|
режиссёр Роман Балаян
| |
| Александр_Люлюшин | Дата: Суббота, 15.10.2011, 09:05 | Сообщение # 1 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 3247
Статус: Offline
| Роман Гурге́нович Балая́н (род. 15 апреля 1941, Неркин Оратаг, НКАО, Азербайджанская ССР)
— советский и украинский кинорежиссёр, сценарист и продюсер, лауреат Государственной премии СССР (1987), Народный артист Украины (1997)
  
Родился в селе Неркин Оратаг Мардакертского района Нагорно-Карабахской автономной области Азербайджанской ССР. В раннем детстве потерял отца, пропавшего без вести на фронтах Великой отечественной войны. В 1959—1961 годах был актёром Степанакертского театра. В 1961—1964 годах учился на режиссёрском факультете Ереванского театрального института, потом перевёлся на режиссёрский факультет Киевского государственного института театрального искусства имени И.Карпенко-Карого, который окончил в 1969 году.
Как режиссёр дебютировал в 1973 году, поставив фильм «Эффект Ромашкина». В 1982 году снял фильм «Полёты во сне и наяву», который посмотрели шесть с половиной миллионов зрителей, и впоследствии отмеченный Государственной премией СССР. Известность Роману Балаяну принесли также телеверсии спектаклей Московского театра «Современник» «Кто боится Вирджинии Вульф?» (1992), «Анфиса» (1993) и др.
Роман Балаян всегда снимал то, что хотел, – для души. Не создав ни одного образа партийного функционера, он сумел создать культовые картины. Режиссёр и сам не знает почему: то ли из-за своей принципиальности, то ли благодаря везению. «Я был убежден, что в 26 лет стану гениальным режиссёром, – рассказывает Роман Балаян. – Где-то вычитал, что Эйзенштейн в 26 лет снял фильм «Броненосец Потёмкин». Этот момент я пропустил, и понял, что нужно подождать. В 36 лет я снял фильм «Бирюк». А в 40 я был близок к тому, чтобы уйти из кино. Честно говоря, я не мог себе представить, что после успеха, который принёс фильм «Бирюк», я окажусь без работы на долгих пять лет. Я не мог «проткнуть» ни один сценарий. Мне так надоели постоянные отказы. Это не значит, что мне не предлагали снимать. Предлагали часто и с сочувствием, но про шахтёров. Я же упрямо продвигал то, что хотел. Считаю, что был упрямым эгоистом, потому что моя семья голодала в то время».
Фильмы Балаяна, считал Олег Янковский, вбирают в себя все болевые моменты целого поколения и большой страны: «Это везение, когда режиссёру и актёру удаётся высказаться за целое поколение». Но кроме этого, в картинах Балаяна сосуществуют прошлое и настоящее, а человек пытается понять законы гармонии мира, противостоя обществу или подчиняясь ему, открывая, прежде всего, в самом себе бездонные глубины отчаяния, предательства, любви и надежды. «У моих фильмов больше друзей, чем у меня лично», – считает Балаян.
В 2008 году награждён Орденом «За заслуги» второй степени.
Фильмография
Режиссёр
1975 — Каштанка
1977 — Бирюк
1982 — Полёты во сне и наяву
1983 — Поцелуй
1986 — Храни меня, мой талисман
1987 — Филёр
1989 — Леди Макбет Мценского уезда
1995 — Первая любовь
1998 — Две луны, три солнца
2003 — Ночь светла
2008 — Райские птицы
Автор сценария
1977 — Бирюк
1983 — Поцелуй
1989 — Леди Макбет Мценского уезда
1995 — Первая любовь
Продюсер
2006 — Театр Обречённых
Признание и награды
1987 — Государственная премия СССР (фильм «Полёты во сне и наяву»)
1987 — МКФ в Стамбуле (Главный приз «Золотой тюльпан», фильм «Храни меня, мой талисман»)
1996 — Премия «Золотой Овен» (Лучшему режиссёру года, фильм «Первая любовь»)
1998 — МКФ «Лiстапад» в Минске (Спец. диплом жюри кинопрессы, фильм «Две луны, три солнца»)
1998 — МФ фильмов о правах человека «Сталкер» в Москве (Приз «Сталкер», фильм «Две луны, три солнца»)
2004 — КФ «Амурская осень» в Благовещенске (Спец. приз)
2004 — КФ «Окно в Европу» в Выборге (Приз им. Андрея Тарковского «За художественное воплощение высоких нравственных позиций», фильм «Ночь светла»)
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Суббота, 15.10.2011, 09:07 | Сообщение # 2 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| Роман БАЛАЯН: ЛЮБЛЮ ПРЕВРАЩАТЬ ПРАВИЛА В ИСКЛЮЧЕНИЯ
Роман БАЛАЯН без всякого преувеличения — самая яркая фигура в нынешнем украинском кино. Однажды режиссер, никогда не любивший «современной тематики», снял острейшую картину восьмидесятых, исповедь поколения — «Полеты во сне и наяву». Сейчас работает над новым фильмом — про слепоглухонемых…
Мы не виделись больше пятнадцати лет. Впрочем, Балаян почти не изменился. Те же преувеличенная внешняя флегматичность, жизнелюбие Орнифля, нетерпимость к высоким фразам, сарказм и скрытая горечь. Еще в ту пору, когда мы с Романом были гражданами одной большой страны, я приехала к ним в Киев на съемки картины «Храни меня, мой талисман». Поразила непривычная в кино тихая, домашняя атмосфера. Не «звездили» Абдулов и Янковский. Не орал режиссер. Вся группа собралась будто не для съемки сложнейшей сцены дуэли героев, а на загородный пикник. Удивительным образом при ощущении всеобщей расхлябанности сцена оказалась снята за рекордные сроки. Казалось, все любили и понимали друг друга с полувзгляда, хотя беспрерывно подначивали и разыгрывали. С воспоминаний о тех днях мы и начали…
— Как тебе удается так легко снимать?
— Если у меня состояния легкости нет, на съемку не пойду.
— Давай «пленку» отмотаем. В 61-м году карабахский мальчик Рома приехал в Ереван поступать на режиссерский. Но отчего-то с третьего курса перевелся в Киев.
— Случайно. Левчук снимал фильм «В горах Армении», на высоте у актеров шла носом кровь. Приехали в наш институт искать «затылки». Мой затылок подошел. Левчук и рассказал мне о факультете в Киеве. Я решил ехать.
— Но ведь тебе здесь всегда было трудно. Ты всегда был чужаком.
— Да нет, если меня завести, могу многое решить. Как ни странно, трудно было устроиться на Киевскую киностудию. Только благодаря Параджанову и Мащенко меня взяли. И трудно было потом, когда Параджанова посадили, год, полтора...
Балаян считает его Учителем. Громких слов не говорит, но в душе боготворит. «Учился» у Параджанова в гостях. Параджанов его опекал.
— Он не то чтобы опекал, кричал на углах, что я гений, не имея на то никаких оснований. Перехваливал мою курсовую, дипломную «Злодий». Диплом еле утвердили, если бы не рецензия Мащенко, меня бы сыпанули.
Потом он снял «Каштанку» и стал некоронованным лучшим «интерпретатором» классики на экране, которую не осовременивал, но нащупывал пути кровотока прошлого и настоящего.
— Почему «к мальчику из Карабаха» пошел сниматься сам Табаков, да еще сыграл одну из лучших своих ролей?
— Меня протежировал Боровский. Олег — истинный актер театра представления, любящий актерствовать. Когда он рядом с представителями другой школы, кажется, что пережимает, не попадает. А здесь были он и собака.
— Как «Каштанку» приняли на Украине?
— С прохладцей: «Фильм холодный, как нос Каштанки, оператор хорошо снял, художник придумал декорации. Что там делал режиссер?»
Зато фильму аплодировали в Москве, тогда это было важнее. Потом он сразу снял «Бирюка» по Тургеневу, который на Украине опять не понравился. В «Бирюке» определилось неповторимое качество — «балаяновская интонация», скрытая горечь его картин, их сдержанная страстность.
— Мои «высокие отношения» с кино закончились в 79-м году. После «Бирюка» я пять с половиной лет сидел в простое. Предлагали снимать лабуду производственную. И я сказал себе: ладно, не переживай, ну снимаешь, не снимаешь... Все, что я «копил» внутри эти пять лет, всю желчь и разочарование я вложил в «Полеты…»
— «Полеты…» прервали полосу «киноклассики». Почему?
— «Полеты…» — накопившееся желчное состояние, которое необходимо было выплеснуть.
— Но как позволили? Когда даже в классике выискивали «кошек по темным углам».
— Это был мой замысел, рассказывал о нем друзьям. Просил Никиту найти сценариста. Он посоветовал Мережко. Если бы не Виктор, картины не получилось бы.
— Разве мог тогда быть героем «антисоциальный тип», меняющий баб как перчатки? Аморальность плюс тунеядство — отдельная статья.
— Но в герое есть авантюрное обаяние, которое допускает, что в душе он якобы другой. Говорит не то, что думает. Там есть двойное дно. Одни зрители балдели оттого, что им казалось: я расчехлил некоего мерзавца. Другие говорили, что фильм про их собственный внутренний ком в горле.
