорсезе.

Когда вручали почетного “Оскара” Феллини, Джульетта Мазина плакала; прослезилась и вручавшая приз Софи Лорен. Эта маленькая итальянская колония знаменитых людей в гламурном голливудском зале выглядела провинциальной. Как выглядит в современном кинематографе все, что звучит не на английском языке. Совсем недавно в Голливуде чествовали Роберто Бениньи — комика нового поколения, которому теперь поручено воплощать обобщенный образ итальянца — болтливого, любвеобильного, смешного и в сущности довольно жалкого.

Пассионарные трагические итальянцы один за другим ушли в иной мир — Висконти, Пазолини, Росселлини и, наконец, Феллини. Почти не осталось мастеров старой итальянской комедии. Немощный и немой Антониони смотрится отдельным феноменом долгожительства.

Бертолуччи пришлось дистанцироваться от родины еще и для того, чтобы сохранить свой имидж в эпоху полной девальвации. Он теперь, со своей английской женой и ее братом, драматургом Марком Пеплоу, литературным соавтором Бертолуччи, принадлежит как бы англоязычной колонии в Италии — подобной той, которую он изобразил в фильме “Ускользающая красота”. Он — свой среди чужих и чужой среди своих.

После ухода великих мастеров итальянского кино Бертолуччи сам обрел статус патриарха, последнего императора осиротевшей европейской киноимперии. Любому его новому фильму, кажется, ничего теперь не остается, как стать событием. Но это только кажется. Очередной супергигант “Маленький Будда”, снятый под эгидой кинокомпании Ciby 2000, стал самым оглушительным провалом режиссера за всю его жизнь. И хотя Бертолуччи к трудностям не привыкать, противодействие ортодоксальных буддистов на съемках этого фильма оказалось поистине проклятием.

Чего-чего, но этого от него не ожидали: что житие Будды будет трактовано как комикс, как видеоклип — и все ради того, чтобы привлечь молодежную публику. Недаром родители мальчика, в которого переселилась душа умершего тибетского ламы, начисто отмыты от житейской грязи и сверкают улыбкой в тридцать два зуба, как персонажи мыльных опер. Недаром мифического принца Сиддтхартху, известного миру как воплощение Будды, играет Киану Ривз — бисекс-символ молодого Голливуда, за которым во время съемок в Непале буквально охотились местные девушки и юноши.

‘ Расчет на неискушенных зрителей не оправдался: они безошибочно почувствовали фальшь и отвернулись. Бертолуччи не преуспел и в другой своей цели, коей было самовнушение. Чувствуется, что ему самому очень хотелось поверить в волшебную силу буддизма. Во время теледебатов он заявил, правда, что не верит в переселение душ. Но ему тут же возразил один из участников шоу, заверивший всех, что женщина в соседнем ряду — реинкарнация его покойной матери. Так взяли свое законы масс-медиа.

“Маленький Будда” завершает многолетний цикл сотрудничества Бертолуччи с Витторио Стораро: после этого фильма они решили сделать перерыв. Поэт и философ светотени и на сей раз насытил кадры картины своими визуальными размышлениями. Чувственность камеры и запечатленной ею живой фактуры напоминают о прежнем Бертолуччи. Но только напоминают, как синтетическая икра — настоящую.

Смотря “Маленького Будду”, невозможно не задуматься о том, как сняли бы этот миф Висконти или Пазолини (под сильным влиянием которого Бертолуччи сформировался), будь они живы. Наверняка культурный контекст был бы шире, а подтекст глубже. Но ведь и сам Бертолуччи двадцать лет назад снял бы совсем другую картину. Означает ли это, что престижным европейским кино сделан выбор в пользу стильного дидактического кича? Скорее это означает попытку позитивного мышления в конце второго тясячелетия Христовой эры. Поиски индивидуальной свободы оказались столь же трагичны, сколь и коллективистские эксперименты. Европа хочет пробудить в себе наивность ребенка, принимая за нее старческое забытье.

Кинематографа, в котором существовали бы классики и иерархии в прежнем смысле слова, больше нет. Глубоко символично, что в преддверии столетнего юбилея кино ушел из жизни Феллини, с именем которого связана мифология авторского экранного творчества. Блестящим, но бессмысленным осколком последнего остается Годар. И хотя оптимисты уверяют, что на юбилейном киноторте должно гореть не сто, а лишь одна свеча (за первое столетие!), будущее экранного искусства видится крайне отличным от того, каким его еще недавно воображали киноманы.

Возможно, кинематограф уже никогда не будет искусством, а только сконструированной иллюзией, специфическим продуктом виртуальной реальности. Бертолуччи не хочет подчиняться ей, но не может и игнорировать. Он сегодня больше чем когда бы то ни было “другой”. В прошлом остался восторженный юноша, поэт и сын поэта, интеллектуальный террорист, разрушитель старой морали. Теперь Бертолуччи, который в 2000 году встретит свое шестидесятилетие — идеально светский, холеный маэстро, хотя ему трудно скрыть вдруг пробившуюся мужиковатость фактуры, так что в определенном ракурсе он может сойти за “мафиозо”.

Но это, разумеется, нонсенс. Близко знающие Бертолуччи подтвердят, что он предельно порядочен и учтив, вопреки своей профессии не авторитарен, а его единственная маленькая слабость в том, что он — немножко “дива”. Он может себе это позволить. Он с минимальными потерями пережил не только кризис среднего возраста, но и кризис целой эпохи. Он отринул экстремизм иллюзий, выдвинув на первый план трудную работу по гармонизации личности и культуры.

 
ИНТЕРНЕТДата: Вторник, 01.06.2010, 08:16 | Сообщение # 6
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
(смотрите ролик «Новостей культуры» по ссылке)
Бернардо Бертолуччи: «Революция началась не в политике, а в человеческих отношениях»

Бернардо Бертолуччи – 70. Главным героем фильмов этого режиссера критики называют весь ХХ век. Мастер замечает, что всю жизнь снимал только о самом себе, чтобы не давать интервью. Впрочем, в истории искусства остаются те, кто предпочитает вопросы ответам. А кинематограф Бертолуччи – это особая страница не только мировой, но и нашей новейшей истории. Рассказывают «Новости культуры».

Дом кино – Мекка для советских киноманов. Именно здесь в 1970-х впервые показали фильм Бертолуччи «Последнее танго в Париже». Правда, оценить новую роль Марлона Брандо смогли лишь двадцать-тридцать человек. Картину, конечно, осудили по всем правилам советской киноцензуры, и до 1990-х ленту не показывали.

Поначалу фильм запретили и в самой Италии. «Последнее танго в Париже» – пожалуй, самая откровенная картина Бертолуччи. До него так смело и органично совместить эротику и философию не удавалось почти никому.

«Центральная коллизия двух поколений – Марлона Брандо и Марии Шнайдер – стала таким пунктом конфликта. На это наслоилась провокативная сексуальность картины», – поясняет кинокритик Кирилл Разлогов.

Еще в молодости Бертолуччи вступил в итальянскую компартию, и на всю жизнь революция стала его любимой музой. Он был одним из студентов, которые в 1960-х бунтовали на улицах Европы. Позже воспоминания о том периоде легли в основу нескольких картин. Впрочем, несмотря на увлечение марксизмом, для соцлагеря Бертолуччи никогда не был своим режиссером.

