Основной лауреат фестиваля в Венеции-93, поляк Кшиштоф Кесьлёвский, в отличие от разделившего с ним главную премию американца Роберта Олтмена («Короткий монтаж»), — мастер уже не мозаичных киноструктур, а геометрически выстроенных циклов или математически выверенных отдельных фильмов, хотя в его алгебраических конструкциях незримо присутствует музыка: как вдохновляющее начало и творчества, и бытия. Амбициозный проект режиссёра — переосмысление понятий Французской революции о «свободе, равенстве, братстве», которые символизируют три цвета национального флага Франции: синий, белый, красный — понятнее именно в комплексе, как единая трилогия. Будучи католиком, обладая рациональным складом ума, Кесьлёвский таил в себе не только славянскую душу и склонность к искреннему сопереживанию судьбам заблудших героев, но и долю философского лукавства, здорового авантюризма, тягу к интеллектуальным розыгрышам. Он всё-таки отрекался от прямолинейных интерпретаций символа трёхцветия, заявив, например, что «Три цвета: синий», на самом-то деле, это рассказ о любви, всё равно делающей человека несвободным.

История француженки Жюли Виньон, которая смогла уцелеть в автокатастрофе, но потеряла своего мужа Патриса (он был композитором) и юную дочь — не столько повествование о возвращении к жизни, сколько метафорическая притча об избавлении от власти губительных чувств. Жюли находится словно в состоянии душевной анемии, что противоположно процессу амнезии: сосредоточиваясь лишь на скорбных воспоминаниях о потерянных любимых людях, она вовсе не желает новой любви, которая ведь только и способна пробудить в ком-либо прежде утраченный вкус бытия. Это всё равно как подарить музыкальный слух тому, кто ранее даже не различал звучащих мелодий. Любовь и музыка, по Кесьлёвскому, рифмуются друг с другом — Жюли обретает дар нотной записи последнего музыкального сочинения погибшего мужа и оказывается предрасположенной к другому сильному чувству, но уже по отношению к живому человеку — Оливье, прежнему помощнику Патриса, давно влюблённому в неё. Бытие есть любовь к настоящему. И даже придуманное становится существующим благодаря акту любви в творчестве.

Несмотря на некоторую анемичность повествования (автор будто заражается от героини её чувством усталости и отсутствия интереса к жизни — знаменательно, что тогда же Кшиштоф Кесьлёвский заговорил о своём стремлении удалиться прочь от кино и стать чуть ли не отшельником) и определённую вторичность по отношению к более эмоциональной «Двойной жизни Вероники», лента «Три цвета: синий» всё-таки не может не восхитить кинематографическим мастерством. В первую очередь, это касается визуально-звукового решения, что нашло отражение в присуждении наград польскому оператору Славомиру Идзяку и французским мастерам звука (жаль, что остался без «Сезара» номинировавшийся на данный приз композитор Збигнев Прайснер). Премию за роль в Венеции и «Сезар» получила актриса Жюльетт Бинош, которая, однако, кажется намного выразительнее и живее в «Уроне» Луи Маля.

Сергей Кудрявцев
http://www.kinopoisk.ru/level/3/review/947553/

Говоря об этой трилогии, люди чаще всего вслед за режиссером Кшиштофом Кислевским пытаются переосмыслить в более широком видении цветовую символику Французской революции. Синий — свобода, белый — равенство, красный — братство. Посмотрев все три фильма, я пришла к выводу, что говорить здесь нужно не столько о революционной символике, сколько о человеческой, общекультурной. Попытаюсь изложить здесь свои мысли на сей счет.

Включив фантазию, вижу перед собой трех старух Мойр — богинь из древнегреческого мифа, сидящих у пещеры и плетущих нити человеческих судеб. Одна старуха одета в синий балахон, другая бабка в абсолютно белый костюм, а третья старуха нацепила красную судебную мантию… Мойры не добрые, не злые, но с буйным воображением! Сидят они у костра, напевают какую-то странную мелодию, аккомпанируя небесной «гармонии сфер», разговаривают, придумывают разные сюжетные повороты в жизни людей, плетут замысловатые узоры, если попадаются узелки, пытаются развязать их, если не получается, то попросту ниточку обрывают. И в тот же миг на земле обрывается чья-то жизнь…

Итак, Синий.