— В начальном варианте Макаров погибал.
— Лез на дерево, как бы пытаясь взлететь, падал и умирал, кажется, на коленях у Гурченко. Финал возник случайно. Проезжая мимо стогов сена, увидел свой финал, то, как герой зарывается в солому, закапывается...
— Правда, что хотелось продолжить эту историю?
— Да, была такая неправильная идея. Мы мучились со сценаристкой Мареевой года три и решили: нет — не пойдет.
— Почему после успешных «Полетов…» вернулся к Чехову?
— По одной простой причине. Я хорошо вижу недостатки своих фильмов. Чтобы меня наказать, надо запереть и показывать их, наверняка я сойду с ума. Я не из тех, кто любит «свое кино». После «Полетов…» все стали говорить только об этой картине, но у меня был фильм, уж точно не хуже по профессии — «Бирюк». В «Полетах…» я показал: мол, могу то, «что вы хотите», — фильм-шлягер. После шлягера тянет на классику.
В Киеве на премьеру «Поцелуя» все пришли, как на «Полеты-2». А тут Чехов, рукодельный, медленный. Изысканная операторская работа, ворожба Меньшикова и Янковского на полутонах. И это после истерики, жизни «по краю», пронзительных по эмоции «Полетов…»
— Фильм не воспринял никто. Кроме Вячика Криштофовича. Было безумно обидно, потому что фильм мне нравится. Кино не для человека, у которого в одной руке мобила, в другой — кофе, и между дел что-то там мелькает. Фильм нуждался в том, чтобы его «прочитали». Ты не замечала, классику читаем, когда неважно себя чувствуем, душевно, физически.
— Сценарий писался на Меньшикова?
— Вообще Меньшикова первым снимал я. Был фильм «Жду и надеюсь», делал его мой друг Сурен Шалвазян. Я должен был ему помочь. Смотрю материал, мальчик в главной роли мне не понравился. Говорю: «Мальчика менять придется». Скованный, неинтересный, вялый. Так его сняли. Захожу в гримерную, вижу: какой-то парень веселится, танцует, искрится, как шампанское. Понимаю, что это тот самый «мальчик». Тогда я Сурена успокоил, пусть остается. Начали снимать. К его биографии я руку приложил. Звонит Никита Михалков, просит: «Отпусти парня на три дня, мы его утвердили». «С ума сошел — тут главная роль, а вы его еще брить наголо собираетесь». Но потом я подумал: «Снимется он в этом полупровинциальном фильме и кому будет нужен? А если пробежит на втором плане у Михалкова в «Родне», его заметят». Тогда пошел к гримерше, которая Олега обожала. Спрашиваю: «Очень его любишь? Можешь парик сделать, точную копию его прически». — «Зачем?» — «Надо, если любишь».
Я его отослал. Когда встречали, бросились к поезду с париком. И сразу на площадку. Смотрит Сурен в камеру и говорит: «Ты что, голову помыл?». Олег, дрожа, кивает. «Ну вот, так лучше выглядишь». Тут я не выдержал и раскололся. Для Олега это было Началом. Потом были «Полеты…», «Поцелуй».
После «Поцелуя» Балаян снял «Храни меня, мой талисман». Сложный психологический треугольник «на фоне Пушкина». В главных ролях — звездное трио: Друбич, Абдулов, Янковский.
— Главное в «...Талисмане» — филигранная психологическая вязь, точно сыгранная актерами...
— Меня Леша Герман спрашивал: «Как ты делаешь, что Абдулов хроникально себя ведет, что говоришь ему?». Так и говорю: «Саш, не играй ничего, давай, как в хронике».
Фильму крупно не повезло. Его показали в Москве, в Доме кино на открытии громкого Пятого съезда. Он не мог «попасть» в предреволюционный митинговый настрой.
Сейчас многие из тех, кто отверг его, говорят: «Тут показали фильм по телевизору, он изменился». Да ничего он не изменился. Сам ты изменился. «…Талисманом» закончилась моя «игра в кино». Дальше я работал… Но мог бы и не снимать.
— Что-то сломалось?
— Перезрел.
— А что, зрелый человек снимать не может?
— Перезрел в отношении к кинематографу. Он перестал быть площадкой для игры. Ты же знаешь, я не трибун.
— А из идей, маячивших в то печальное пятилетие, что-нибудь потом состоялось?
— Нет. Может, и хорошо, что не состоялось. Было пять-шесть сценариев. Придумал кино по дневнику Шевченко. 17 новелл. Он сидит в Петропавловской крепости и узнает из письма друга, что император его помиловал. Но официальное письмо приходит аж через три месяца. Но он служит, как служил, солдатом. Ему неудобно показать, что практически он свободен. Шел 79-й год...
— Для студии «Довженко» это был бы прорыв, возвращение к истокам.
— Замысел увлек всех. Мой соавтор пошел в ЦК к секретарю по идеологии. Тот сказал: «Очень интересно! Но почему это должен делать армянин?». Я обиделся страшно. Мне можно про украинских шахтеров, завод, а про самое святое — нет? Потом приставали, но я уже отрезал.
— Чья была идея современной картины на тему Чечни «Две луны, три солнца»?
— Когда мы думали с Мареевой о продолжении «Полетов…», она рассказала историю о человеке наполовину русском, наполовину чеченце. Я подхватился. Но это точно не мое кино. Впервые задел социальные вопросы. И напрасно. Если бы это снял другой человек, было бы много интереснее. В жанровом кино я не силен.
— Но ведь сегодня мода как раз на жанровое кино.
— Надо уметь это делать. А если нет, отойти в сторону, дать снимать тому, кто может.
— Что ж тогда будет делать Балаян?
— Помогать, обсуждать…
— Неправда, знаю, что готовишься к новой работе.
— Не только готовлюсь, считаю, что после 86-го года наконец возвращаюсь в кино. Хотя нет, в 98-м сделал маленький фильм в память Параджанова. Ездил в Ереван, снимал его коллажи. Это уже было попыткой возврата. Теперь я придумал фантастический финал.
Захотелось даже снять только его. Знаешь, в театре режиссеры этим пользуются. Виктюк так классно ставит поклоны — забываешь, что он в спектакле наделал. Вот я придумал эти «поклоны». По ощущению. А все остальное сложно. Сценарий по рассказу молодого человека Александра Жовны.
История происходит в интернате для слепоглухонемых. Но будет не вглядывание в болезнь, физиологию, а тайна, которой обладают эти люди. Сюжет рассказывать не буду. Прикосновение к тайне меня всегда занимало.
Не веришь, сам обладаю некоторыми экстрасенсорными способностями. Могу избавить от головной боли. Паша Лебешев, помню, пришел в монтажную, мешал работать — жаловался на боли в шее. Гоню — не уходит. За три минуты снял боль. Он ушел. Через полчаса встречаю Вадика Абдрашитова, спрашивает: «Что ты с Пашкой сделал? Кричит везде: «Балаян, талант какой!». Я с ним соглашаюсь: «Интересный режиссер». А он: «Не, режиссер — полное дерьмо, экстрасенс — во!».
— Бывали периоды, когда ты жалел о своем приезде в Киев?
— Нет. Жаль, когда вгиковцы начинают рассказывать свои бесконечные истории о знаменитой общаге. Я был этого лишен. Режиссуре не обязательно академично учиться. Я слушал Параджанова, восхищался. Но я единственный человек в Киеве ни одним кадром не повторил его кино. Вот зовут преподавать, я этого не умею. Ладно, говорю, не преподавать буду — иногда приходить. Низводить в бездну сомнения все, чему они научились. Превращать правила в исключения. Хотите, из Москвы друзей своих, режиссеров позову. Тоже будут все с ног на голову переворачивать. Если молодой режиссер из этого выкрутится, он обретет себя самого.
Лариса МАЛЮКОВА, 09.12.2002
http://2002.novayagazeta.ru/nomer/2002/91n/n91n-s41.shtml
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Суббота, 15.10.2011, 09:08 | Сообщение # 3 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| Ночь светла
В новом фильме Романа Балаяна люди будут летать наяву
Роман Балаян, когда-то выразивший тоску несостоявшегося человека по себе самому - лучшему, не потерялся в новых временах. На его студии "Иллюзион филмз" в Киеве за последние годы снято шесть сериалов для НТВ, на киностудии имени Довженко режиссера называют первым среди немногих, кто сегодня "на плаву".
- Как вам это удается?
- Наверное, я все еще вхожу в число режиссеров, которых Россия считает возможным финансировать. Правительство Украины, к сожалению, не проявляет интереса к кино. Возможно, не верит в своих режиссеров.
- Вы начинаете участвовать в производстве сериалов?
- А почему бы нет? Конечно, сериал - только способ заработать деньги. Но это продукция, которую охотно смотрят.
- То есть элемент творчества исключаете?