«Я чувствую у него такое течение глубокого мещанского подхода к жизни, которое будто переходит в революцию. Но для меня не очень искреннюю революцию. Это такой эстет и псевдореволюционер», – замечает режиссер Кшиштоф Занусси.

В СССР о Бертолуччи узнавали по самиздатовским перепечаткам сценариев его фильмов, и только счастливчикам удавалось увидеть его ленты воочию. Так, Армен Джигарханян познакомился с Бертолуччи на Белградском кинофестивале. Туда прямо с монтажного стола великий итальянец привез эпопею «ХХ век».

«Начали приставать к Бертолуччи с вопросом: "Если вы сделали фильм "ХХ век", что самое великое в ХХ веке, в вашем понимании?". Он сказал, не задумываясь: "Сексуальная революция"», – вспоминает народный артист СССР Армен Джигарханян.

«Революция началась не в политике, а именно в человеческих взаимоотношениях. Все было переосмыслено, глубокое внутреннее продвижение, ландшафт отношений между мужчиной и женщиной стал иным», – говорил Бертолуччи.

«Когда "ХХ век" был прислан на Московский международный кинофестиваль, хотели не показывать. Но режиссер – коммунист, и все-таки пришлось. Был один показ. Картина длится пять часов двадцать минут, и за билет на единственный показ Бертолуччи в Советском Союзе можно было получить все», – рассказывает кинокритик Сергей Лаврентьев.

Тогда на фестивале кто-то показал Бертолуччи советский вариант «Конформиста» – антифашистской драмы режиссера. Это была единственная картина великого итальянца, имевшая широкий прокат в СССР. Правда, «Конформиста» не только перемонтировали, вырезав все откровенные сцены, но и сделали из цветного фильма черно-белый. После увиденного Бертолуччи в Москву не возвращался.

Последним фильмом режиссера, который показали уже в новой России, стали «Мечтатели». Бернардо Бертолуччи вновь возвратился в 1960-е – время молодости и революции.

Новости культуры
http://www.tvkultura.ru/news.html?id=433408&cid=178

 
ИНТЕРНЕТДата: Среда, 16.03.2011, 16:42 | Сообщение # 7
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
«Революционер и живой классик кинематографа», «вечный мечтатель» и «последний император осиротевшей европейской киноимперии». Как утверждают критики, главный герой его фильмов – это весь двадцатый век.

В этот день, 16 марта, родился итальянский кинорежиссер Бернардо Бертолуччи.

Его «Конформист» был признан шедевром мирового кино. Настоящую бурю обсуждений и споров вызвала следующая картина: «Последнее танго в Париже». Девять «Оскаров» принёс режиссеру его «Последний император». Новые этапы творчества отметили фильмы «Двадцатый век», «Маленький Будда», «Ускользающая красота».

Порой Бертолуччи называют «богом кинематографа». Кажется, его это не особенно волнует. «Я постоянно ищу возможность, - говорит он, - воссоединить кино как правду жизни и кино как вымысел... Жить стало скучнее, мы потеряли возможность мечтать. А я хочу обманываться, хочу видеть прекрасные сны!»

http://www.tvkultura.ru/news.html?id=611208&cid=322

 
ИНТЕРНЕТДата: Вторник, 12.04.2011, 17:55 | Сообщение # 8
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
Бернардо Бертолуччи получит первый почетный приз Каннского кинофестиваля

Организаторы Каннского фестиваля сообщили, что на его торжественном открытии 11 мая впервые будет вручена Почетная Золотая пальмовая ветвь. Ее обладателем станет Бернардо Бертолуччи. Одной из главных причин, по которой была выбрана именно эта кандидатура, является то, что режиссер, чьи заслуги перед мировым кинематографом бесспорны, никогда не получал наград в Канне.

Почетные призы вручались и раньше — так, в 2002 году им был награжден Вуди Аллен, а в 2009-м — Клинт Иствуд. Но это были единичные случаи, теперь же премия станет регулярной.

Бернардо Бертолуччи снял свои главные фильмы в 1970-е годы — это «Конформист», «XX век» и «Последнее танго в Париже». В следующие десятилетия были сняты «Маленький Будда» и «Последний император». За последний фильм режиссер получил несколько «Оскаров».

«Качество его работ сегодня кажется абсолютно уникальным. Влияние, которое они оказывают на нас, мы ощущаем каждый день. Сила его преданности кино такова, что мы практически не сомневались в том, что именно он достоин первым получить эту награду»,— отметили в совместном заявлении президент фестиваля Жиль Жакоб и художественный руководитель Тьерри Фремо.

http://www.kommersant.ru/doc/1620118

 
ИНТЕРНЕТДата: Среда, 08.02.2012, 07:42 | Сообщение # 9
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
Аглая Чечот. Капитал Белоснежки

В издательстве «КоЛибри» вышел сборник воспоминаний, писем и интервью Бернардо Бертолуччи. Размышлениями о книге и о самом режиссёре делится Аглая Чечот.

«Мне казалось, я в сраном фильме Бертолуччи», — в проброс говорится одним тридцатилетним режиссёром в новелле из популярного альманаха. Услышав сию мерзость, мэтр бы, наверное, перевернулся в своём кресле-качалке, расплескав бокал с Chianti. И есть от чего. Обозвать тосканскую лужайку «сраной» может себе позволить только твердолобый разночинец из Детройта, ни бельмеса не смыслящий в пасторальных увеселениях. Впрочем, на подмогу ему придут полки рассерженных молодых людей, которых при словах «поэзия должна быть глуповата» выворачивает наизнанку. Поехавший на старости лет миляга Бертолуччи, панорамирующий лобок Евы Грин, «глуповат», а потому обречён на бойкот. Молодой марксист прописал бы маэстро кровопускание, постельный режим и диету, самонадеянно позабыв о том, что Бертолуччи — один из последних, кто ещё неровно дышит ко всем их революционным благоглупостям. Пусть не по адресу, но дышит. В отличие от большинства он способен честно признаться в том, что за сонную улыбку Лив Тайлер продаст Маркса родного. Как ни крути, а именно на этой нелепости всегда держалась его зачем-то очень грамотно построенная вселенная: кто поспорит, что тот самый акт кинематографичнее даже бычьего бюста Муссолини?

Бернардо Бертолуччи крупно повезло с биографией. У него есть всё, что входит в джентльменский набор признанного классика XX века и составляет реноме крупного художника в наши дни: модернистская люлька, у которой стояли патроны-волхвы вроде Пазолини и Годара, папа — марксизм и мама — психоанализ, лиризм с ощутимой левацкой прожилкой и антифашистское шило. Всё на своих местах — от эдипова комплекса до буддизма — смешано в удобоваримых пропорциях. Трудно найти более конформную фигуру в современном кинематографе, вынужденную вещать от имени вечности после смерти последнего из «священных монстров» Антониони. Бертолуччи полагается презирать за буржуазность и детскую болезнь левизны — и, что скрывать, вождём его не назовёшь; хвалить — за «глубокий анализ человеческой природы» и её проказ, составивших фундамент политических девиаций прошлого столетия (фашизм начинается с ненависти к кошачьим). Но на такие комплименты горазды либеральные зрители. Серьёзных борцов за правду оскорбит то, что их главному врагу — фашизму — состряпали такую примитивную теорию происхождения. Как известно, наша репутация во многом зависит от серьёзности нашего оппонента. Но Бертолуччи, наверное, никогда не был силён по этой части. С ним произошло то, что и должно произойти с любым остепенившимся бунтовщиком, спрятавшим на антресоли намоленный портрет Мао: получив орден за гуманизм, он с неизбежностью перекочевал в лагерь конформистов, которых левые не любят за их настоящее, а правые — просто за их бесхребетность. Хотя Бертолуччи никогда и не рисковали делать знаменоносцем: кроме зыбкого идеала искусства, которое всюду и без масла пролезет, ему нечего было поставить на службу движению. Теперь, когда высказываться на тему самых жирных трагедий новеченто стало дурным тоном, а большие формы отошли по ведомству фашистов (хохма Триера на последних Каннах), эпический замах этого «незаконнорожденного неореалиста» кажется последним приветом из могилы. Растерянная Ада бредёт в объятия блядуна де Ниро, которому играть франтоватого конюха, а не барчука; театрально заламывает руки щуплый профессор Квадри, падающий к ногам ощерившихся чёрнорубашечников; впитавший морфий с молоком матери Клеречи отмечает падение партии беспардонным половым актом в сени Колизея. В сущности, как хорошо, что все они умерли — добрые или злые, богатые или бедные — эти накокаиненные куколки модернизма.

