|
"ТАБУ" 1999
| |
| Александр_Люлюшин | Дата: Суббота, 10.04.2010, 18:36 | Сообщение # 1 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 3250
Статус: Offline
| .
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Среда, 28.04.2010, 10:11 | Сообщение # 2 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| «ТАБУ» Киото, 1865 год. Воины клана Синсэнгуми отбирают новых рекрутов в ополчение. Поединок выявляет достойных. Их двое: строптивый Тасиро (Асано) и юный Кано (Матцуда), прекрасный, как полная луна в осеннем пруду и маска чарующе-неприступной смерти. Юноша сводит с ума всех, кто коснется его глазами. Под угрозой оплот системы — кодекс самурая. Быть верным традициям клана. Не покидать рядов ополчения. Не занимать деньги. Не вмешиваться в гражданские распри. Не вступать в бой по личным мотивам. Нарушивший кодекс должен быть казнен. Почти семидесятилетний, прикованный инсультом к инвалидному креслу классик мирового кино после 13-летнего перерыва сделал удивительно живой фильм. От него, как и от его персонажей, исходит завораживающий аромат смерти, но это совсем не смерть таланта его создателя. В 1976 году Ошима прославился «Империей чувств» — фильмом о страсти, у которой только один выход: идти до конца. Там Ошима показал все. Тут — почти ничего. Потому что «Табу» — не о страсти, а о ее невозможности. Взгляд фильма и его смысл — в стороне от влюбленных героев, во взгляде Такеши Китано, который играет капитана Хидзиката, второго по званию самурая. Он внимателен к красоте и участлив к любви, но его взгляд — взгляд человека, который уже видел конец и теперь видит его всегда. Это конец не только жизни, но и эпохи. На следующий год, в 1866-м, кланы Тесю и Сацума снова восстанут, молодой император Муцухито подавит восстание, провозгласит абсолютную монархию и положит конец эпохе правления самураев. Сами они еще этого не знают, влюбляются и кончают с собой, но все они, и победители и жертвы, обречены. Запах смерти и есть то, что придает фильму особую красоту. А причина трагически проста: предательство кодекса. По нему можно многое. Хотеть мужчин. Убивать мужчин. Нельзя только любить. Ни мужчин, ни женщин. Нельзя уступать жизни ни краешка сердца. Не вступать в бой по личным мотивам можно только одним способом: не иметь личных мотивов. Это и есть ядро кодекса самурая. Его табу. Михаил Брашинский, Афиша
http://www.afisha.ru/movie/166771/review/144732/
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Среда, 28.04.2010, 10:12 | Сообщение # 3 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| «ТАБУ» «Табу» — один из самых популярных фильмов японского режиссера Нагисы Осимы и японского кино вообще. Со времен 1976 года, когда при поддержке французских продюсеров мир увидел скандально известную работу Осимы «Империя чувств», вышло еще четыре фильма данного режиссера о любви, сексе и страсти. Это «Призрак любви», «Макс, любовь моя», «Табу», «Счастливого Рождества, мистер Лоренс». Последний, правда, обращен несколько к другой теме, но тонкая нить гомосексуализма связывает его с интересующей нас картиной. «Табу» Осиме пришлось начинать дважды. Завершить картину с первого раза ему помешал приступ инсульта. Тяжелое заболевание поразило режиссера прямо на съемках фильма в 1995 году. Больница, лечение. Не до конца оклемавшись, да, собственно говоря, еще больным Нагиса Осима снова появляется на съемочной площадке, на этот раз в инвалидном кресле. Наблюдая за упорством режиссера, судьба, верно, не решилась помешать ему во второй раз. В 1999 году «Табу» впервые несется по японским кинотеатрам. Фильм получил путевку в большое кино совершенно случайно. Жена Нагисы Осимы Эйко Осима, прочитав роман Рётаро Сибы «Табу», предложила своему мужу экранизировать свежепрочитанное произведение. А так как она по совместительству является еще и продюсером, то режиссер не имел права на отказ. Впрочем, нельзя сказать, что Эйко совершила ошибку. Под предводительством Нагисы Осимы фильм получился по-настоящему художественным. Темы гомосексуализма режиссер касается как бы нехотя, лениво, хотя она целиком и полностью доминирует в картине. Актеров он наряжает в самурайские тряпки, а главного героя беспощадно разрисовывает косметикой. Можно сказать, что для Осимы этот фильм — взрослая игра, опыт над зрителем. Но игра дорогая. Год назначен — 1885. Несколько лет осталось до реставрации Мэйдзи. А с ней уйдут в историю самураи как фактические властители Японии. Но самураи еще крепки, они еще могут дать бой. Могли, до тех пор пока