- Творчество почти невозможно при той скорости, с которой снимают сериалы: на 12 серий 80 съемочных дней. Шедевров тут быть не может, но люди смотрят, потому что им нечем заняться. Женщины всего бывшего СССР, придя вечером домой, утыкаются в телевизор - а что там дальше. Замечу только, что давно пора сменить жанр - перейти на мелодрамы. Мой новый фильм "Ночь светла", тоже с элементами мелодрамы, рассказывает о взаимоотношениях воспитателей и воспитанников в интернате для слепоглухонемых детей. Эти дети обладают чем-то таким, чего лишены обычные люди. В нашем фильме есть и размышления на тему, что такое призвание и служение долгу, достижим ли идеал и что означает быть нравственным. Герой отказывается от возможности сделать карьеру и остается рядом с детьми, потому что они в нем нуждаются. Консультанты у меня из Сергиева Посада, где расположен реальный интернат. Сценарий помог написать мой друг и замечательный писатель Рустам Ибрагимбеков.
- Перекликается ли ваш новый фильм с "Полетами во сне и наяву"?
- Нет, но в некоторых сценах люди в нем будут летать.
- Как вы ищете сюжеты?
- Никак. Фильм "Ночь светла" снял по рассказу молодого украинского писателя, но писал он, возможно, совсем не о том, о чем снимал я. Мне всегда было не чуждо чувство сострадания, - я говорю не только об ущербных, бедных и тех, кто сидит в тюрьмах, - вообще людей почему-то жаль. А когда погружаешься в "параллельную" жизнь, начинаешь понимать: елки-палки, и ты еще чем-то недоволен, не такой высокий, не такой красивый, не такой богатый! Да поблагодари Бога за то, что имеешь, потому что многие лишены и этого...
- Вы подаете в метро?
- Да, и не задумываюсь над тем, на что будут потрачены эти деньги, считаю, если человек дожил до того, что стоит с протянутой рукой, в эту руку нужно класть деньги. Вообще тот, кто находится "на плаву", как вы выразились, не должен забывать о тех, кто внизу. Не подаю только цыганам, которые однажды меня так накололи и устыдили публично, что запомнил это на всю жизнь.
- Что вы думаете о российском кино?
- Наконец-то в России снова стали снимать фильмы, активно работают молодые. Мне, живущему в Украине, где кино вообще не снимают, радостно видеть, что государство выделило на кинематограф огромную сумму денег. С чего бы вдруг? А с того, что кино - "важнейшее из искусств", и только кинематографист может "проснуться знаменитым", как это случилось недавно с Андреем Звягинцевым. В мире писателей, музыкантов, художников подобное невозможно, поэтому считаю справедливым, когда государство выделяет больше денег именно на кино. Вот недавно министр Грызлов встречался с писателями-детективщиками и просил их показывать милиционеров положительными героями. Кто-то, наверное, скажет: "А мы, что, не знаем, что милиция творит?!" А я - "за": растущие дети должны поменьше видеть продажных милиционеров, а то и подражать будут только таковым. В американских фильмах всегда такие положительные полицейские, что дальше некуда. В искусстве и не должно быть, как в жизни. Это нечто другое.
- Дождемся ли мы художественного анализа нынешних процессов?
- Рано осмысливать процесс, который еще в развитии. Требуется время, чтобы такое осмыслить - лет двадцать. Не забуду, как после чернобыльских событий покупал в Киеве огурцы. Спрашиваю у бабки: "Почему такие огромные, не из Чернобыля?" "Нет, - говорит, - из Белой Церкви", а это совсем в другой стороне. Я купил огурцы, и тут меня остановил молодой человек, осветитель со студии Довженко, в переходе продажей батареек подрабатывал. "Роман Гургенович, да вы что, это же бабка из Дымера, это в тридцати километрах от Чернобыля!" Бабуле этой было все равно, что могло случиться от этих огурцов, ей нужны деньги на жизнь. Грань, где нравственность отделяется от безнравственности, стерта. Ориентиров нет. Поймите, я не людей обвиняю, а тех, кто заставляет их так жить.
- Чем был для вас фильм "Полеты во сне и наяву"?
- Он делался с тем комком в горле, который был у многих в начале 80-х, когда люди осознали, что они по большому счету не состоялись. Мы с Мережко сделали сюжет провокационным, задевающим, и мнения были разные: "Какой гадкий этот герой, как он всех обижает!", "Да, это я, вы показали правду про меня", "Да, такие замечательные люди есть среди нас, спасибо, что показали их". Была опасность, что картину закроют, потому что "советский человек не может себя так вести", и "не показан коллектив, осуждающий его". Этот фильм стал для меня и гражданской болью, и, если хотите, гражданским поступком. Когда дали свободу, как ни странно, у меня пропало желание снимать кино. Мы были воспитаны невольниками, которые мечтали о свободе, а получилось, что когда отпустили на волю - одни пошли в беспредел, а для других не стало стен, которые надо рушить. Вот такая ментальность. А сейчас время переходное, бессмысленное...
- Откуда вы родом?
- Из Нагорного Карабаха, из семьи служащих. Отец погиб на войне, я его не помню.
- А как оказались в кино?
- С восьмого класса думал об этом. Учился в Ереванском театральном, потом перевелся в Киевский киноинститут. А до института думал, киноартистом буду. Потом мне серьезный человек сказал: "Кого ты будешь играть? Арабов? Нацменов?" Мне эта идея не понравилась, и пошел я в театр статистом. Бубнил свои реплики под нос, а партнеры думали, что это предел моих голосовых связок. "Мальчик-то не очень способный", - шептались. И я вбил себе в голову, что, наверное, я режиссер, то есть тот, кто ничего не умеет делать. Бытует же такое мнение о нашей профессии... Вот так и оказался в кино.
- С какими ощущениями живете в современном мире?
- У меня появилась новая забота - как бы не уйти из жизни раньше, чем успею убедиться, что у детей моих все будет хорошо. Волнует материальная сторона - о духовном своем состоянии они позаботятся сами, а вот о будущем внуков должен и я подумать. Внуку четыре с половиной года и зовут его, между прочим, Роман Балаян.
Нина Катаева "Российская газета" - Федеральный выпуск №3367 17.12.2003, 01:50
http://www.rg.ru/2003/12/17/balayan.html
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Суббота, 15.10.2011, 09:09 | Сообщение # 4 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| Что теряет режиссер на съемочной площадке
Роман Балаян: «Я всегда искал клады во сне, но никогда не находил. Находили другие»
Кинорежиссер Роман Балаян стал знаменитым после выхода его фильма «Полеты во сне и наяву». Затасканная, казалось бы, тема – кризис среднего возраста – вдруг повернулась неожиданной стороной. Можно ли кризисом среднего возраста оправдать подлость? И кого больше жаль – рефлексирующего сорокалетнего мужика или всех, на кого он свалил свой кризис? Тогда, в начале 80-х, этот фильм вызвал нешуточные споры, а в кинокритике появилось устойчивое понятие «авторское кино Романа Балаяна». Он снимает кино о людях неприметных, но именно они интересны режиссеру куда больше, чем сильные мира сего. До «Полетов...» были «Каштанка», «Филер», «Бирюк», «Поцелуй», потом – «Храни меня, мой талисман», «Две луны, три солнца». Балаян начинал как театральный актер, работал в Степанакерте, но быстро понял, что сцена – не для него. Скоро в прокат выйдет его новый фильм «Ночь светла» – о взаимоотношениях детей и воспитателей в интернате для слепоглухонемых детей.
– Роман Гургенович, трудно, наверное, было мальчику с Кавказа в киевском институте?
– Три года я не мог снять диплом – денег не давали. Дипломную работу под названием «Вор» я снял аж через три года. Вначале фильм длился двадцать две минуты. После просмотра его все охаяли. Единственным, кто меня поддержал, был Параджанов. В коридоре он кричит мне: «Ты должен сократить его на шестьдесят метров!» То есть на две минуты. Параджанов посмотрел новый монтаж и воскликнул: «Вот видишь! Гениально! Надо слушаться. А то, понимаешь, с гор спустился и не знает, что надо делать. Вот что значит шестьдесят метров!» Я ему в ответ: «Я ведь сократил на шестнадцать минут». А он: «Как?! Картина длится всего шесть минут? То-то я думаю, здесь что-то не то!» Это был мой первый шаг к сопротивлению магии великого режиссера.
Я не видел «Вора» с 1969 года и совершенно не хочу смотреть его сейчас. Это подражание не только Параджанову, но и «Каменному кресту»… Так же, как и первый полнометражный фильм «Эффект Ромашкина», который вообще был ужасен. Среди моих недругов есть один известный режиссер, который при упоминании моего имени восклицает: «У него же лучшая картина – «Эффект Ромашкина»!»
– В следующем фильме «Каштанка» вы обратились к классическому сюжету в попытке реабилитации?