Вышедшая в издательстве «КоЛибри» книга воспоминаний, писем и интервью Бертолуччи «Моё прекрасное наваждение» проходит под рубрикой «Юбилейное». Опубликованные в ней эссе режиссёра, собранные кинокритиками Фабио Франчоне и Пьеро Спила по сусекам итальянской прессы, часто занимают по полстранички. Собрание коротких оммажей Бергману, Ренуару, Кубрику, Офюльсу, Филиппу Гаррелю и прочим может заинтересовать разве что энтузиастов или редакторов, которые легко найдут в этой книге материал для очередного «ста лет со дня рождения». В остальном мы узнаём о Бертолуччи лишь то, что и так всегда знали о нём, но ленились спросить: маменькин и папенькин сынок, босоногий баловень окрестных селянок; поэт и пармский «француз», обданный «последним дыханием» новой волны; женолюб и мемуарист; попутчик революций и клиент психоаналитика. Сейчас Бертолуччи, как и всякий порядочный человек, поругивает Берлускони и сетует на то, что «молодые люди голосуют за правоцентристов и забыли слово „культура“», призывает правительство составить программу поддержки дебютов, пишет бумажки и болеет сердцем за молодёжь. Судя по всему, при КПИ и Берлингуэре ему действительно жилось слаще:

В моей жизни огромная пустота образовалась в результате кризиса коммунизма. В какой-то момент я почувствовал, что у меня украдена возможность мечтать об определённой утопии <…> Кино — это только первый повод преодолеть отчуждение, из-за которого мы все ощущаем себя мертвецами.

Где та весна, когда девятнадцатилетний балбес впервые рассекал по Парижу на фиате-чинквеченто?..

О ранних фильмах Бертолуччи — «Костлявая кума», «Перед революцией», «Партнёр», «Стратегия паука» — помнит, наверное, только «Википедия». Сегодня его кино предлагает зрителю тот род ностальгии, что фатально связан с крушением определённых исторических иллюзий. Кому захочется учиться на старых ошибках и ворошить контекст — вроде вызвавшего в 1968 году стихотворения Пазолини «Компартия — молодёжи!»? (Всем митингующим рекомендуется к прочтению). Кто в здравом уме всерьёз воспримет пафос «Последнего танго в Париже», чьё название годится разве для шоколадных конфет? Сегодня «Танго» читается, прежде всего, как порнографический этюд на тему некоммуникабельности; возвышенную возню у гроба жены и бегá с кинокамерой оставляем за скобками. Когда на экране в очередной раз ощипывают какую-то прогрессивную курочку, самому хочется взяться за пистолет. От «Последнего императора» в памяти остаются только пышные маньчжурские декорации, большая часть которых была снята в павильонах Римского экспериментального киноцентра, и ощущение пустого, разворованного дворца. Покаяние в чужих грехах, интеллигентские охи и ахи по поводу того, как «мы могли допустить; как случилось то, что случилось», сегодня не в тренде, а режиссёр-белоручка — персонаж никак не первого плана. Надо отдать ему должное, приговор он выносит себе сам:

По-моему, единственный способ стать марксистом — это вобрать в себя динамизм, необычайную жизненную энергию пролетариата, народа — единственно подлинно революционной силы в мире. Я пристраиваюсь где-то в конце этого движения и позволяю себя тянуть, не давая вытолкнуть вперед. Я двойственен, потому что я буржуа, и я снимаю фильмы, чтобы избавиться от опасностей, страхов, боязни проявить слабость или струсить. Я родом из буржуазии, а она страшно коварна: всё заранее предвидела и теперь принимает с распростёртыми объятиями и реализм, и коммунизм. Очевидно, этот либерализм — маска, за которой прячется её лицемерие <…> Пусть люди говорят о моей «идеологической болезни», о моём «китайском бреде» — но только не о том, что я прославляю палачей.

Именитым напарникам Бертолуччи выпал джекпот: люби́м севший на нож яростный Пазолини, в фаворе Ардженто. Годар продолжает петь в свою социалистическую дуду и, кажется, не собирается помирать. В компании этих парней Бертолуччи кажется «девочкой чужой»: слишком нормальный, слишком из приличной семьи («хорошая порода не лжёт» — писал Пазолини). Эстетизм не толкал его на радикальные безумства — ни сильно влево, ни сильно вправо, но наоборот приучал к счастливому постоянству позиции. Cердце Бертолуччи всегда билось слева, но ровно, без сбоев в кардиограмме. Приоритет искусства над политикой для него неопровержим. Но не в этом, как говорится, корень зла его богатого на красоты, но вялого кинематографа, с точки зрения способности преобразовать разнообразные и яркие картины жизни в мысль — либо расторможенного, либо плакатно прямолинейного. Ну, кого ещё так ловко угораздит сделать слепым фашистского лидера — «Вергилия» Конформиста? В многоголосице лозунгов, в лихорадочной смене идеологических персонажей, умирающих своей и не своей смертью, в «Двадцатом веке», этой, по словам режиссёра, «буржуазной и одновременно языческой мелодраме», не вырабатывалось никакой новой правды, кроме правды земли и крови. Оглушённый на всю жизнь убийством свиньи и снявший об этом первую ленту Бертолуччи убивал эту свинью в каждом своём фильме. Иногда, как в «Ускользающей красоте», — подолгу.