в их лагере не появился восемнадцатилетний юноша по имени Кано. С десяток матерых воинов теряют голову от горячей страсти к этому человеку. Поначалу на них никто не обращает внимания, ведь не запрещено в самурайских кругах «терять голову»от любви к кому угодно. Но когда эти самураи теряют головы в буквальном смысле этого выражения, верхи думают: «Что-то не так». Верхи стали глупы, ибо соблазнились женственной красотой юноши, пусть даже в сердцах. Эту дивную красу (Кано) играет актер-дебютантРюхэй Мацуда. Это тот редкий случай, когда актеров выбирают не по имени или таланту, а по типажу и внешним данным. Это первая серьезная работа Рюхэй Мацуды, очень серьезная работа. Со своей ролью молодой человек справляется неплохо. Выдержать домогательства самураев и бой на деревянных мечах с Такэси Китано сможет не каждый дебютант. Главным принципом отбора было лицо. Лицо у актера всегда находится под пристальным вниманием, а в «Табу» тем более. Книга Рётаро Сибы повествует о сказочном юноше, за которым косяками бегали взрослые мужики, естественно, такой человек красив. Другими словами, самым сложным было грамотно завершить кастинг. Такэси Китано играет одну из главных ролей. Видеть его в обличии самурая было чрезвычайно смешно и странно. Темный костюм, открытый лысиной лоб, широкая стойка с деревянным мечом в руках очень отличаются от черного пиджака от Ямомото, короткой стрижки якудзы, дергающегося под солнцезащитными очками глаза. Отметим, что Китано уже был знаком с режиссером «Табу» еще до начала съемок фильма. Этот факт может подтвердить хотя бы то, что в «Счастливого Рождества, мистер Лоренс» Китоно играл главную роль. В своей книге Рётаро Сиба очень пессимистично относится к красоте. Двумя часами он опровергает сложившееся веками выражение: «Красота спасет мир». Неудивительно, что чету Осимы заинтересовала эта идея, ведь Нагиса всегда старался разрушить табу или хотя бы помочь кому-то в продвижении этого дела. © Михаил Фадеев
http://www.world-art.ru/cinema/cinema.php?id=66
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Среда, 28.04.2010, 10:12 | Сообщение # 4 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| В конце эпохи
«Табу» (Gohatto, Tabou) 2000
Автор сценария и режиссер Нагиса Осима
Оператор Тоемити Курита
Художник Есинобу Нисиока
Композитор Рюити Сакамото
В ролях: Такеши Китано, Рюхэй Мацуда, Синдзи Такэда, Таданобу Асано
Киото, 1865 год. Происходит набор рекрутов в войско Синсэнгуми (Shinsen-gumi), учрежденное тремя годами ранее, для того чтобы контролировать самурайскую оппозицию. Для старой Японии это последние времена. Страна, отгородившаяся от остального мира, вот-вот будет окончательно вскрыта «западными варварами». В 1868 году сегун будет императорским указом лишен власти и после военного поражения сдастся войскам императора Муцухито. Произойдет то, что историки назовут «революцией Мэйдзи», которая откроет путь к модернизации страны.
Однако европейскому зрителю нет нужды входить в политические перипетии последних лет старого режима. Традиция трещит по швам, и признаки катастрофы демонстративно обнажаются в каждой точке коллапсирующей культуры. На этот исторический закон опирается Нагиса Осима в своей картине «Табу». Он разматывает одну-единственную нить, вплетенную в распадающийся узор. Сосредоточенно проходит до конца отдельно взятой истории, останавливаясь в последнем прекрасном постановочном кадре. Там, где окончательно обрушивается занавес, за которым зияет чистое ничто. История проста, фрагментарна. Пространство фильма прокладывается статичными повествовательными блоками, замкнутыми сценами. Разреживается скупыми текстовыми вставками. Но так и остается нераскрытым.
В войске появляется ангельского обличья юноша. В отличие от остальных, одет он в белое (белое же, помимо прочего, еще и цвет траура), а волосы его длинны, как у подростка. Конституция Содзабуро Кано настолько изящна, что пока он не скажет первых слов, просто нельзя поверить, что перед нами юноша. Говорит же он не много. Зато неплохо владеет мечом. И когда в качестве первого испытания ему поручают привести в исполнение смертный приговор над нарушителем самурайского кодекса, то в движениях его рук и меча, соединившихся в стремительно застывшую линию, сквозит и изысканная женственность танца, и мужественно безжалостная линеатура смертоносного удара. Опускается оружие, струями хлещет кровь на белый песок. Прекрасный юноша укладывает отсеченную голову на платок и преподносит своим начальникам. Это из начала фильма.