– Я вынужден был обратиться к классике из осторожности. Ведь тогда посадили Параджанова, и, чтобы не снять что-нибудь авангардное и при этом не выявить полного неумения, я выбрал «Каштанку». Я даже не мог себе представить, сколько хлопот доставят мне эти животные! Во-первых, в фильме нет ни одного кадра, где Табаков и животные вместе. Дело в том, что Табаков приезжал на съемку всего на два-три часа, а животное не хотело стоять рядом. Во-вторых, в фильме есть пирамида из животных, которую нам пришлось скреплять проволокой. Критика восторженно писала: «Замечательно Балаян работает с актерами. Более того, Балаян замечательно работает с животными!» Наконец, в фильме есть кадр, где белый кот попыхивает сигарой. Перед съемкой я говорю моему другу и замечательному оператору Итыгилову: «Слушай, Саша, мне так хочется, чтобы кот курил! А дрессировщик говорит, что не получится». Саша отвечает: «Знаешь, у меня есть классная проволока. Мы выкрасим ее в белый цвет, зажмем голову этого кота…» В общем, кот трепыхался всеми частями тела, как только мог, но морда с сигарой была на месте – крупно перед объективом. После «Каштанки» я сказал себе, что никогда в жизни ни одно животное не возьму к себе в фильм. И в следующей картине «Бирюк» одну из главных ролей исполнила… ворона. В первоначальном сценарии ее, разумеется, не было.
– Почему в последнее время вы так редко снимаете?
– Знаете, почему я не люблю свою профессию? Дело в том, что на съемочной площадке я теряю семьдесят процентов того, что задумал: влияние погоды, зависимость от техники, от людей, не находящихся со мной на одной волне… В профессии кинорежиссера есть масса вещей, которые мне чужды. Я не смотрю свои фильмы, потому что я вижу только то, что должен был сделать, но почему-то не сумел.
– Интересно, что бы вы делали с большим удовольствием, чем снимали?
– Я мог бы стать гениальным бандитом или гениальным следователем. Но – у меня нет другой профессии, а жить как-то надо. Могу назвать только пять своих фильмов из одиннадцати, которые я снимал с удовольствием: «Бирюк», «Полеты во сне и наяву», «Поцелуй», «Храни меня, мой малисман» и последний фильм «Ночь светла». Я проработал на Киностудии Довженко тридцать три года, а зарплату получал только одиннадцать лет. Режиссер должен быть терпеливым. Терпение приходит с уверенностью в собственных силах. Правда, часто это связано с нетерпением других: жены, детей, окружающих.
– Беседуя с вами и вспоминая образ Олега Янковского, невольно сравниваешь. В чем, по-вашему, суть этого актера?
– В фильме «Полеты во сне и наяву» поначалу должен был сниматься мой друг Никита Михалков. Уже все было договорено. Но тут я увидел Олега Янковского в фильме «Мы, нижеподписавшиеся…» и решил, что это как раз мой герой. И взял Янковского. Никита же кажется мне таким здоровым, будто во рту у него семьдесят четыре зуба. А в моей картине мысль была совсем иная. Кстати, Никита понял меня как коллегу и не обиделся.
Недосказанность и сдержанность в игре Янковского – именно то, что мне было нужно. Через Олега я выразил три-четыре своих фильма, которые были, по сути, об одном и том же. Остальных же актеров я выбирал по дружбе: Янковский привел Абдулова, Абдулов – Збруева, тот – репку, а дед – бабку и так далее. Кстати, у Янковского единственное «фирменное лицо» советского кинематографа.
Если б у меня было такое лицо, как у Янковского, Макса фон Сюдова или Джереми Айронса, разве я пошел бы в режиссуру – я бы в артисты пошел!
– Фильм «Полеты во сне и наяву» принес вам всенародное признание и уважение критиков. Как вы с этим справились?
– Расскажу один смешной эпизод. Ученику известного профессора семиотики Юрия Лотмана очень понравился фильм «Полеты во сне и наяву», и он написал мне письмо – разбор фильма. Читать это было невозможно, так как каждому шагу он находил свое объяснение. Например, в фильме есть кадр, где главный герой бежит по полю к стогу сена. А на нем кроссовки с красной подошвой. Критик писал: «Это не просто подошвы – это красные подошвы. Потому что у него горит земля под ногами!» А я вспоминаю, как на площадке орал на реквизитора: «Дура, ты что, не могла найти обувь с нормальными подошвами?!»
Другое дело, как я справлялся с актерами. На роль Ларисы в этом фильме мне посоветовали взять Люсю Гурченко. Прочитав сценарий, она пришла и стала играть, как она это умеет: классно, с прибамбасами, в своей любимой манере. А я смотрю и понимаю, что пропал: это настолько классно и настолько… чуждо мне, настолько «не то», что я не знаю, что делать. А человек она хороший, и, чтобы не обидеть, я ей говорю: «Знаете, Люся, вы так это хорошо сделали! Я даже не предполагал. Но, честно говоря, я хотел не совсем так. Вот если бы я снимал кино во Франции, то взял бы Анук Эме». Она говорит: «Все, поняла! Сидим-молчим».
Если я вижу, что человек талантливее меня, то стараюсь доказать, что я умнее. Если же умнее он, то я стараюсь доказать, что я талантливее. Иначе ничего не выйдет.
– Как вы относитесь к такому явлению, как женщина-режиссер?
– Это абсолютно женская профессия. Я бы сказал, женственное отношение к жизни. Лучше всех это доказали Кира Муратова и покойная Лариса Шепитько – замечательные режиссеры и… жуткие диктаторы. Дело в том, что только женщина способна перешагнуть через то, через что мужчина не позволит себе перешагнуть. В моральном и нравственном смысле. Если б я был таким, как они, то был бы колоссальным режиссером. Но я этого не умею. На съемках я все ошибки прощаю: осветитель лампу не туда повернул, актер не то слово сказал – все прощаю, и в фильмах я всех прощаю…
– Какие воспоминания детства вам удалось воплотить в фильмах?
– Помню, как в детстве мне казалось, что если я подойду к инвалиду и постою около него пять минут, то он встанет и пойдет. И мой последний фильм «Ночь светла», в общем-то, об этом. Хоть сюжет и иной.
Кстати, со временем я обнаружил в себе неординарные способности. Так, за две минуты я могу снять зубную боль, за три – шейный остеохондроз. Могу даже усыпить. Правда, все это я делаю, когда выпью, поскольку на трезвую голову мне стыдно этим заниматься.
Вот какой случай произошел с оператором Пашей Лебешевым. Мы работали над фильмом «Леди Макбет Мценского уезда». И однажды ко мне в монтажную заходит Паша. Паша любил выпить и по утрам стонал, как беременная баба. Я ему говорю: «Убирайся, ты мне мешаешь!» А он: «Да не пил я! Остеохондроз шею схватил». Понятно. Делаю ему массаж. Через три минуты он вскакивает и кричит: «Да я сейчас пойду и скажу всем, что ты гениальный режиссер!» Я ему: «Все равно никто не поверит». А он пошел.
Через полчаса я встречаю в коридоре Вадима Абдрашитова. Вадик спрашивает: «Что ты с Пашей сделал? Он ходит и кричит, что Балаян – гений. Правда, когда я сказал ему, что Балаян, мол, как и мы все, просто интересный режиссер, то Паша ответил: «Да режиссер он – г…о, а вот экстрасенс – гениальный!» Так что на старости мне будет чем на жизнь зарабатывать.
А на экран я переношу в основном чувства, а не поступки.
– Для вас энергетика важнее сюжета?
– Вовсе нет. Я считаю, что самым гениальным режиссером был бы Маркес – автор романа «Сто лет одиночества». Там настоящая режиссура – все раскадровано. И очень образно. Есть метафизика.
Сегодня важно не то, как ты видишь или как снимаешь, а то, что происходит на экране. В мое время в Киеве к профессии сценариста бытовало некое презрение. Все мы, режиссеры, видите ли, были гениями, сами писали сценарии. Поэтому никто и не смотрел то, что мы снимали. Это, видите ли, называлось авторским кинематографом. Бедный Феллини! У него ведь над сценарием всегда работали по два-три человека.
– Вы относите себя к интуитивным режиссерам?
– Режиссеров я разделяю на любителей и профессионалов. Для пояснения приведу аналогию. Кто такой бабник? Для него безразлично, какая женщина: он выбирает не по вкусу, а по количеству. И со всеми он справен.
Любитель же выбирает по вкусу. Так вот я, как режиссер, отношусь к любителям. И это очень плохо, потому что такие «любители» нигде не нужны. Особенно на Западе. Там ведь нужно уметь делать и то, что тебе заказал продюсер. Я не думаю, что смог бы снять кино про шахтеров или сталеваров, к примеру. Я просто не знаю, как это нормально сделать.
Говоря о профессионалах, вспоминаю Мартина Скорсезе. Когда-то мне безумно понравился его фильм «Таксист». И я решил, что этого режиссера я буду смотреть всегда. Однажды на семинаре кинематографистов я опоздал к началу демонстрации. Захожу в зал, а там идет какой-то фильм. Я посмотрел – фильм хороший, прокатный. Но после фильма такое поднялось! Все кричали, что это гениально и тому подобное. Я встаю и говорю: «Ребята, что это вы так распелись? Обычное хорошее кино…» А мне в ответ: «Ты что, не любишь фильмы Скорсезе?» Я удивился: «Это снял Скорсезе?! А-а… все понятно, жаль», – говорю. Фильм назывался «Нью-Йорк, Нью-Йорк».