Фильм начался с того, что за кадром беспристрастная старуха в синем балахоне оборвала две ниточки. Одна нить была вплетена в замысловатый, узелковый, большой жизненный узор, а вторая находилась в самом начале нежного кружева. Первая нить оборвала жизнь мужчины, вторая ниточка жизнь его дочери. Но осталась рядом еще одна нить, которую не оборвали. Жизнь женщины. Жизнь жены и матери.

И зритель вместе с этой женщиной пытается разобраться, а как же ей жить дальше? В чем смысл ее дальнейшей жизни без мужа и дочери?

Жюли — женщина сильная. Она не плачет, не бьется в истерике, она молча и внешне спокойно делает то, что считает для себя нужным. Долгие годы прожив рядом со своим мужем- композитором, талантливым, но при этом довольно беспомощным в быту, Жюли научилась самостоятельно принимать решения, всегда и во всем помогая супругу. Долгие годы она жила, отдав себя полностью на алтарь его музыки. Он советовался с ней по поводу своего творчества и она во многом влияла на то, какой в результате становилась его музыка. Кроме музыки была еще дочь, прелестная девочка, дитя их с мужем любви, дитя, коротенькая жизнь которой оборвалась в той злосчастной автокатастрофе.

Жюли осталась совсем одна наедине со своим горем. Глубина ее горя была огромной, как Марианская впадина в океане, она была темной, как ночная вода. В глазах женщины разлилась синяя вселенская тоска. И для того, чтобы вырваться из цепких лап тоски Жюли решает полностью разорвать все ниточки с прошлой жизнью, решает сама побыть в роли вершительницы своей судьбы.

Она уезжает из старого фамильного особняка, уничтожает оставшиеся нотные рукописи своего супруга, снимает квартиру совсем в другом районе, обзаводится новыми знакомыми-соседями, забирает с собой лишь несколько личных вещей, среди которых чудный светильник с изящными хрустальными подвесками из сине-голубых кристалликов. Эта вещь слишком дорога ей. И лишь она одна должна будет напоминать ей о прошлом.

Новые улицы, новые люди, новые впечатления, новые спортзал и бассейн, новые уличные кафешки, где можно выпить чашечку кофе и подумать о чем-то о своем…

Но… Почему же тревога не покидает ее? Почему тоска и память душат ее снова и снова? Почему каждую ночь ей необходимо бросаться с головой в темно-голубую гладь бассейна, погружаясь в эту прохладную спасительную синеву и плавать-плавать, наматывая долгие километры от бортика к бортику снова и снова…

Зачем здесь, за многие километры от старого дома и прошлой жизни, сидя за столиком в приятной уличной кафешке, она вдруг слышит музыку, которая будоражит ее душу? Зачем уличный музыкант-саксофонист, каждый день приходя сюда, играет так хорошо ей знакомую мелодию, написанную её супругом?

Почему на глаза ей попадаются телепередачи, рассказывающие о её известном, трагически погибшем муже? Зачем она только сейчас, когда ничего уже не изменить, узнает факты из его жизни, которые не надо было бы ей знать? Зачем ей всё это???

Зачем близкий друг их семьи взялся дописывать неоконченную симфонию? Это же нельзя трогать. Это же слишком больно. Это же слишком глубоко… Это же как ножом по сердцу. Боль. Одна большая боль.

Видимо, в той жизни остались вопросы, которые не терпели временной отсрочки. И Жюли, взяв себя в руки, стараясь держать под контролем свои тяжкие мысли и горькие эмоции, принимается, как и раньше, решать накопившиеся проблемы. И решает их с присущей ей мудростью, добротой и любовью. В ней нет озлобленности на весь белый свет. Да, ей горько, ей плохо, но она не видит врагов в людях, наносящих ей удары… И это просто потрясает! Далеко не каждый человек, оказавшись в такой ситуации, смог бы остаться до конца благородным человеком!