А вот из его конца: Тосидзо Хидзиката, один из командиров воинской части, срубает цветущую сакуру. Таким же движением меча, почти с той же грацией. Темное и светлое меняются местами, а вместе с тем и наша позиция разворачивается на пол-окружности. Цветущее дерево обрушивается на землю снежным дождем. Офицер застывает с опущенным мечом, окруженный светящейся пустотой. И все. Круг пройден, цикл завершен, пространство опустошено. Или расколдовано, так и оставшись неразгаданным, — все сразу и как угодно.
Но внутри круга — ряд событий, сплетенных в красочное наваждение.
Повествование никогда не теряет своего камерного характера, история никак не может выпрастаться в самурайский эпос. Даже сцены вооруженных столкновений проходят под покровом ночи, и скрещивающиеся мечи предстают в блеске дня лишь в сценах занятий воинским искусством, которые именно искусство, театральная репетиция отложенного до времени последнего, убийственного взмаха меча. Эпос оборачивается другой жанровой формой — «рассказом о привидениях». В этом магнетическом круге ритм прорисовывается обрывистыми движениями повествования. Каждая из фаз словно бы замирает на полуслове, отсвечивая эхом словесного пересказа свершившегося действия. Ничего не проясняющего, переводящего акт в состояние, смысл в диффузное чувство, в сенсорный туман.
В мире фильм Осимы встретил горячий прием. Самой простой из причин тому была типичная европейская инверсия инокультурного смысла. Для западных зрителей гомосексуальная тематика, как ни странно, по-прежнему дает фору художественному произведению. Тем более если моральные открытия отражаются в зеркале иной цивилизации и если к тому же это делается столь обезоруживающе совершенно. В кратких анонсах фильм описывается как история о гомосексуальной страсти, рассказанная скандальным автором «Империи чувств». Инсценированная с истинно японским эстетством, с аскетичным отведением взгляда от сцен физической любви. Однако у Осимы скорее всего иная внутренняя диалектика. Та, которую можно назвать искусством обращения.
В «Империи страстей» была плотная сексуальность, выбивавшая из зрительских рядов массу брезгливых и слабонервных. А на обороте, столь же густо и выпукло, — растворение мужской воли в бездне разбуженной ею женской страсти. Господство, обернувшееся податливостью; хозяин, отдавшийся наложнице; победа женственности, вошедшей в безумную силу. В «Табу», зрительно противоположном «Империи», по сути, тот же цикл превращений, но обездвиженных, застывших, слившихся в инь-янском синтезе. Но и там, и здесь структуры, втянувшиеся в хаос, ян, провалившийся в инь. В случае «Табу» это юноша-девушка, любовь-смерть, активность-пассивность.
Кстати. В китайской и следующей ей японской эротической литературе мужской гомосексуализм, понятное дело, никогда и не рассматривался как нечто аномальное. Однако, в отличие от лесбийской страсти (инь-инь), удвоенный ян — это вошедший в ярость огонь (если инь — вода), который может обратиться гибельным пожаром. У Осимы традиционная диалектика как бы обернута дважды: «пожар» представлен в виде разрушительной прозрачности, силы «водного» соблазна-иллюзии. Как пишет Жан Бодрийар («О соблазне»): «Соблазн не в чистой видимости, как и не в чистом отсутствии, но в затмении присутствия. Его единственная стратегия — разом наличествовать и отсутствовать, обеспечивая тем самым род мигающего гипнотического устройства, которое кристаллизует внимание за пределами всякого смыслового эффекта. Отсутствие соблазняет здесь присутствие». Женщины «ближе к тому другому потайному зеркалу, в котором они хоронят свое тело и свой образ, оказываются ближе и к эффектам соблазна. Что до мужчин, то у них есть глубина, но нет тайны…»
Содзабуро предельно пассивен. Не выказывает ни к кому никаких чувств — лишь отдается мужскому напору. Не побеждает ни в одной из схваток — только обманом или в подчиненно-защищенной роли палача. Лишь вторит словам и желаниям товарищей, только отвечает им тем, что они хотят услышать. Он как зеркало, как физически отсутствующая достоверность. Олицетворение эха, сгустившийся эффект резонанса. Возможно, что сама его фигура соткалась из повторов сходных желаний, отражающихся друг в друге исторических событий, частных историй, личных видений. Когда рушится мир, все его сферы, все слои отражений накладываются друг на друга. И тогда общий купол сфер начинает вибрировать, вибрации становятся осязаемыми, и люди становятся свидетелями видений конца. Содзабуро и есть такое видение, сам ангел смерти и, что то же самое, демон иллюзии. Безыскусно убедительный, соблазнивший всех. Вроде бы именно чувственность всегда повинна в появлении соблазна. Но если у Осимы высшие командиры и не дают свободы чувствам, то взамен того их воля и разум держат силовые линии иллюзии. Какая разница? Табу, наложенное волей, бесполезно, потому что видение уже сгустилось до плотности вещества. Уже ничего не сделать, уже все не так, как раньше. Поздно рубить сакуру.