Через несколько лет Никита Михалков привозит из Америки кассету с «Бешеным быком» Скорсезе и предлагает мне посмотреть. Я говорю: «Знаешь, я изверился в этом режиссере, остыл к нему». Никита: «Ну, я тебя прошу, посмотри». Я посмотрел и восхищенно спрашиваю: «Как это у них бывает: то так снял, то этак?» А он в ответ: «Профессия, старик, профессия!» Совершенно иное воспитание режиссеров.
Не знаю, чему сейчас учат в наших институтах, но нас, к сожалению, учили не режиссуре, а гениальности. А в институте надо учить ремеслу и профессии. Талант же от педагога не зависит, он только от Бога зависит.
– Как складываются ваши отношения с кинопродюсерами?
– Единственный дефект современных кинопродюсеров в том, что они все еще слушаются хороших режиссеров. Это неправильно. Я работал с двумя хорошими продюсерами – Владимиром Досталем, бывшим многолетним директором «Мосфильма», и Игорем Толстуновым. С исчезновением цензуры и редактуры режиссер снижает требования к себе. Ведь хороший друг не скажет, что плохо, а начальство всегда говорило.
Современный продюсер – человек с идеей, а не только с деньгами. Он в постоянном поиске: ищет идею, ищет сценариста, режиссера, ищет инвестора – все время что-то ищет.
– Среди сценаристов, с которыми вам приходилось работать, только Рустам Ибрагимбеков встречается больше одного раза. Почему?
– Рустам – самый благородный человек на всем постсоветском пространстве. У него нет хамства «новых богатеньких», ведь он всегда был богат, имел широту передвижения, всегда угощал. И сейчас он не изменился ни на йоту.
С Ибрагимбековым мы работали над тремя сценариями: «Талисман», «Филер» и «Ночь светла». С остальными сценаристами я работал только по одному разу.
Рустам – настоящий профессионал. Я очень намучился со сценарием последнего моего фильма: и сам пытался писать, и с автором книги пытался, но ничего не получалось. Не могли набрать действия больше, чем на двадцать минут. Хоть Рустаму и не понравилась сама история, но он все же взялся за сценарий. Знаете, есть люди, приятные во всех отношениях. К таким и относится Ибрагимбеков.
– Чем вы любите заниматься в свободное время?
– Я не стесняюсь сказать, что уже лет пятнадцать назад прекратил активное чтение художественной литературы. Конечно, бросился к мемуарной: ищу совпадения собственных мыслей с мыслями великих людей. (Смеется.)
Что касается телевидения, то я смотрю только черный бокс и черный баскетбол.
– Если вы не смотрите собственных фильмов, то, может быть, смотрите чужие?
– Считаю, что лучшие фильмы всех времен – «Ноль по поведению» Виго и «Земля» Довженко. Могу также смотреть Кустурицу и Альмадовара, но не все их фильмы мне нравятся. Гринуэй познавателен, но второй раз смотреть труднее. Очень интересен Сокуров, на нем хорошо учиться, но второй раз не посмотрю. Золотой же серединой я считаю первого «Крестного отца» Копполы с Марлоном Брандо в главной роли: фильм снят и для дураков, и для академиков.
К сожалению, талант любого режиссера с возрастом затухает, потому что появляются другие жизненные интересы. Кроме того, талант имеет своего соперника, в чем-то даже недруга, – удачу, которая бежит по параллельной дорожке. И только иногда удача и талант соприкасаются благодаря каким-то обстоятельствам. И так не только в искусстве, но и просто в жизни.
Например, Никита Михалков отличается тем, что впереди него всегда бежит фортуна. Он успешный человек, поэтому его многие ненавидят. Я имею в виду коллег. Но он умеет обаять кого угодно: зритель его любит, бабы от него в восторге, Ельцин от него балдел, Путин от него балдеет…
– Куда движется современное кино?
– Кино движется к простоте, но не к простодушию. Особенно это касается сюжетного кинематографа. Недавно я видел по телевизору какой-то иранский фильм: мальчик, девочка… посменно учатся в школе… в конце – золотая рыбка. Снято элементарно – так и камерой-обскурой можно снять. Совершенно потрясенный, я спрашиваю: «Кто это снял?» Мне говорят: «Это известный иранский режиссер…» Вот куда движется кино! Я уже не говорю о некоторых китайцах, которые умеют работать и эмоционально, и просто – в отличие от того же Гринуэя. И при этом не менее интересно. Я тоже стремлюсь к этому, мечтаю о зрителе, но никак не могу заполучить его.
– Это не единственная мечта?
– Я бы хотел быть настолько обеспеченным, чтобы знать, что мои дети никогда не будут нуждаться. И быть в старости здоровым, чтобы не быть никому в тягость.
– О чем вы больше всего сожалеете?
– В молодости я был очень тщеславен и честолюбив. Но в 1979 году я вдруг понял, что не стану таким, каким хотел стать. Мне стало жутко тоскливо, и я потерял интерес к кинематографу. Конечно, я продолжаю снимать фильмы, которые даже кому-то нравятся. Но я оставил юношеские мечты о покорении вершин.
2004-09-10 / Алексей Науменко
http://www.ng.ru/saturday/2004-09-10/15_balayn.html
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Суббота, 15.10.2011, 09:10 | Сообщение # 5 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| Полет с "Избранником"
Патриотизм - понятие чувственное, а не географическое
Роман Балаян родился в Азербайджане, был актером Степанакертского театра, учился на режиссерском факультете Ереванского театрального института, окончил режиссерский факультет Киевского государственного института театрального искусства имени Карпенко-Карого, сейчас живет в Киеве.
Знаменитого режиссера, снявшего культовый фильм "Полеты во сне и наяву", застать дома почти невозможно, но корреспонденту "РГ" все-таки удалось задать ему вопросы для "Москвы с акцентом".
Российская газета: Роман Гургенович, чем вы сейчас занимаетесь?
Роман Балаян: В данный момент моя студия снимает сериалы для России, а сам я собираюсь снимать фильм "Избранник".
РГ: А о чем этот фильм?
Балаян: О, это трудно сказать. Пятидесятые годы, тяжелая судьба писателя-самиздатника.
РГ: В одном интервью вы сказали, что Киев создан для жизни, а Москва - для суеты, что вам повезло: вы живете в Киеве. Чем же вас все-таки привлекает этот город?
Балаян: Ландшафтом, уютом, какой-то аурой. Это город, намоленный историей, церковью.
РГ: В мире существуют еще города, где вам было бы удобно жить?
Балаян: Рим. Почти тем же самым привлекает. Тоже на семи холмах, как и Киев.
РГ: Когда вы последний раз были в Москве?
Балаян: Дней пятнадцать назад. В Москве когда-то было тоже удобно жить, но сейчас это какая-то большая тусовка.
РГ: Как вам кажется, откуда сейчас такая острая нелюбовь к другому, к другим? Почему вдруг стало необходимым делать акцент на национальность?
Балаян: Видимо, все-таки в СССР не все национальности находились добровольно. Или власть не учитывала в нужной мере их культурную и национальную сущность. В постсоветский период это и стало открывшимся нарывом. Это как глубоко загнанная заноза.
РГ: К вашему фильму "Полеты во сне и наяву" неизменно приставляется слово "культовый". Как вам кажется: сегодня в России есть культовые фильмы? Каким должен быть фильм, чтобы стать культовым?
Балаян: Прошло недостаточно времени, чтобы художественно отобразить прошедшее пятнадцатилетие. Поэтому и фильмы о бандитах и милиционерах, как будто население состоит из них одних. И блокбастеры а-ля Америка, чтобы завоевать якобы прокат. Естественная неразбериха и потуги переходного периода. Понятия не имею, какой фильм должен и может стать культовым.
РГ: Какой фильм вам хотелось бы снять?
Балаян: Интересный всем, если смогу.
РГ: Какие фильмы, на ваш взгляд, сегодня нужны России?
Балаян: Простые, доступные большинству, о том, какие бы могли мы быть, а не только о таких, каковыми мы являемся. Это - если всерьез. Или о вечном - о любви и ревности, о злом и добром, только без злонамеренности и примитивного простодушия.
РГ: Сейчас очень много рассуждают о патриотизме - что для вас патриотизм?
Балаян: Патриотизм - это когда радости и печали твоего народа немедленно отзываются в твоем сердце. Это любовь к своему народу и уважение к другим.
РГ: Любить Родину - что для вас это значит?
Балаян: Для меня это понятие чувственное, а не географическое.
Татьяна Владыкина "Российская газета" - Столичный выпуск №4084 05.06.2006, 02:00
http://www.rg.ru/2006/06/05/balayan.html
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Суббота, 15.10.2011, 09:10 | Сообщение # 6 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| Роман Балаян: «Есть о чем мечтать»
Беседу ведет Олексий-Нестор Науменко
Олексий-Нестор Науменко. Роман Гургенович, где берет начало лиризм ваших фильмов?
Роман Балаян. До семи лет я был мечтательным мальчиком. Рос без отца. Он погиб в первый же год войны. В детстве меня окружали женщины, потому что все мужчины воевали. Так было не только в семье, но и во всем селе: я был первый ребенок, оставшийся сиротой. Поэтому меня все любили: кормили, ласкали. Та степень любви, которую я получил в детстве, ничего, кроме лирики, родить не может. В моих фильмах нет жестокости. Разве что в «Леди Макбет Мценского уезда». Но даже там у меня героиня все время мучается: и до, и после убийства.