Странно, но с тех пор, как Бертолуччи решил, что не будет насиловать зрителя, якобы опровергая общее место «удовольствие — это для правых», смотреть его стало совсем невмоготу. Как-то после одного показа «Двадцатого века» он восхищался тем, что его Ольмо и Альфредо досталось от зрителей ничуть не меньше, чем накануне гуманоидам из «Планет обезьян». Что это — моцартианская мудрость или щедрая беззлобность Italianita, вынесенная из соседней траттории? Когда левак в Бертолуччи ушёл на пенсию, он превратился в добряка — того, который всегда воспевал уют на фоне исторического перелома (кто отказался бы провести денёк-другой в квартирке Тео и Изабель?) Хлопотливое, проникнутое заботой о социально-культурном оформлении жизни, прихотливое итальянское начало взяло верх над годаровской муштрой. Ещё Герцен сказал, что любой итальянец — художник по натуре и с ужасом бежит от всего казарменного, однообразного, геометрически правильного, в то время как француз — природный солдат, который любит строй, команду, мундир, любит задать страху. И, правда, — что такое левый французский междусобойчик шестидесятых как не казарма, а любовь Бертолуччи к Годару — как не безответное чувство? «Поэзия — это петиция!» — со священным ужасом выпаливает Бертолуччи в «Мечтателях» и отводит душу на фотокарточке Марлен Дитрих. Перед лицом цивилизации с её кафе-шантанами, политическими сектами, теориями заговоров и спектаклей Бертолуччи, как накуролесивший школьник, встаёт руки по швам: он и побаивается своей наставницы, и фонтанирует от её безжалостности. Он не может, да и не хочет мериться с ней силой. Ему, гордящемуся своим крестьянским происхождением, больше по душе те игры, в которых понятно, кто сверху. Искусство для него не маслобойная машина (ведь эта та игрушка, которую он утаил от своей суровой партнёрши), а, скорее, пинцет для собирания пыльцы: не производит смыслы, но под шумок опыляет то, что ему вздумается. В одном из своих самых откровенных интервью («Па-де-де на тему „Двадцатого века“: крестьяне, мечта, социализм») Бертолуччи вдруг раскрывается как либерально мыслящий консерватор, готовый в любой момент перейти от машины обратно к сохе. (Для того, чтобы, наконец, показать себя умным человеком, ему требуется собеседница-феминистка). Что греха таить, победы в сексе, еде, выпивке и кулачном бою всегда были ему интереснее, чем рекорды в словесных баталиях, до которых так охочи французы. Это заметно хотя бы по тому, с каким трепетом он рассказывает о сутенёрах, которых ему приходилось пасти во время съёмок пазолиниевского «Аккатоне»: «Их ночи были беспокойны, и они делились со мной тревогой, которая овладевала ими ближе к рассвету: если девочки придут домой усталые и не найдут готового дымящегося соуса для макарон, они завтра способны на меня заявить за злоупотребления». Фундаментальная итальянская трагедия не обходится без этого соуса и потому всегда имеет отчётливый оперный привкус («Двадцатый век» начинается со слов «Верди умер!»). Несётся по запруженным улицам певучее, как на рынке в воскресный день, Rivoluzione fascista, пляшут четыре свадьбы и одни похороны… Если допустить, что в своей последней картине Бертолуччи довёл оперный принцип до конца и герои там на самом деле не разговаривают, а чирикают, справиться с её непосильной глупостью будет значительно проще. Другое дело, что и зритель тогда окажется ничем не лучше чирикающего птенчика — что вообще-то недалеко от правды. Бертолуччи как будто хочет сказать, что всем нам ещё только предстоит научиться заново разговаривать — не перепевками «Нью-Йорк геральд трибюн, Нью-Йорк геральд трибюн», а другим, пусть и корявым языком. Соглашаться с ним или нет — личное дело каждого. Европейский мастер-класс, ноль нравоучений.

Сам он меж тем заработал себе право заниматься тем, чем хочет; список guilty pleasures Бертолуччи — самое нравоучительное, что есть в этой книге для начинающего киномана. Он пересматривает «Автокатастрофу» Кроненберга (тот ещё крестьянин!) и диснеевскую «Белоснежку», в ужасе бегущую сквозь тёмный и страшный лес от деревьев, тянущих к ней свои костлявые руки. Вероятно, эта любимая Бертолуччи сцена многое говорит ему как закоренелому фрейдисту… Беги, Белоснежка!

7 февраля 2012
http://seance.ru/blog/schneewittchen/
 
ИНТЕРНЕТДата: Пятница, 16.03.2012, 19:54 | Сообщение # 10
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
«Мое прекрасное наваждение» Бернардо Бертолуччи
АССА НОВИКОВА о гедонизме и анахронизме Бертолуччи – в день его рождения


2010 год. Бертолуччи семьдесят. У Бергмана уже была написана «Латерна магика», у Феллини — «Делать фильм». Двое итальянских журналистов, Фабио Франчоне и Пьеро Спила, собирают все тексты Бертолуччи в один том. Воспоминания, письма, интервью — всего понемногу. Этакий юбилейный дайджест.

Бертолуччи, сам того не подозревая, писал свою книгу день за днем, долгие годы. Это не подробный путеводитель по творчеству режиссера, а, скорее, карта местности, на которую нанесены ключевые точки маршрута. «Мое прекрасное наваждение» состоит из четырех частей: «О моих фильмах, о моем кино», «Учителя и попутчики», «Если бы я был кинокритиком» и «Беседы». Все это заметки разных лет, которые печатались в итальянской периодике. Бертолуччи начинал как поэт, и короткое поэтическое дыхание хорошо заметно в его газетных статьях. Удачно подобранное слово здесь важнее, чем широта обзора. От текста к тексту режиссер настойчиво повторяет: «Кино — воплощенная поэзия, огонь, вода и воздух». Рассказывает о детстве, дружбе с Пазолини, предсказуемо расписывается в пристрастиях: Годар, Ренуар, Брессон. Посмеивается над юношескими заблуждениями: после съемок «Костлявой кумы» отказывался говорить с журналистами на итальянском. Ведь язык кинематографа — французский! И рядом: «Я бы дал себя убить за кадр Годара». Как отличник киношколы, поминает мимоходом Бьетта и Штрауба, Кубрика, Росселини, Офюльса.

Бертолуччи — художник по праву рождения. Сын поэта, он с самого детства мечтал пойти по стопам отца, «вроде того как сын крестьянина хочет стать крестьянином, сын столяра — столяром». Кино со временем вытеснило поэзию, и последняя поэтическая строка обернулась первым кадром фильма. Но кино так и осталось для Бертолуччи запечатленным словом. Вот пятнадцатилетний Бертолуччи снимает свой первый маленький фильм — «Канатная дорога». Летние каникулы, деревенский дом дедушки, в качестве актеров выступают его девятилетний брат и двоюродные сестренки. А через несколько месяцев снимает следующий — «Смерть свиньи». «Фильмов не существует — есть только один большой фильм». И сюжет «Смерти» позже постоянно настигает Бертолуччи — и в «ХХ веке», и в «Трагедии смешного человека». Он снимает крестьян как равных, он и сам с ними одной крови. «Все крестьяне — поэты, а буржуа — прозаики», — говорит Бертолуччи, раз и навсегда открещиваясь от родного сословия. Но через пару десятков страниц спохватывается: «Я — буржуа».

Странным образом тексты эти ничего не добавляют к нашим знаниям о творчестве режиссера. Буддизм, фрейдизм, левачество, прустовская тоска по детству — весь джентльменский набор увлечений ХХ века. И то, что с такой легкостью впитывает в себя кинематограф Бертолуччи, на письме пробуксовывает, костыли слов не спасают. Или это шарманка, разъятая на шестеренки, перестает играть? Но кто не ведал удовольствия от фильмов Бертолуччи, тому мало помогут оправдания автора («удовольствие — это не стыдно») и ссылки на Барта.