Жюли обретает душевное спокойствие и равновесие. Синяя тоска потихоньку отступила перед тем, что называется Жизнью! Сердце Жюли вновь открыто, оно бьется ровно и уверенно, душа ее готова к новой Любви. И Любовь обязательно придет. Я уверена. Она уже стучится в дверь…

А музыка, написанная, но не законченная супругом Жюли, начинает звучать вновь. Рукописи, как известно, не горят. Музыку не уничтожить. И мелодия, временами то прозрачно-печальная скрипичная, то величественная хоровая взлетает ввысь, в небесную синеву, к звездам. И мурашки бегут по спине от ее красоты и величия!

P.S. А старуха в синем, тем временем скрутив маленький узелочек, начала плести новую ниточку. В чреве другой женщины зародилась новая жизнь. Мы видим, как на голубом экране УЗИ зашевелился младенец… И это, по задумке старухи-судьбы, мальчик, продолжатель рода. Но это будет уже совсем другая история…

Говоря о символике синего цвета — основы этого фильма, замечу, что этот цвет издавна считался мистическим, обладающим невероятной глубиной. В христианстве синий символизировал небо, был цветом вечности. Он настраивал христиан на смирение, благочестие, выражал идею самопожертвования и кротости…

А с точки зрения Гёте: Синий — «Как цвет это — энергия: однако он стоит на отрицательной стороне и в своей величайшей чистоте представляет из себя как бы волнующее ничто». Гете тонко чувствует «мистицизм» синего и пишет о нем, как о создающем странное, невыразимое воздействие. Синий как бы влечет за собой, «уходит» от человека. Синий связан с ощущением холода. Комнаты с преобладанием синего цвета кажутся просторными, но пустыми и холодными. Если смотреть на мир через синее стекло, то он предстает в печальном виде…

На мой взгляд, именно это ощущение синевы пронизывает первый фильм из трилогии «Три цвета» Польского Гения Кислевского. Вы со мной не согласны?

10 из 10
мнение посетителя сайта http://www.kinopoisk.ru/level/1/film/18348/ord/rating/page/2/#list

Какой он, этот цвет? Холодная берлинская лазурь, ультрамарин, серовато-голубой, индиго — все оттенки сливаются в фильме Кислевского в один манящий гимн грусти и отчаяния.

Восточно-европейские фильмы вообще не славятся добродушными и жизнерадостными сюжетами, их задача дотронуться до души зрителя. «Меня интересовала действительность, и я хотел сказать о ней правду. Я всегда был и остаюсь наблюдателем… Я присматривался к людям в той или иной ситуации, наблюдал и старался понять» — говорил режиссер. Выходец из Лодзинской киношколы довел драматургию до абсолюта, при этом сделав картинку парадоксально живой, как будто не ты смотришь ее с экрана, а она зовет тебя туда. Терпкий вкус кофе, звук флейты, запах запустения: все это высказано в фильме простыми и лаконичными символами, которые говорят лучше многочисленных диалогов.

Конфликт в фильме Кислевского — битва с самим собой. Жюли, потерявшая в автокатастрофе мужа-композитора и маленькую дочь должна продолжать жить, просто потому, что не может по другому. Она любила и была любимой, в один миг потеряв себя, свою семью, но ей не нужна замена, она не ищет судорожного забытья, но просто пытается выжить. Ее любовь – это музыка, такая магнетическая и почти мистическая, симфония эмоций и чувств, раскрывающая характер Жюли так, как этого бы не сделало не одно описание или характеристика. В этом вообще отличительное свойство фильмов Кислевского: когда кино идет по направлению к литературе, Кшиштоф идет в направление образа, тона, настроения, в своем изяществе достигая истинной тонкости и мастерства.

Горечь несчастья переливается с экрана на зрителя. «Три цвета…» тяжело смотреть из-за душевного груза, который он оставляет после себя. Это не «осадок» или какое-то иное негативное впечатление, но напряжение эмоций, настолько же естественное, насколько творчество самого Кислевского.

Режиссер сделал в трилогии попытку художественного переосмысления лозунга французской революции «Свобода, равенство, братство», символами которого стали три цвета национального флага Франции — синий, белый и красный. Каждый цвет символичен, и в настроение фильмов трилогии это отчетливо видно. Символичность вообще неотъемлемая черта каждого фильма польского режиссера, она не требует специальной подготовки от зрителя, но затрагивает в нем какие-то архетипные образы. Драма всегда строится на эмоциях и почти никогда – на действе. В фильмах Ксишлевского действия действительно почти нет, но включить в подобный фильм динамику-все равно что включить громкую музыку в детской, разрушив тем самым хрупкую атмосферу.