О. Науменко. Какие воспоминания детства вам удалось воплотить в кино?
Р. Балаян. Помню, как в детстве мне казалось, что если я подойду к инвалиду и постою около него пять минут, то он встанет и пойдет. Фильм «Ночь светла», в общем-то, об этом. Хотя сюжет и иной. Кстати, когда-то я обнаружил в себе неординарные способности. Так за две минуты я могу снять у человека зубную боль, за три — шейный остеохондроз. Могу даже усыпить.
Смешной был случай с оператором Павлом Лебешевым. Мы работали как раз над фильмом «Леди Макбет Мценского уезда». Однажды он зашел ко мне в монтажную, говорит: «Остеохондроз схватил». Делаю ему массаж. Через три минуты он вскакивает со словами: «Сейчас пойду и скажу всем, что ты гениальный режиссер!» Через полчаса встречаю в коридоре Вадима Абдрашитова, и он мне говорит: «Павел всем кричит, что Балаян — гений. Правда, добавляет, что, мол, режиссер ты — г…, а вот экстрасенс — гениальный!» А на экран я переношу чувства, а не поступки.
О. Науменко. Для вас атмосфера, эмоции, экранная энергетика важнее сюжета?
Р. Балаян. Вовсе нет. Я считаю, что самым гениальным режиссером был бы Маркес. В его романе «Сто лет одиночества» настоящая режиссура. Все очень образно. И метафорично.
Энергетика в большей мере присуща художникам, нежели режиссерам. Режиссер не так влияет на результат своей работы, как художник. От любого живописного полотна, иногда даже плохого, веет единой органикой, единым духом. Художник нанес краски на холст вместе со своей энергией, и она осталась в картине. А в кино — энергетика многих людей, не только режиссера.
О. Науменко. Вы относите себя к интуитивным режиссерам?
Р. Балаян. Режиссеров я разделяю на любителей и профессионалов. Для пояснения приведу аналогию. Кто такой бабник? Для него безразлично, какая женщина: он выбирает не по вкусу, а по количеству. И со всеми он справен. Любитель же выбирает по вкусу. Так вот я как режиссер отношусь к любителям. И это очень плохо, потому что такие «любители» нигде не нужны. Особенно на Западе. Там ведь нужно уметь делать то, что тебе заказал продюсер. Я не думаю, что смог бы снять кино про шахтеров или сталеваров, к примеру. Я просто не знаю, как это нормально сделать.
Говоря о профессионалах, вспоминаю Мартина Скорсезе. Когда-то мне безумно понравился его «Таксист». И я решил, что этого режиссера я буду смотреть всегда. Однажды на семинаре кинематографистов я опоздал на киносеанс. Зашел в зал. Посмотрел фильм. Хороший фильм, прокатный. Но потом такое поднялось! Все кричали, что это гениально, невероятно, бесподобно… А я встал и сказал: «Да что это вы так распелись? Обычное кино…» А мне в ответ: «Ты что, не любишь Скорсезе?» Я удивился: «Это Скорсезе?! Жаль». То был «Нью-Йорк, Нью-Йорк».
Через несколько лет Никита Михалков привез из Америки кассету с «Бешеным быком» и предложил мне посмотреть. Я говорю: «Знаешь, я остыл к Скорсезе». Никита: «Ну я тебя прошу». Потом я восхищенно спросил: «Как это у них бывает: то так снял, то этак?» А он в ответ: «Профессия, старик, профессия!» Совершенно иное воспитание режиссеров.
Не знаю, чему сейчас учат в наших институтах, но нас, к сожалению, учили не режиссуре, а гениальности. А учить надо ремеслу и профессии. Талант же от педагога не зависит — он только от Бога зависит.
О. Науменко. Как сложилась ваша судьба в театре, куда вы подались после школы?
Р. Балаян. В восьмом классе я вдруг решил, что буду актером. Причем киноактером. Во ВГИК я опоздал — приехал только в середине августа. Когда вернулся домой, то главный режиссер Степанакертского театра спросил: «Кого ты будешь играть, когда закончишь ВГИК? Арабов, цыган, кавказцев?..
В эпизодах?«В общем, он убедил меня, что незачем мне быть киноактером, а нужно идти в театр. И в театр к себе взял — во вспомогательный состав, статистом.
Пробыл я там полтора года. Мне страшно не понравилось — актеры играли, как на котурнах. Но со временем театр я полюбил больше, чем кино.
В отличие от плохого фильма, любой плохой спектакль я могу выдержать. В театре я умею отделять плохую игру актеров от хорошего текста. Пьесы более совершенны по части литературы, чем сценарии. Да и сценическая площадка мне интереснее. Мне нравится, чтобы все, что ты хочешь, делалось на глазах и сразу. В театре каждый день можно что-то менять, а в кино снял — и всё, конец.
О. Науменко. Пробовали ставить спектакли?
Р. Балаян. Однажды в театре «Современник» мне предложили поставить пьесу Жана Ануя «Коломба». Хотел другую, но Гафт, на которого я рассчитывал, был занят на гастролях. И я легкомысленно согласился на «Коломбу».
Пьеса хорошая, но «не моя». Со временем понял, что ничего хорошего не получится. Но мне «повезло»: за две недели до премьеры я заболел и убедил всех, что надолго. Галина Волчек поверила и поручила заканчивать спектакль помрежу. Для меня эта постановка была бы жутким провалом. Кинорежиссеру идти в театр и проваливаться нехорошо: плохое кино еще простят, а плохой спектакль поднимут на смех.
Моя утопическая мечта — свой театр, куда я приглашал бы актеров, как в кино. Этой мечте не суждено сбыться, но поговорить люблю. По крайней мере, есть о чем мечтать. Таким кинорежиссером, каким представлял себя в молодости, я не стал, поэтому думаю, что в театре добился бы большего. (Смеется.) Но в том случае, если б сам был хозяином этого заведения.
О. Науменко. Итак, вы пошли учиться на кинорежиссера…
Р. Балаян. Поступил в Ереванский театральный институт, но заранее знал, что переведусь во ВГИК. У меня был блат: первый секретарь Союза кинематографистов Армении Степан Агабекович Кеворков пробовал меня на главную роль в фильме «Дорога». Худсовет мою кандидатуру не утвердил, но Кеворков сохранил хорошее отношение ко мне. И когда услышал, что я хочу стать режиссером, сказал: «Хорошо, будем тебя толкать. Сперва поступи в Ереванский, а потом переведем».Так сложилось, что Тимофей Левчук снимал фильм в горах Армении. Нужны были дублеры, и взяли меня. Тогда же я узнал, что Левчук в Киевском институте ведет третий курс. А я как раз закончил второй в Ереване. Я пошел к Кеворкову и сказал, что хотел бы перевестись в Киев, потому что в Москве тогда третьего курса игрового кино не было, а я не хотел терять год. Кеворков говорит: «Как же! Левчук — мой фронтовой товарищ! Он тоже первый секретарь — Союза кинематографистов Украины…» Так я попал в Киев к Левчуку.
О. Науменко. Вы были прилежным студентом?
Р. Балаян. Не знаю. Я не очень любил фильмы своего учителя и всячески уклонялся от просмотров. Долгое время мне это удавалось. Но однажды я оказался прямо возле проекционной и, разумеется, не мог отвертеться. Рядом с проекционной находился фотоцех. Увидев там оператора Андрея Владимирова, я заскочил к нему и попросил: «Сейчас начнется фильм, так ты зайди в зал и скажи, что Балаяна директор вызывает». Да, начался фильм, Андрей зашел и сказал: «Кто тут Балаян? Директор студии зовет…» Я говорю Левчуку: «Тимофей Васильевич, ради бога, извините. Не знаю, для чего он меня зовет, но надо идти». А Левчук в ответ: «Иди-иди! Тем более что он в Югославии». С юмором у Тимофея Васильевича все было отлично.
О. Науменко. Несладко вам приходилось в институте?
Р. Балаян. Три года я не мог снять диплом — денег не давали. А когда наконец снял «Вора», то его все охаяли. Я, конечно, переживал. Единственным, кто меня поддержал, был Параджанов. В коридоре он кричал мне: «Ты должен сократить работу на шестьдесят метров!» То есть на две минуты! Убрать то, убрать это — и «будет конфетка!» Я согласился и на следующий день сел сокращать. Поначалу фильм длился двадцать две минуты. Параджанов посмотрел новый монтаж и воскликнул: «Вот видишь! Гениально! Надо слушаться. А то, понимаешь, с гор спустился и не знает, что надо делать. Вот что значит шестьдесят метров!» Я ему в ответ: «Я ведь сократил на шестнадцать минут». А он: «Как?! Картина длится всего шесть минут? То-то, я думаю, здесь что-то не так!» Это был мой первый шаг к сопротивлению магии великого режиссера. Я не видел «Вора» с 1969 года и совершенно не хочу смотреть его сейчас. Это подражание не только Параджанову, но и «Каменному кресту»… Так же, как и первый полнометражный фильм «Эффект Ромашкина», который вообще был ужасен. Среди моих недругов есть один известный режиссер, который при упоминании моего имени восклицает: «У него же лучшая картина — „Эффект Ромашкина“!» В этом фильме есть несколько хороших эпизодов, которые я вырезал и смонтировал в две коробки, минут на двадцать. Я любил показывать эти эпизоды своим друзьям. Когда они кричали «ура!» — я говорил: «Ну, это что… если бы вы видели весь фильм!» (Смеется.) На самом деле, все остальное было очень плохо.