Кинематограф Бертолуччи действительно так полон радостью жизни, что все слова становятся вычитанием значения. Ключевое признание: «Наслаждение — одна из конечных целей моего кино». Стоит ли ради этого читать триста страниц? Автокомментарий самого Бертолуччи становится тавтологией. Это плохая новость. А вот хорошая: толковая книжка о Бертолуччи еще не написана. Да и будет ли? Бертолуччи, подобно своему товарищу Филиппу Гаррелю, остается где-то там, на парижских баррикадах. Не сумевший лично участвовать в студенческих волнениях 1968 года, он инсценирует их в «Мечтателях». Портреты Мао на стенах, косячок на двоих, граната в окно. Пыльный словарь бывших в употреблении понятий. И сам Бертолуччи перебирает их, как безделушки в сувенирной лавке, не путешественник, но турист. Иное дело — современные бездельники, которым уже не нужна машина времени. Их ждет новая грамматика. Париж — это сейчас. Нет нужды изучать пресловутую науку бунта по букварям. Бросай книги, выходи на улицы.

Бернардо Бертолуччи. Мое прекрасное наваждение. — М.: Колибри, 2012
Асса Новикова • 16/03/2012
http://www.openspace.ru/cinema/projects/15777/details/35174/
 
ИНТЕРНЕТДата: Вторник, 27.11.2018, 08:23 | Сообщение # 11
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
Красота ускользала. Но он успевал ее поймать Антон Долин — памяти Бернардо Бертолуччи, режиссера «Мечтателей» и «Последнего танго в Париже»

26 ноября в Риме умер режиссер Бернардо Бертолуччи. Ему было 77 лет. Автор картин «Двадцатый век», «Последний император», «Последнее танго в Париже» и «Мечтатели», обладатель «Оскара» и «Золотого глобуса», лауреат Берлинского и Венецианского кинофестивалей, Бертолуччи был одним из самых известных итальянских кинематографистов. Режиссера вспоминает кинокритик «Медузы» Антон Долин.

Его лучший — самый сложный, самый бескомпромиссный, самый безжалостный — фильм назывался «Конформист». Сам Бернардо Бертолуччи был непримиримым — не только убежденным, но и прирожденным — врагом любого конформизма. Это было его позицией. Это было его натурой.

Он не успел стать одним из канонических классиков послевоенного итальянского кино, хотя работал ассистентом Пьера Паоло Пазолини на шедевральном «Аккатоне» и писал вместе с Дарио Ардженто сценарий к хрестоматийному спагетти-вестерну Серджио Леоне «Однажды на Диком Западе». К этим двум опытам, очевидно, восходит его будущий дуализм: Бертолуччи — и создатель бескомпромиссных картин о судьбе Европы («Костлявая смерть», «Перед революцией», «Стратегия паука»), и режиссер монументальных, совершенно голливудских по духу космополитичных проектов («Маленький Будда» и отмеченный «Оскарами» «Последний император»). Но самые прославленные его картины — «Последнее танго в Париже» и «Двадцатый век» — этому разделению сопротивляются: они совмещают локальность с глобальностью, лирику и интимность с эпическим размахом.

Возможно, слово «гений» в отношении итальянского режиссера было бы преувеличением. У него хватает откровенно проходных картин, и даже в самых сильных есть сцены, вызывающие по прошествии времени вежливое недоумение. Но в некоторых отношениях он был уникальным.

В эпоху, когда каждый уважающий себя кинематографист был в конфликте со своей эпохой, Бертолуччи находил точные средства для того, чтобы описать ее художественным языком — а иногда и пригвоздить к позорному столбу. Умозрительные притчи («Стратегия паука» выросла из прозы Борхеса, «Партнер» — из «Двойника» Достоевского) становились в его интерпретации жгуче актуальными. И даже снимая о прошлом, режиссер всегда говорил о сегодняшнем дне. «Конформист», хотя формально он посвящен становлению фашизма в Италии, стал самым точным исследованием того, как интеллектуальная элита — в любой стране, в любое время — предает свои идеалы ради элементарного удобства.

Бертолуччи ничего не боялся, и его головокружительная отвага в фильмах сложной (но блестящей) судьбы «Двадцатый век» и «Последнее танго в Париже» в нынешнюю пору победившей политкорректности кажется безумной. Мало кто из кинематографистов так чувствовал и умел показывать сексуальность — как в самых экстремальных ее проявлениях, так и в совершенно невинных.

В своем умении видеть и передавать красоту он наследовал не столько итальянскому кино, сколько ренессансному искусству, и, как человек Возрождения, позволял себе многое. Не стеснялся того, что другие назвали бы чрезмерным. Красота ускользала — но он успевал ее поймать. Хотя, конечно, вряд ли бы он так преуспел в этом, если бы не виртуозный оператор Витторио Стораро — неизменный соратник, снимавший все лучшие картины Бертолуччи. Вместе они любовались красотой пейзажа — идиллически обихоженного или пугающе пустынного. Вместе следили за тем, как выдает затаенные чувства и мысли выражение человеческого лица. Вместе находили формы, чтобы показать трансформации мира, к которым его вынуждает большая история, и стойкость человека, способного этим трансформациям сопротивляться, — даже если он молод и хрупок. Об этом один из поздних и самых личных фильмов Бертолуччи, «Мечтатели».

Бернардо Бертолуччи потрясающе работал с актерами, требуя от них чего-то невероятного — и добиваясь результата, который был другим не по силам. Жан-Луи Трентиньян в «Конформисте», Роберт де Ниро и Жерар Депардье в «Двадцатом веке», Марлон Брандо и Мария Шнайдер в «Последнем танго в Париже», Лив Тайлер в «Ускользающей красоте» и Ева Грин в «Мечтателях» — все они сыграли у Бертолуччи роли, которые можно считать лучшими в жизни.

Помню, как в начале 1990-х в киноцентре на Красной Пресне — том самом, который сейчас собираются сносить, — мы с друзьями в возрасте героев «Мечтателей» (тогда еще не снятых) смотрели «Двадцатый век», и у нас кружилась голова. Хотелось, чтобы фильм не кончался никогда, чтобы он продолжился и каким-то небывалым чудом дошел до нашего времени. Помню 2003 год на Венецианском кинофестивале, когда журналисты осаждали зал, где был первый показ «Мечтателей»; многие усаживались на пол, на холодные бетонные ступени. Такого ажиотажа в Венеции не было на моей памяти ни до, ни после.

Помню и 2012-й, когда Бертолуччи привез в Канны фильм «Ты и я» — маленький, скромный, уютный и все же пронзительный. Режиссер был уже в инвалидной коляске, вынудившей его отказаться от многих проектов (в частности, от фильма о композиторе эпохи Возрождения Джезуальдо ди Веноза), но все равно отшучивался в ответ на любые претензии и планировал снимать дальше. Вышло так, что картина «Ты и я» стала последней, а звучащая там странная и очаровательная итальянская версия «Space Oddity» Дэвида Боуи — прощанием с ее автором. Теперь эта песня как будто откуда-то из космоса передает нам от Бертолуччи привет.

26 ноября 2018
https://meduza.io/feature....-poymat
 
ИНТЕРНЕТДата: Вторник, 27.11.2018, 08:23 | Сообщение # 12
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
Секс, кино и революция: памяти Бернардо Бертолуччи

В Риме на 78-м году жизни умер киноклассик, продливший ХХ век

Вынесенные в заголовок три темы – секс, революция, кино – были, пожалуй, центральными для Бертолуччи, если говорить совсем просто и грубо. Первая ассоциируется с трагическим «Последним танго в Париже» (1972), вторая – с монументальным «Двадцатым веком» (1976), а синефилия виднее всего в «Мечтателях» (2003), посвященных удивительному времени, когда между сексом, кино и революцией можно было уверенно ставить знак равенства.