«Синий цвет всегда холодный,… он словно сжат и сосредоточен в себе, подчинён нервам.. Синий цвет обладает мощью, подобной силам природы зимой, когда всё, скрытое в темноте и тишине, копит энергию для зарождения и роста. Синий всегда производит впечатление тени, а в зените своего великолепия стремится к темноте.

Синий — это неуловимое ничто, которое всё же постоянно присутствует как прозрачная атмосфера. В земной атмосфере синий цвет разлит, начиная от светлейшей небесной лазури до глубочайшей синей черноты ночного неба. Синий привлекает нас трепетностью веры в бесконечную духовность.

Для нас синий цвет — символ веры, как для китайцев он — символ бессмертия» - так говорил Йоханнес Иттен, своим описанием синего цвета как будто охарактеризовав кино польского режиссера. Фильм действительно остается в памяти синей дымкой и грустным сознанием непредсказуемости судьбы.

мнение посетителя сайта http://www.kinopoisk.ru/level/1/film/18348/ord/rating/page/2/#list

На 50-том Венецианском кинофестивале триумфальное возвращение Кшиштофа Кесьлёвского стало большой неожиданностью: двумя годами ранее эксцентричный поляк признался, что его творчество достигло апогея в экспрессивном и философском плане. После премьеры картины «Двойная жизнь Вероники» он принял решение порвать все связи с западноевропейской синема-богемой и уединиться в поисках новых средств выразительности. Только надолго исчезнуть режиссеру так и не удалось: буквально через год Европа услышала о возрождении всесильного тандема со Збигневом Прайснером, гениальным композитором, соратником и другом Кесьлёвского. И вот, в 1993 году польский режиссер забирает венецианского Золотого Льва.

Новые идеи польский маэстро позаимствовал у благосклонной Евтерпы. Музыка, которая всегда была неотъемлемой частью его работ, стала сюжетом новой картины, а сам режиссер соединил в себе роли композитора, дирижера и исполнителя. Кесьлёвский предпочел первому ряду место за пультом в оркестровой яме, вступительной речи — право взмахнуть палочкой для пианиста, ведь «Три цвета: Синий», первый фильм из французского цикла, начинается с дрожащих фортепьянных нот. Пара прикосновений к белым клавишам и … пауза-фермата: крышка рояля захлопнулась, оставила обиженный инструмент звучать испуганной дисгармонией. Теперь мы знакомы с молодой женщиной, которая потеряла свою семью в автокатастрофе, т. е. с мелодией, обреченной стать главной темой всей композиции. Имя этой мелодии — Жюли Виньон.

Свой творческий поиск Кесьлёвский остановил на европейском классицизме — режиссер буквально влюбился в ясную, геометрически выверенную сонатную форму. Структура «экспозиция — разработка — реприза» открыла для него новые горизонты в изучении духовных смерти и возрождения своей несчастной героини. Три части — три стадии реабилитации — образуют единый цикл из противоборствующих тем, а за ними следует кода — финальный приговор воспетому французами слову «свобода».

«Ничего страшного, на место разбитого вставим новое стекло», — скажет медсестра измученной женщине, сжимающей в ладони горсть таблеток, которые она так и не смогла проглотить. Это фраза откроет экспозицию: с робкой надеждой на позитивный финал, со свойственным творчеству Кесьлёвского нескрытым сопереживанием. Но соната живет по жестоким законам: мелодия не имеет права выжить в первой части, и режиссер-композитор не может не подчиниться. Сначала он дает Жюли прикоснуться к партитуре (этот взгляд на нотную строку, рождающий в сознании прекрасный мотив, можно считать прямым обращением к воспоминаниям о былом счастье), затем — толкает свою мелодию к роковой ошибке: нотные листы гибнут под ковшом экскаватора. Так композитор скажет Жюли, что назад пути нет. Так умрет тема любви и родится тема безразличной свободы. Так начнется разработка.