О. Науменко. В следующем фильме «Каштанка» вы обратились к классическому сюжету в попытке реабилитации?
Р. Балаян. Я вынужден был обратиться к классике из осторожности. Ведь тогда посадили Параджанова, и, чтобы не снять что-нибудь авангардное и при этом не выявить полного неумения, я выбрал «Каштанку». Я даже не мог себе представить, сколько хлопот доставят мне эти животные! В фильме нет ни одного кадра, где Табаков и животные вместе. Дело в том, что Олег Павлович приезжал на съемку всего на два-три часа, а животное не хотело стоять рядом. В фильме есть пирамида из животных, которую нам пришлось скреплять проволокой. Есть кадр, где белый кот попыхивает сигарой. Перед съемкой я говорю моему другу и замечательному оператору Итыгилову: «Мне так хочется, чтобы кот курил! А дрессировщик утверждает, что не получится». Саша отвечает: «Знаешь, у меня есть классная проволока. Мы выкрасим ее в белый цвет, зажмем голову этого кота…» В общем, кот трепыхался всеми частями тела, но морда с сигарой была на месте — крупно перед объективом. Какой-то критик тогда написал: «Балаяну удалось так поработать с котом, что тот курил трубку не хуже любого артиста!» Правда, другие критики писали, что фильм такой же холодный, как нос собаки. После «Каштанки» я сказал себе, что никогда в жизни ни одно животное не возьму к себе в фильм. И в следующей картине «Бирюк» одну из главных ролей исполнила… ворона. В первоначальном сценарии ее, разумеется, не было.
О. Науменко. Что вы приобретаете, работая на съемочной площадке?
Р. Балаян. Ничего. Только теряю. Даже в весе.
О. Науменко. Поэтому в последнее время вы так редко снимаете?
Р. Балаян. Дело в том, что на съемочной площадке я теряю семьдесят процентов того, что задумал. Влияние погоды, зависимость от техники, от людей, не находящихся со мной на одной волне, — в работе кинорежиссера есть масса вещей, которые мне чужды. Я не смотрю свои фильмы, потому что вижу только то, что должен был сделать, но почему-то не сумел. Нет ни одного моего фильма, который я выдержал бы до конца. У меня есть привычка во время премьерного показа гулять по коридору. И это самое ужасное, потому что те, кому фильм не нравится, выходя из зала, видят рожу его автора, то есть мою.
О. Науменко. Интересно, что бы вы делали с бульшим удовольствием?
Р. Балаян. Я мог бы стать гениальным бандитом или гениальным следователем. Но ни того, ни другого, слава богу, не получилось. (Смеется.) У меня нет другой профессии, а жить как-то надо. Могу назвать только четыре фильма из своих одиннадцати, которые я снимал с удовольствием, играючи: «Бирюк», «Полеты во сне и наяву», «Поцелуй» и «Храни меня, мой талисман». За все, что там есть, и за недостатки тоже, я отвечаю.
Режиссер должен быть терпеливым. Терпение приходит с уверенностью в собственных силах. Правда, часто это связано с нетерпением других — жены, детей, окружающих. Однажды я решил, что кино — не мое дело, и занялся семьей. А всегда прежде для меня даже мама была на втором месте. Вот у Андрея Тарковского это чувство было до конца жизни. У Алексея Германа всегда так будет. Для художника это хорошо. Я же рано с этим расстался.
О. Науменко. Человеку, занимающемуся творчеством, всегда везет: когда он счастлив, то просто счастлив; когда несчастен — снимает хорошее кино…
Р. Балаян. В молодости я был очень тщеславен и честолюбив. Но в 1979 году вдруг понял, что не стану таким, каким хотел бы быть. Мне стало жутко тоскливо, и я потерял интерес к кинематографу. После «Бирюка» я долго не снимал. Все, что я приносил, не проходило, зато мне предлагали всякую фигню про советскую власть. А мне надо всё и сразу.
О. Науменко. А как вы представляли свое будущее, когда решили стать режиссером?
Р. Балаян. Никак. Я поступал учиться, не имея на то никаких оснований. Вообще, скажу вам, режиссура — профессия для тех, кто ничего не умеет и работать не любит. Режиссура — женская профессия, я сказал бы, женственное отношение к жизни. Лучше всех это доказали Кира Муратова и покойная Лариса Шепитько — замечательные режиссеры и жуткие диктаторы. Дело в том, что только женщина способна перешагнуть через то, через что мужчина не позволит себе перешагнуть. В моральном и нравственном смысле. Если б я был таким, как они, то стал бы колоссальным режиссером. Но я этого не умею. На съемках я все ошибки прощаю: осветитель лампу не туда повернул, актер не то слово сказал — все прощаю. И в фильмах я всех прощаю…
О. Науменко. Актеры не пользуются этим вашим качеством?
Р. Балаян. Я нахожу способы справиться с ними. Например, в «Полетах во сне и наяву» на роль Ларисы мне посоветовали взять Людмилу Гурченко. Прочитав сценарий, она пришла и начала играть, как только она это умеет: классно, с прибамбасами, в своей любимой манере. А я смотрю и понимаю, что пропал: это настолько классно и настолько… чуждо мне, настолько «не то», и я не знаю, что делать. А человек она хороший, и, чтобы не обидеть, говорю: «Знаете, Люся, вы так хорошо это сделали! Я даже не предполагал. Но, честно говоря, я хотел не совсем так. Вот если бы я снимал кино во Франции, то взял бы Анук Эме…» Она говорит: «Всё, поняла! Сидим-молчим».
Если я вижу, что человек талантливее меня, то стараюсь доказать, что я умнее. Если же умнее он, то стараюсь доказать, что я талантливее. Иначе ничего не выйдет.
К сожалению, талант любого режиссера с возрастом затухает, потому что появляются другие жизненные интересы. Кроме того, у таланта есть свой соперник, в чем-то даже недруг — удача, которая бежит по параллельной дорожке. Только иногда удача и талант соприкасаются, благодаря каким-то обстоятельствам. И так не только в искусстве, но и в жизни. Например, Никита Михалков отличается тем, что впереди него всегда бежит фортуна. Он успешный человек, поэтому многие его не любят. Я имею в виду коллег. Но он умеет обаять кого угодно: зритель его любит, бабы от него в восторге, Ельцин от него балдел, Путин его обожает…
О. Науменко. Именно Михалков, если не ошибаюсь, должен был играть главную роль в «Полетах во сне и наяву»…
Р. Балаян. Да. Уже все было договорено, но тут я увидел Олега Янковского в фильме «Мы, ниже подписавшиеся» и решил, что это как раз и есть мой герой. Недосказанность и сдержанность в игре Янковского — именно то, что мне нужно.
Через Олега я выразил три-четыре своих фильма, которые были, по сути, об одном и том же. Остальных же актеров я выбирал по дружбе: Янковский привел Абдулова, Абдулов — Збруева, тот — репку, репка — дедку, а дедка — бабку и так далее. Кстати, у Янковского единственное «фирменное лицо» советского кинематографа. Такие крупные планы, которые может создать этот артист, умеют немногие. Если б у меня было такое лицо, как у Янковского, Макса фон Сюдова или Джереми Айронса, разве я пошел бы в режиссуру — я бы в артисты пошел!
О. Науменко. Вы работали с разными сценаристами. Но только с Рустамом Ибрагимбековым не однажды. Почему?
Р. Балаян. Рустам — самый благородный человек во всем постсоветском кинопространстве. У него нет хамства «новых богатеньких», ведь он всегда был богат, имел свободу передвижения, всегда всех угощал. И сейчас он не изменился ни на йоту. Знаете, есть люди, приятные во всех отношениях. К таким и относится Ибрагимбеков. Среди сценаристов он самый близкий мне человек. С ним мы работали над четырьмя сценариями: «Талисман», «Филер», «Ночь светла» и «Избранник».
О. Науменко. Ваш фильм «Избранник», над которым вы сейчас работаете, — это продолжение «Полетов»? Ведь действие происходит в начале 1980-х, герой, по сути, тот же, актер — Олег Янковский, да и тема та же — поиск себя…
Р. Балаян. Я специально обозначил время — 1981 год, потому что именно тогда начал снимать «Полеты во сне и наяву». Герои, действительно, похожи, но судьбы у них разные. В «Полетах» — человек, не принимающий общественные устои. Поэтому он кажется чужим, лишним человеком, который не может реализоваться. А в «Избраннике» — нормальный человек, пишущий то, что думает. Просто кто-то считает это антисоветчиной.