Бернардо Бертолуччи родился в 1941 г. в Парме (Италия), в 1961-м стал ассистентом Пьера Паоло Пазолини на съемках картины «Аккатоне» и дебютировал в режиссуре в 1962-м.

К 1968-му он снял уже четыре полнометражных фильма, хотя ему было всего 27 – хороший возраст, чтобы запомнить революцию без юношеской эйфории, но сохранить ее запах и вкус на всю жизнь.

Его часто называли младшим современником великих итальянских режиссеров – Феллини, Пазолини, Антониони, Висконти, Феррери, Леоне. В какой-то момент Бертолуччи почти их нагнал, живых или мертвых, – сняв свои главные картины в 1970-х, он, казалось, застыл в амплуа классика, которое в 1988 г. было закреплено призами Американской киноакадемии («Последний император» был удостоен девяти «Оскаров», в том числе за лучший фильм и режиссуру). А потом классик как будто снова помолодел – фильм «Мечтатели», чувственный и озорной гимн весне 1968-го, снят человеком, который очень хорошо помнит, что он любил и во что верил в свои 20 лет.

Он был, разумеется, левым – хотя и недостаточно левым, например, для радикала Годара. В «Двадцатом веке», картине во всех смыслах огромной, красных флагов было едва ли меньше, чем эротических сцен, но большая история не только отзывалась в героях Роберта Де Ниро и Жерара Депардье столкновением идей и мировоззрений (один был аристократом, другой – батраком) – она переживалась как история воспитания чувств. И если американские цензоры вырезали из фильма флаги, то советские так и не решились выпустить «Двадцатый век» в прокат (а до того нещадно искромсали «Конформиста», картину об интеллигенте в момент становления фашизма).

В России Бертолуччи по-настоящему показали только в 1990-х, и вышло так, что у нас он тоже закрыл эпоху. Снятые в 2003 г. «Мечтатели» начинались с митинга киноманов, протестующих против закрытия парижской Синематеки и увольнения ее великого директора Анри Лангуа. В 2004-м в Москве выселили из здания Киноцентра на Красной Пресне нашу синематеку с нашим Лангуа – Музей кино во главе с Наумом Клейманом, и на митинг пришлось выходить уже российским зрителям Бертолуччи.

Он начал провожать ХХ в. задолго до заката, но, кажется, нечаянно продлил, хотя в новом столетии снял всего две картины. Во всяком случае, каждое следующее поколение заново открывает для себя «Последнее танго в Париже», пытаясь найти собственный язык для описания страсти и отчаяния. А по «Мечтателям» сверяет часы на переходе из юности в зрелость.

Олег Зинцов / Ведомости 26 ноября 2018
https://www.vedomosti.ru/lifesty....luchchi
 
ИНТЕРНЕТДата: Вторник, 27.11.2018, 08:24 | Сообщение # 13
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
Титаны тоже умирают. О языке кино Бернардо Бертолуччи

26 ноября 2018 года в возрасте 77 лет скончался Бернардо Бертолуччи, последний из великих итальянских режиссеров.

Я не люблю некрологи. Меня раздражает показная скорбь, которая охватывает ленту фейсбука в дни смерти знаменитых людей (и бесследно растворяется в интернет-эфире спустя 48 часов максимум). Ни одна жизнь (читай – новый фильм сколь угодно яркого режиссера) не вызывает в соцсетях такого, хм, оживления, как смерть. Любая, не обязательно скоропостижная, на взлёте и в расцвете лет. Хотя смерть – это ведь нормально, никого не минует, приходит обязательно. К Бертолуччи пришла в 77 лет – рак легких; в случае онкологии вообще правомерно говорить об избавлении; нам – горько, но покойный-то наконец перестал страдать. А Бертолуччи страдал последний десяток лет – будучи прикованным к инвалидному креслу вследствие осложнений межпозвоночной грыжи (в 2012-м, в год каннской премьеры его последнего фильма «Я и ты», на Венецианском фестивале показали документальный фильм о нём – с двусмысленным названием «Электрический стул»).

Впрочем, на типичного инвалида Бертолуччи никак не походил, и в 2013-м возглавлял жюри Венеции; «Золотой Лев» тогда достался его соотечественику – документалисту Джанфранко Рози, за «Священную кольцевую дорогу»: Бертолуччи крепил славу итальянского кино не только собственными фильмами. Вот, казалось бы: 77 лет, целый букет тяжелых продолжительных болезней, дóлжно принять печальную новость как неизбежное; случилось то, что должно было случиться. Однако нет, легко смириться со смертью Бертолуччи у меня не получается – не только потому, что он был одним из любимейших режиссеров (я не так давно пересматривал «ХХ век» – дыхание перехватывало, как и в первый, и во второй, и в третий раз; сказать, что это шедевр – не сказать ничего; фильм фильмов, восьмое чудо света).

Бертолуччи – синоним жизни; навскидку не припомнить столь же витального автора; подлинного певца плоти; гения, у которого наслаждение пронизывает каждый кадр – даже самый трагический (говорить о смерти и тлене он никогда не боялся). Я сейчас не только о солнечном Бертолуччи 1990-х – «Маленьком Будде» или «Ускользающей красоте». Витальность – везде: и в невротическом сюре «Партнер», снятом в 1968-м, в год баррикад и мятежей, по мотивам «Двойника» Достоевского, и в болезненном психосоциальном исследовании «Конформист», и в клаустрофобической love story «Осажденные».

И, начиная этот некролог, я ставлю в проигрыватель компакт-диск с саундтреком к его последнему фильму, «Я и ты», бодрейшую компиляцию, где среди треков Arcade Fire, Red Hot Chili Peppers и Muse можно найти редчайшую версию Space Oddity на итальянском языке. Вспоминаю поминки с танцами из фильма Гаса Ван Сэнта «Мой личный штат Айдахо» – там Ривер Феникс (погибший как раз трагически, молодым-молодым) устраивал пляс на могиле духовного отца, этакого современного Фальстафа: лучший способ почтить память великого жизнелюба (кстати, Ван Сэнта и Бертолуччи напрямую связывают два рукопожатия – с Киану Ривзом, перешедшим в «Маленького Будду» из «Моего личного штата Айдахо», и Майклом Питтом, которого в «Последние дни» Ван Сэнт взял из «Мечтателей»).

Секс часто рифмуется со смертью, Эрос и Танатос часто ходят рука об руку – по замкнутому кругу фрейдистских ассоциаций и журналистских клише. Но в основе творчества Бертолуччи был заложен другой, куда более оригинальный союз – великая триада секса, революции и кино. Бертолуччи успел застать обесценивание всех трёх любимых мотивов: получил от остервеневших адепток движения #MeeToo за сексизм – припомнили «Последнее танго в Париже» и непростые рабочие отношения с Марией Шнайдер, стал свидетелем девальвации революций и перехода кинематографической культуры в плоское цифровое поле. Вряд ли был удивлен – на его веку случалось всякое. И в его фильмах полно темных сторон человеческой натуры, но в бэкграунде всегда остается впитанное в детстве ощущение счастья и волшебства: «Я жил, необыкновенным образом осознавая течение времени, потому что один из основных элементов поэзии моего отца – это как раз течение времени, течение часов, времен года, лет, минут, секунд.

Это было деревенское детство, наполненное большими фантазиями, большими играми, невозможными в городе, недоступными в пространстве городских квартир, и с тех пор, даже когда мы переехали в Рим, я всегда испытывал потребность в обширном, ничем не стесненном пространстве. Все детство было наводнено деревенскими запахами, наполнено играми, которые гораздо раньше, чем это происходит в городе, вторгались в область сексуальных приключений» (цитирую по книге «Моё прекрасное наваждение», М.: «Азбука Аттикус», 2011).