В сцене с сакурой можно увидеть и некую иную странность — ту, что идет вразрез с формально стилевой массой фильма. Это единственная сцена, которая прямо дана как видение. И кажется, что режиссер впадает здесь в излишнюю театрализацию. Однако и стелющийся по земле туман, и вообще вся павильонность мизансцены просто отвечают жанровым нормам «рассказов о привидениях». Это даже не стереотип сказки — формализм сценической формулы. «Табу» проще, чем можно о нем подумать. Но именно «пустота» делает свойства видимого глубоко неясными: структура фильма как бы вывернута вовнутрь. По крайней мере, так следует себе вообразить, иначе придется думать, что глубины в нем и вовсе нет. Или что вместо нее одна-единственная поверхность, отказывающаяся образовывать складку смысла.
Это кино настолько минималистично, что выводит собственные параметры за границы любых интерпретаций. Или, что то же самое, делает любую из них вполне убедительной. Картина Осимы являет собой торжество формализма — отточенного до прозрачности, до невидимости. И в этом смысле фильм в той же мере рассказывает историю, в какой говорит о собственной природе. Это кино, возвращенное к праформам — не архаизующе, а по сути. К пролегоменам своей магии. Туда, где иллюзия соединяет фикцию и достоверность в систему неопровержимых взаимных доказательств. Когда что показано, то и есть. А то, что есть, — только светотеневая проекция. Просто-напросто кинокартина, не знающая невроза верификации. Жесту, идее здесь нет нужды быть сложными. Они всегда равны себе. Жест любви — любовь, действие предательства — предательство. Фильм об иллюзии — смерть, смерть кино. Смерть старого кино.
Кино кончается. Табу больше нет. Потому что уже нет и тех чувств, которые оно в себе скрывало, а любой жест открывает только пустоту. И сказать это так естественно и таинственно мог именно старый мастер.
Владимир Левашов
https://old.kinoart.ru/archive/2000/10/n10-article16
|
| |
| |
| И_Н_Т_Е_Р_Н_Е_Т | Дата: Понедельник, 17.10.2022, 19:46 | Сообщение # 5 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 167
Статус: Offline
| «ТАБУ» Япония-Франция-Великобритания, 1999, 100мин.
Историческая экзистенциальная притча
18-летний юноша Содзабуро Кано, поступив в 1865 году в самурайский отряд ополчения, превратился, можно сказать, в «смутный объект желания» для нескольких воинов, соблазняя их своим женственным личиком и длинными волосами, которые отказывался обрезать, так как дал некую клятву, и вообще он лично одержим запахом крови и желанием убивать.
Данная работа 67-летнего классика японского кино Нагисы Осимы, хоть и не снимавшего игровые картины долгих 13 лет по финансовым причинам и в связи с перенесённым инсультом, является по своей сути экзистенциальной притчей о крахе вековых самурайских порядков и кодексов чести. «Табу» (всё-таки это — типично европейское слово, а был бы, пожалуй, удачнее перевод «Запретное») ошибочно воспринимается как гей-кино о тайных страстях в самурайской среде. Или же видится японским вариантом философского запутанного детектива в духе романа и фильма «Имя розы», поскольку ставит многих в тупик своим странным финалом, который будто бы переводит всё происшедшее в область мистически-образного и запредельного, что, к тому же, вполне соответствует восточной буддистской традиции. И тогда юного и красивого Содзабуро следовало бы интерпретировать в качестве призрака, исполняющего одному ему ведомую миссию.