А в разработку из экспозиции мелодия забрала с собой лишь синий цвет. «Всегда оставляй что-нибудь себе», — эта фраза, произнесенная устами неизвестного музыканта, звучит подобно приговору. Этот уличный флейтист, которого на маленькую улочку Парижа привозит дорогой автомобиль, — связующая тема, цикл-подсказка, а его флейта, по мнению Кесьлёвского, — единственный инструмент, способный выразить состояние лишенного радости существования в бесцельной жизни. Поэтому основной оркестр вступает лишь на мгновения, когда Жюли сбивается с намеченного композитором направления. Тем не менее, основная задача разработки — расставить все по своим местам. В картине «Три цвета: Синий» вторая часть отнюдь не прихожая гостеприимной репризы, а чистилище, где главную тему ждут испытания временем. Чтобы получить шанс жить дальше (т. е. сбежать в репризу), Жюли придется понять, что убить в себе прошлое невозможно.

В репризе композитор прощает мелодию, дает ей шанс еще раз увидеть свою партитуру: книгу ее жизни и самое нежеланное воспоминание. Кажется, что ненавистные нотные листы, в которых так много противоречивого и недосказанного, преследуют Жюли. Но нет, от мимолетного прикосновения оживает альт, за ним полнозвучный фагот и вдруг — после молчания в разработке оживает весь оркестр, сначала несмело. Убитая еще в экспозиции сонаты побочная тема любви прорывается сквозь секвенцию «свободы» нервным пиццикато. Вступает хор. Цикл завершается.

Тесситура, основной диапазон первой скрипки оркестра Кесьлёвского, — боль утраты и назначение свыше — выжить. И действительно хочется верить, что когда последний круг замкнется, начнется новая жизнь. Но поляк никогда не был сторонником слепой предначертанности, режиссер-композитор всегда лишь задавал направление развития мелодии. Поэтому в сонате «Синий», как и в других фильмах цикла «Три цвета», есть кода, бесконечно малая заключительная часть. Эпизод расскажет о далеких от республиканских взглядах Кесьлёвского: Свобода никогда не отпустит своих героев, от ее Синего цвета не сбежать, не ускользнуть. Эта кода так противоречит идеям Французской Революции, эта кода так по душе гениальному поляку.

мнение посетителя сайта http://www.kinopoisk.ru/level/1/film/18348/ord/rating/page/2/#list

Синий — цвет прохлады на разгорячённый лоб и лихорадящее сердце. Это цвет воды, он глубокий как океан и вечный как Бог, цвет неба, благородной силы, женского начала, умиротворения, гармонии и музыки. Уже непонятно, подтвердила ли я фильмом свои ощущения синего, углубила ли, а может, и вовсе приобрела. Наверное, всё же углубила и навела резкость.

Нам всем страшно представить, что будет, если мы потеряем любимых людей, семью. Как жить дальше и жить ли вообще? Что убрать из поля зрения, а что оставить, чтобы боль не казалась такой невыносимой?

Жюли, которая потеряла в аварии мужа и дочь, поначалу решает избавиться от всего. Решительно и как-то даже агрессивно она зачищает пространство вокруг себя, оставляя себе только подвеску на потолок из прозрачных синих камней. Она избавляется даже от сочинённой собственным сердцем музыки, которую писала вместе с мужем (а все почести доставались ему).

Однако, можно выбросить партитуры, но нельзя выключить музыку внутри — она звучит, принося и боль и счастье. И в конце концов, вырывается наружу мощным потоком и оказывается лучшим средством очиститься, омыть душу и довериться новой жизни.

Мне кажется, именно так и получается. Хотя параллельно с музыкальной линией проходит другая линия — ряд событий, людей подготавливают Жюли к тому, чтобы она отпустила прошлое. Эти линии — музыкальная и событийная — конечно, соприкасаются, но нечасто. Оттого в фильме много воздуха и простора.

А Жюльетт Бинош, даром что удивительная актриса, вписывается в синий как в нём и родилась. Вокруг своего внутреннего стержня, как вокруг подвески из прозрачных синих камней, сильная женщина выстраивает новый мир, очистившись страданием, правдой, любовью и музыкой. Вот и ещё одно значение синего цвета — очищение.