И в кино он начал рано: родился в 1941-м, а первый полнометражный фильм – «Костлявая кума» – выпустил уже в 1962-м; это в эпоху, когда обычный путь в режиссуру – через ассистентство и разную черную работу – занимал уйму времени. Поколению айфонов такое не представить, но в середине ХХ века в новинку были даже портативные кинокамеры, позволяющие снимать хоть с пеленок. Впрочем, Бертолуччи повезло – первые любительские короткометражки он сделал лет в 15, выпросив у кого-то из кузенов 16-миллиметровый Bolex Paillard.

Повезло ему и с родительскими генами: отец – поэт и кинокритик Аттилио Бертолуччи, передавший сыну и поэтический талант, и страсть к кино. И спровоцировавший непрестанное желание избегать чужих влияний. В этом плане «Я и ты» – идеальный итоговый фильм: сверхкамерный, интимнейший опыт (прыщавый подросток ищет уединения в подвале – но вынужден делить затворничество с другой беглянкой, старшей сводной сестрой) оказывается манифестом освобождения – от страхов, зависимостей и комплексов. Бернардо рос в окрестностях Пармы, в живописной провинции Эмилия-Романья (куда в будущем в поисках расчета с отцовским наследием он отправит героя «Стратегии паука»); синефилией заболел с ранних лет – регулярно мотался в город, смотреть новые фильмы, в которые потом играл с деревенскими корешами.

Сердце синефила бьется в каждом его фильме – пусть и не всегда так очевидно, как в «Партнере», где есть сбежавшая из мира Жана Кокто девушка с разрисованными веками, и коляска, докатившаяся с эйзенштейновской потемкинской лестницы. Или в «Мечтателях», где любовники стилизуют свои игры под эпизоды любимых фильмов, а залпом «Авроры» к началу студенческой революции 1968-го становится увольнение Анри Ланглуа и закрытие Синематеки.

Рифмовать Бертолуччи тоже начал с детства – и, судя по признанию первых опытов, ему светило будущее как минимум итальянского Роберта Рождественского. Но Бертолуччи этого избежал: «С присущим детям конформизмом я думал, что, когда вырасту, буду поэтом так же, как сын крестьянина готовится стать крестьянином, сын столяра – столяром. Я начал сочинять стихи, как только научился писать. Разумеется, я давал их отцу, и так крепло подражание-соревнование, которое часто возникает между детьми и родителями и лежит в основе всей диалектики отношений отцов и детей. Думаю, у меня сильная склонность к подражанию, поэтому, в конце концов, я спрятался за кинокамеру – вещь, способную как ничто другое создавать подобие, зеркало, которому нельзя солгать (хотя часто его используют для распространения лжи). Как только я взял в руки кинокамеру, я сразу, сам не знаю почему, почувствовал себя профессиональным режиссером. Как будто объективная реальность совпала с детской мечтой о всемогуществе». Влияние матери, возможно, не так очевидно, но вряд ли менее сильно; во всяком случае, никто, кроме Бертолуччи, всегда гордившегося ядерной итало-ирландской смесью унаследовнаных от матери кровей, не снял такой тонкой, отчаянной и бесстыдной драмы об отношениях сына и матери, как «Луна».

Отправной момент для творчества может быть разным. «Последнее танго в Париже» родилось из интимного импульса: «Я чувствовал, что одержим идеей встречи с незнакомкой, тем, как я заговариваю с ней, назначаю свидание, занимаюсь любовью всеми возможными способами, не зная кто она. Но часто меня вдохновляет книга, как это было с «Конформистом», «Под покровом небес» или «Мечтателями». А «Перед революцией» и «Партнер» стали способом избавиться от другого влияния – Пьера Паоло Пазолини, с которым восемнадцатилетний Бернардо сдружился в римском университете. И у которого в 20 лет работал ассистентом на «Аккатоне». И под которого сделал свой полноценный дебют «Костлявая кума», где мусорный ветер обнимает мертвое тело проститутки, а знакомцы убитой скалят зубы в камеру точь-в-точь, как обожаемое Пазолини витальное отребье.

Сдружившись с Годаром, Бертолуччи азартно хоронил вырождающийся неореализм и давал интервью исключительно по-французски. Почему? Да потому что «французский – язык кино». Однако после 1968-го перешел на родной, итальянский, или, в крайнем случае, международный английский и рассорился с Годаром, променявшим друга на красный цитатник Мао. Конечно, и сам Бернардо придерживался левых взглядов – но не таких радикальных. Совсем как двоящийся герой Пьера Клементи из «Партнера» – с одной стороны, образованный и воспитанный пухлогубый юноша, штудирующий теорию театра и кино. С другой – черноглазый демон, вызывающий призраков Арто и Рембо, заставляющий Стефанию Сандрелли нюхать подмышки и дающий рецепт практического приготовления бутылок с зажигательной смесью не покидая студенческой аудитории. Хлор и аммиак – инструменты войны! Обесточивание – верный путь к захвату города! Революция как грандиозный спектакль! А в эротической возне подле извергающей пенную лаву стиральной машины отчетливо проглядывает эротоманское будущее режиссера. Однако в жизни режиссер «Партнера» хранил верность жене, актрисе Адриане Асти (позднее он расстанется с ней, чтобы на долгие годы связать жизнь с режиссером Клэр Пиплоу), в ответ на экстремизм друзей вступил в компартию и заявлял, что левацкое кино зашло в тупик, туннель без выхода, глухое кино монолога.

Кстати, в компартию Бернардо мог вступить и не мстя Годару: провинция, в которой он рос, всегда была красным поясом с сильной коммунистической ячейкой. Да и происхождение Бернардо лишь на половину было «буржуйским»: это папа из аристократов-землевладельцев, а мама – из крестьян. Кажущиеся полярными крайности сольются в «ХХ веке», где душа Бертолуччи материализовалась в представителях двух родов, родившихся в один день – день смерти Верди. И приняла звездный облик Роберта Де Ниро и Жерара Депардье.

Бертолуччи любил актеров; он умел открыть новые имена – взять хотя бы относительно недавних «Мечтателей». На момент съёмок более-менее известен был только юный американец Майкл Питт, кто такие Ева Грин и Луи Гаррель толком не знали сами Ева и Луи. Не важно, что снимал Бертолуччи, крестьянский бунт или шествие «маленького Будды» Сиддхарты, фашистскую оргию или Лив Тайлер у бассейна, он твердо знал: камера всегда зрит правду, и каждый выдуманный фильм становится частью великой киноправды. Даже в звездах Бертолуччи мог «раскрыть потаенное нутро»: для этого он и заставлял Марлона Брандо и Марию Шнайдер говорить на первобытном, горловом языке-крике, вальсировать по парижским улицам под джазовую тему Гато Барбьери и использовать брикет сливочного масла не по прямому назначению. Кстати, с появлением первых видеомагнитофонов «Последнее танго» произвело локальную революцию в умах советских людей, что отчасти засвидетельствовано в «Зависти богов» Владимира Меньшова, где частный просмотр «Танго» окончательно подталкивает героиню Веры Алентовой к измене.