Можно вспомнить, что и в творчестве самого Осимы уже был образец мистической любовной истории (в японском оригинальном варианте «Призраки любви», а в международном прокате — «Империя страсти»), словно продолжении «Корриды любви» / «Империи чувств». Однако куда полезнее проводить аналогии с его следующей лентой «Счастливое Рождество на фронте» / «Счастливого Рождества, мистер Лоренс» — и не только из-за возникновения мотива гомосексуального влечения, что было усугублено в отношениях двух мужчин-воинов обстоятельством чуждости их культур и вообще состояния военной вражды между Японией и Великобританией.
Уже после первого показа «Табу» в Канне-2000 журналисты мгновенно атаковали режиссёра вопросами относительно разгадки последних сцен, на что умудрённый десятилетиями борьбы со всякими запретами Нагиса Осима ответствовал, что и сам того не знает. Понимайте, как хотите. И его картина получила самые разные трактовки, среди которых может показаться идеальной версия о том, что практически все самураи тайно или явно влюблены в прекрасного юношу, подобного Тадзио в «Смерти в Венеции» или больше напоминающего амбивалентного Гостя из «Теоремы». Тогда «Табу» представится произведением не о запретной любви между мужчинами, а о невписываемости самого понятия «любовь» в самурайский кодекс чести и весь способ бытования этой особой империи в империи, которая существовала ещё со средних веков.
Конечно, о разрушительной силе любви, так или иначе, говорят все поздние работы Нагисы Осимы — от «Корриды любви» до его единственной европейской ленты «Макс, моя любовь», которая почему-то была признана неудачей японского мастера. Но как раз в ней доведена до предела мысль о том, как человеческая и общественная среда воспринимают в качестве греховного, порочного, грязного и недопустимого любое проявление чувств, пусть лишь подозреваемое и вовсе не доказанное в доверительных взаимоотношениях женщины и обезьяны-самца.
Вот и прельщающий своим видом Содзабуро Кано — словно такой же симпатичный примат, перед которым никто не может устоять, а в оправдание своих одержимых желаний все готовы придумывать что угодно, вплоть до финального предположения Хидзикаты, что этот юноша — порождение дьявола, искушающего и его самого. И разве так уж важно, кто же есть Содзабуро и причастен ли он к совершённым убийствам? Тут фон значительнее героя, который выступает лишь в качестве катализатора процессов, становящихся необратимыми. А любовь всё равно оказывается призрачной в мире столкновения амбиций мужчин, которые борются за обладание властью в политике, на поле брани, в тесном коллективе соратников или на личном фронте покорения души и тела сексуального партнёра.
В ключевом эпизоде прохода отряда ополченцев по улице Киото автор «Табу» практически цитирует самого себя — вспомним, как в «Корриде любви» похожий момент шествия солдат вносит резкий обертон во вроде бы камерную историю, заранее придавая ей непостижимую обречённость. Только финальная привязка к реальному случаю, происшедшему в 1936 году, ретроспективно позволяет с полным правом сопоставить несопоставимое: крах иллюзий о тотальной любви двух людей и вступление Японии в пору военных экспансий, которая потом закончится окончательным крушением империи. А в «Табу» уже с начала заявлено конкретное время действия — 1865 год, канун поражения самурайских отрядов в борьбе с юным императором Мацухито, приход к власти которого ознаменует с 1868 года наступление эпохи Мэйдзи (то есть просвещённой монархии) — феодальная изоляционистская Япония отойдёт в прошлое, и на смену ей явится, проникнув с Запада, прагматичная капиталистическая система.
Сам режиссёр заявлял в интервью, что отчаянно красивый жест Хидзикаты в финале, когда тот срубает одним взмахом меча стоящую рядом сакуру, оказывается метафорическим образом неизбежного исхода самурайства. А при падении сражённых ниц империй, которые прежде существовали веками, никому не должно быть особого дела до упрямого выяснения обстоятельств, не было ли это прямым следствием разгула страстей, разврата и вырождения среди носителей гибнущей системы ценностей. Вот и отстранённый, как бы индифферентный взгляд наблюдателя, избранный Нагисой Осимой в «Табу», свидетельствует о стремлении творца так сказать о запретном, чтобы осталось ощущение, что мы ещё меньше понимаем случившееся, нежели в начале повествования. И тогда начинаем видеть вместе с ранее невозмутимым героем Такэси Китано (Хидзиката), что кругом — будто одни призраки, включая его самого.
Сергей Кудрявцев
http://www.kinopoisk.ru/level/3/review/945646/
|
| |
| |
|