мнение посетителя сайта http://www.kinopoisk.ru/level/1/film/18348/ord/rating/page/2/#list

Имя Кшиштофа Кесьлевского говорит само за себя. Каждый его фильм потрясает неординарностью и широтой ракурса, с которого преподносится история героев, глубокое проникновение в их душу и психологию, богатством художественно-выразительных средств и, конечно, актерской игрой. Актеры в работах Кесьлевского всегда подобраны идеально и живут неповторимой и тонкой душевной жизнью, за нюансами которой следишь, затаив дыхание. И еще одно объединяет фильмы этого гениального режиссера - все они о душевной красоте, о доброте, о пути от одиночества к единению с Другим, о жизни во всем ее многообразии, о... Впрочем, в душе каждого зрителя они трогают те струны, которые звучат громче и нежнее именно для него.

'Синий' - первый фильм трилогии Кесьлевского. Сама трилогия - это смелая попытка философского и художественного переосмысления некоторых атрибутов нашего времени, а именно - понятий 'свобода, равенство, братство', символами которых являются три цвета национального флага Франции. Это - три притчи, трактовать которые можно по-разному.

Сюжет первой истории таков: молодая женщина (Жюльетт Бинош) чудом осталась в живых после автокатастрофы, в которой погибли самые дорогие ей люди - муж, выдающийся композитор, и пятилетняя дочка. Казалось бы, жизнь потеряла смысл, но уйти из нее героиня оказывается неспособной, и, опустошенная, переполненная болью и воспоминаниями, она обречена на дальнейшее существование. Перед ней открывается безграничная свобода - свобода выбора, окрашенная в синие тона личной трагедии. Но смерть близких - это еще не все. Злой рок готовит героине новый удар: она узнает, что в последние годы муж изменял ей, а его любовница носит его ребенка. Героине предстоит начать жить с нуля, написав свою партию сначала на чистом нотном листе, чтобы, несмотря на немыслимую тяжесть испытаний, ниспосланных судьбой, обрести новую жизнь - в продолжении музыки погибшего мужа, в милосердии, щедрости и прощении тех, кто когда-то ее предал, а, возможно, когда-нибудь, и в новой любви.

Это самый трагичный, глубокий и, возможно, самый сильный фильм трилогии. Ибо он - о свободе и ее цене. И еще о человечности и торжестве силы духа. А необычная композиция, жизненность, правдивость и убедительность сюжета, искренность замечательных актеров, простота и уместность каждого кадра, великолепная музыка говорят об одном: это, несомненно, шедевр.

Рецензия: Юлия Домникова
http://kino.websib.ru/article.htm?no=174

http://klub-nostalgia.ucoz.com/publ/1-1-0-13

я тут подумала, поразмышляла конечно не без помощи но всё-таки!! героиня, она же подарила мальчику крестик, а крест всегда символизирует веру. а отсюда вполне закономерно вытекает, что оставшиеся две вещи, о которых она не забывала, были любовь и надежда. Надежда...возможно связана с её матерью. только я точно на счет последних двух не уверена

Меня поразил один мотив, стержнем проходящий через весь фильм и как бы скрепляющий его в одно целое. Это музыка. Человек умер, а музыка его осталась… Как память. Жюли слышит ее везде и всюду, даже когда она не звучит на самом деле. Героиня не может забыть мужа. Хочет освободиться, хочет уйти от этой боли, но не может… Память. Память есть музыка. Очень красивый, поэтический образ.

Еще образ бескрайнего бассейна, в который бесконечно погружается девушка, как будто пытаясь забыться, отрешиться… Пустой бассейн и одиночество. Человек один на один с горем. Нужно отдать должное великолепной игре Жюльетт Бинош!

Кесьлевский, постепенно, с помощью разных режиссерских находок-символов открывает нам внутренние переживания героини, ее попытки убежать от чувств. Очень убедительно! В конце Жюли все-таки «освобождается», обретя новую любовь и новый смысл жизни…

P.S. Мне кажется, что крысы тут не причем Кто их не боится? Другое дело, что Жюли не может спокойно пойти и убрать растерзанных животных, это уже говорит о каких-то ее душевных качествах!