«Я всегда снимал политическое кино, почти все фильмы, так или иначе интерпретирующие реальность, политические, но ведь не секрет, что каждый получает от просмотра частную эмоцию. В кинозале мы попадаем в амниотическую темноту и предаемся коллективной грезе». И акт совместного просмотра, по Бертолуччи, сродни коллективному сексу. Его предпоследняя работа «Мечтатели», драматургическая основа для которых нашлась в книге британского романиста и кинокритика Гилберта Адэра, как раз такое кино – политическое и интимное. Реконструкция грандиозного исторического события и интимная драма, замкнутая в стенах благородного дома, обитатели которого – французские кровосмесители и соблазненный ими американский друг – чуть было, заигравшись до помешательства и смертельного забытья, не проглядели революцию. Но та напомнила о себе булыжником, осыпавшим постель осколками оконного стекла и разбившим пластинку с песней Шарля Трене, и позвала на улицы. Дала едва не пересекшим Лету любовникам вторую жизнь. А Бертолуччи – повод в 64 года напомнить о том, кто и в новом, XXI веке, есть настоящий режиссер. В ноябре 2018-го кино действительно понесло тяжелую утрату.

Напоследок по правилам некролога надо было бы сказать о влиянии Бертолуччи и его последователях; в конце концов, среди них – один из самых модных режиссеров наших дней Лука Гуаданьино (чья «Суспирия» по иронии судьбы выходит в российский прокат через два дня после смерти Бертолуччи). В 2013-м Гуаданьино вместе с Уолтером Фазано выпускал монтажный документальный фильм «Бертолуччи о Бертолуччи», трепетное посвящение учителю. Но говорить о последователях не хочется – не только из-за моего прохладного отношения к Гуаданьино. Бертолуччи – уникален; авторов такого масштаба и такой смелости сегодня нет. Нам повезло прожить несколько лет вместе с Бернардо.

Вадим Рутковский, 26 Ноябрь 2018
https://www.svoboda.org/a/29622310.html
 
ИНТЕРНЕТДата: Вторник, 27.11.2018, 08:24 | Сообщение # 14
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
Политика, секс и Будда. Чем запомнился Бернардо Бертолуччи

В Риме на 79-м году жизни скончался выдающийся итальянский режиссер, автор «Последнего танго в Париже» Бернардо Бертолуччи.

Бернардо Бертолуччи принадлежал к тому поколению итальянских кинематографистов, которое дало миру имена Федерико Феллини, Микеланджело Антониони, Пьера Паоло Пазолини. Он родился в 1940 году в городе Парма; его отец был известным поэтом и историком, когда-то он помог Пазолини напечатать первую книгу — так что в каком-то смысле фамилия помогла Бертолуччи выбрать дело всей своей жизни.

Правда, начинал он как писатель — его первые опыты в этом деле относятся к 15-летнему возрасту, он даже получил престижную литературную награду — Premio Viareggio — за свой дебют. Кино он тоже увлекался, снимался короткометражные истории на любительской камере, а позже даже бросил учебу на факультете современной литературы в Римском университете, чтобы снимать уже полнометражные профессиональные фильмы. Толчок к этому, видимо, стал опыт работы ассистентом на одной из картин Пазолини.

Дебютом в большом кино для Бертолуччи стала детективная драма 1962 года «Костлявая смерть» (La Commare Secca), за ним следует «Перед революцией» (Prima Della Rivoluzione), в котором режиссер явно показал свои политические взгляды и желание провоцировать зрителей. В 60-е он работал над документальными проектами (например, над «Нефтепроводом»), подал Серджио Леоне идею спагетти-вестерна «Однажды на Диком западе» — и, пожалуй, готовился к тому, чтобы прославиться на весь мир.

Политические взгляды Бертолуччи того времени не были чем-то необычным. Он считал себя марксистом, атеистом, был противником националистических учений и всегда, всю жизнь, тяготел к левым идеям. Всю эту смесь режиссер и выплеснул на зрителей в начале 70-х. Сначала в «Конформистах» он обрушился на фашистскую идеологию и провел параллели между государственным строительством и национализмом. А потом в «Последнем танго в Париже» — своем самом известном фильме — дал волю собственным эротическим фантазиям.

Исполнителям главных ролей — Марлону Брандо и Марии Шнайдер — работа над фильмом удовольствия, правда, не принесла, но кинокритики и вообще вся кинообщественность по всему миру заговорили о новом гении. Шнайдер получила итальянскую премию «Давид ди Донателло», Брандо и Бертолуччи — по номинации на «Оскар» (как лучший актер и лучший режиссер).

Бертолуччи позже вспоминал, что на создание «Последнего танго» его вдохновил джазовый саксофонист и композитор, аргентинец Гато Барбьери, который написал музыку к фильму и получил за нее номинацию на премию «Грэмми» за лучший альбом-саундтрек.

«Название „Последнее танго в Париже“ посвященное ему [Барбьери]. Для меня это было танго, и музыка, которую он написал для фильма, была романтичной и душераздирающей», — рассказал Бертолуччи в интервью, которое далее в марте 2018 года.

Но признание означало также и то, что к творчеству Бертолуччи начали предъявлять повышенные требования, а он не торопился оправдывать ожидания. Следующие работы режиссера критики не приняли и в начале 80-х он покинул Италию — то ли из-за обиды, то ли по другим, творческим причинам. Скорее всего, все же творческим — в последующие годы он работал по всему миру, его принимали даже в Голливуде, хотя даже в отношении с большими студиями он всегда делал авторское кино, проецируя на экран свой внутренний мир.

«Оскара» Бернардо Бертолуччи все же получил — за эпик «Последний император»; в общем там было сразу девять заветных статуэток, но ему персонально достались две — за режиссуру и как соавтору сценария. Номинацию «Лучший фильм» картина, впрочем, тоже выиграла.

Собственно, после этого триумфа Бертолуччи окончательно перешел в разряд классиков. В 1988-м, на первой церемонии премии Европейской киноакадемии, ему даже вручили специальный приз «За исключительный культурный и финансовый вклад». А впереди у него были и «Маленький Будда» — дань его увлечению буддизмом, и «Ускользающая красота». И «Мечтатели» 2003 года — такие провокационные, как и «Последнее танго», но в новых условиях, скорее, вызывающие ностальгию по 60-м. Вернее, по 1968 году и событиям в Париже, свидетелем которых Бертолуччи в то время не стал.

Ради него даже придумывали новые награды: в 2007-м Бертолуччи отказался от почетного «Золотого льва» Венецианского кинофестиваля за вклад в кинематограф (поскольку не собирался завершать карьеру), и ему вручили специального «Золотого льва» — в честь 75-лети этого киносмотра. Такую премию он принять согласился. Про карьеру, кстати, Бертолуччи не лукавил — в 2011-м он выпустил еще один фильм, экранизацию романа Николо Амманити «Я и ты», в котором словно вернулся в самое начало своей карьеры и снова начал изучать поведение совсем молодых людей.

По сообщению итальянского издания Repubblica, Бернардо Бертолуччи умер в своем доме в Риме после продолжительной болезни. Причины смерти пока не называются. По сообщению представителя режиссера, он долго болел и лечился от рака.

Игорь Карев, 26.11.2018
http://www.aif.ru/culture....luchchi
 
Форум » Тестовый раздел » БЕРНАРДО БЕРТОЛУЧЧИ » режиссёр Бернардо Бертолуччи
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск:

Copyright MyCorp © 2024
Бесплатный хостинг uCoz