О. Науменко. Герои новой картины летают, причем в прямом смысле слова…
Р. Балаян. Это вселенская тяга к свободе, которая метафорически преобразуется в понятие «летать». Там реальны давление и цензура — тот дамоклов меч, который висел над каждым из нас, а все остальное — это «фэнтези». Зритель может подумать, что героя посадили за его писанину, но на самом деле за то, что летает… Фильм-фэнтези, но не сказка.
О. Науменко. Вам не кажется, что полеты «наяву» являются компромиссом по отношению к полетам «во сне»?
Р. Балаян. Если зритель не увидит, как человек летает реально, то говорить об этом неинтересно. Даже в «Полетах» мы с оператором Виленом Калютой снимали какую-то сцену с вертолета, но потом выбросили, потому что это не имело смысла. А в «Избраннике» меня больше всего беспокоит как раз техническая сторона полетов. Мы снимаем их не с каскадерами, а с актерами, и я очень волнуюсь, как это выйдет. Янковский, например, боялся, что будут смеяться. А я как раз и хочу, чтоб над ним смеялись, когда он взлетит. Герой «Избранника» воплощает какие-то грани характера героя «Полетов».
Но нельзя сказать, что я специально так придумал. Просто в 1990 году в Париже мне попалась замечательная повесть Дмитрия Савицкого «Вальс для К.», которую я сразу предложил продюсеру. Но, оказалось, не ко времени. Тогда я работал в Париже над другим фильмом, советско-французским. Хорошо, что он не был окончен — мне опять повезло…
О. Науменко. Чем для вас является Париж? Почему туда стремятся герои вашего нового фильма?
Р. Балаян. В Париж стремились все художники, считая его городом свободы.
О. Науменко. Вы сами хотели бы жить в Париже?
Р. Балаян. Нет. Когда я был невыездным, то много думал: как же там, за границей? Но когда начал ездить, интерес пропал. Я часто бывал во Франции: в 1990-м сам там работал, потом мой сын туда уехал, а я ездил к нему. Мне, например, интересно поехать в Прагу не потому, что это, может быть, самый красивый город Европы, а потому, что там живет товарищ моей юности. Много было приглашений в Америку, но я так ни разу и не побывал там: не могу себе представить, как выдержу двенадцать часов полета. По той же причине недавно отказался лететь в Китай: картину послал, а сам не поехал.
О. Науменко. А Отару Иоселиани в Париже неплохо живется.
Р. Балаян. Во-первых, Иоселиани уже тогда, когда уезжал, великолепно владел французским. Во-вторых, его пригласил Рене Клер, который обожал его искусство. Поэтому Отару в Париже были созданы все условия. Он там приспособился — в лучшем смысле этого слова, — снимает, что хочет. А вот Андрей Кончаловский в Америке не мог снимать то, что хотел…
О. Науменко. Почему вместо Чулпан Хаматовой вы пригласили на роль молодой героини «Избранника» Оксану Акиньшину?
Р. Балаян. Чулпан немного старше, чем надо бы. Акиньшина — непрофессиональная актриса. На «Мосфильме» меня подвела к ней агент по актерам, я увидел ее лицо, услышал, как она разговаривает, и сказал: «Беру!» Без проб. И не жалею. Она органична в своей роли, причем не за счет профессии. Кстати, я не видел ни одного фильма с ее участием. На роль героя я пригласил Андрея Кузичева, замечательного артиста.
О. Науменко. Что обозначает скульптура клоуна, перед которой кается героиня фильма?
Р. Балаян. Это работа Ольги Рапай, когда-то подаренная мне: то ли Арлекин, то ли Пьеро. Я решил использовать ее в фильме. Для главной героини — это Коленька, которого играет Янковский. Прежде чем уйти к другому мужчине, она кается перед этой скульптурой: любит обоих и не может себя разделить.
О. Науменко. Действие фильма происходит в Киеве?
Р. Балаян. Да, конечно. Киевский КГБ, как известно, был самым страшным.
О. Науменко. В комнате молодого героя висят фотографии Владимира Высоцкого. Кто он для вас?
Р. Балаян. Надо признаться, что раньше я больше интересовался Окуджавой. И не понимал тех, кто слушал Высоцкого. А слушала его, между прочим, вся страна. Интеллигенция в том числе. Я же почему-то только после смерти Высоцкого понял, насколько это здорово! Дело в том, что у Окуджавы нет протестного начала. А в жизни и творчестве Высоцкого именно протест играет ключевую роль. Его я и сделал кумиром молодого героя. Кстати, Высоцкий, на мой взгляд, был внутренне абсолютно свободен.
О. Науменко. Ваш новый фильм — о внутренней свободе?
Р. Балаян. Да. Мечтать о ней надо, но, к сожалению, мало кто знает, что это такое.
О. Науменко. Вы считаете себя свободным человеком?
Р. Балаян. В какой-то мере. Хотя бы потому, что не участвовал в политической жизни — ни в советское время, ни сегодня. Не был членом партии: удалось улизнуть. Ни одного фильма не снял о советской власти. Все мои картины актуальны и сегодня. Мог сделать хуже или лучше, но конъюнктурой никогда не занимался. Никогда не ущемлял чужой свободы. То есть удалось прожить минимально свободным, насколько это было возможно. Считаю себя везунчиком. В последнее время я стал обращаться к общечеловеческим ценностям. Например, «Ночь светла» — о том, что считаю самым важным в человеке, — о чувстве сострадания.
О. Науменко. Поэтому ваши фильмы называют исповедальными?
Р. Балаян. Это, скорее, относится к моим прежним картинам — к «Бирюку», «Полетам», «Поцелую», «Талисману»… Так сложилось, что после перестройки вслух оказалось не о чем говорить. Нас воспитывали как протестных художников — то, что мы делали, было направлено против кого-то, против чего-то, но когда пришла гласность, этот протестный азарт пропал. Я не могу назвать ни одного шедевра в нашем кино после перестройки. Хорошие фильмы есть, но шедевров нет. А в советское время их было много.
О. Науменко. Если вы не смотрите собственные фильмы, то, может быть, смотрите чужие?
Р. Балаян. Лучшими фильмами всех времен считаю «Ноль за поведение» Жана Виго и «Землю» Довженко. Могу также смотреть Кустурицу — он великолепен. Гринуэй познавателен, но второй раз смотреть его фильм не стану. Очень интересен Сокуров, на нем хорошо учиться, но второй раз тоже не посмотрю. Золотой же серединой считаю «Крестного отца» Копполы с Марлоном Брандо: фильм снят и для «дураков», и для «академиков».
О. Науменко. Куда, на ваш взгляд, движется современное кино?
Р. Балаян. К простоте. Но не к простодушию. Особенно это касается сюжетного кинематографа. Однажды я увидел по телевизору какой-то иранский фильм: мальчик, девочка… посменно учатся в школе… в конце — золотая рыбка. Снято элементарно. Но я был совершенно потрясен. Вот куда движется кино! Я уж не говорю об иных китайских авторах, которые умеют работать и эмоционально, и просто, в отличие от того же Гринуэя. И при этом не менее интересно. К чему я тоже стремлюсь, но никак не получается.
Искусство кино №10, Октябрь 2007
http://kinoart.ru/2007/n10-article18.html
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Суббота, 15.10.2011, 09:11 | Сообщение # 7 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| Роман Балаян: "Все, что происходит с армянами, я принимаю близко к сердцу"
Роман Гургенович Балаян - знаменитый кинорежиссер, Народный артист Украины, академик Академии искусств Украины. Директор телекинорадиокомпании «Иллюзион-фильмз».
– Роман Гургенович, нас, украинских армян, очень обрадовало известие, что в этом году международный кинофестиваль «Золотой абрикос» открыла Ваша картина. Расскажите, пожалуйста, нашим читателям, что за ленту Вы представили зрителям кинофорума.
– Я представил фильм «Райские птицы». Действие картины разворачивается в 1981 году. Главный герой – молодой прозаик, печатающийся только в самиздате. Он знакомится с диссидентом-гуру – свободным человеком, который считает, что для настоящего таланта нужно уметь «реально летать». И когда героя научили летать, его начало преследовать КГБ. Герой и героиня вынуждены улететь во Францию, оттуда снова в СССР, где он и погибает.
«Золотой абрикос» уже второй раз открывается моими картинами, но я никогда не отдаю фильмы на конкурс.
Вначале это был фестиваль армянских картин – фильмов, в которых играли или участвовали армяне. Я сказал Аруту Хачатряну – Президенту фестиваля: «Как-то скучно. Сделай фестиваль не только с армянами», и он сделал. Только как это ему удается в условиях блокады – непонятно. Кстати, у кинофестиваля много недоброжелателей, в основном это те, кто не получил аккредитации или не попадает на банкеты.
В этом году перед показом моей картины я попросил зал встать и помянуть погибших 1 марта (тогда ушли из жизни восемь человек). Погибли в основном молодые люди, а ведь они могли бы еще жить, у них могли бы быть дети! Я никогда не принадлежал ни к оппозиционной партии, ни к партии власти, и политического смысла в свою просьбу не вкладывал. Ведь среди погибших были не только оппозиционеры, там был и полицейский, который выполнял свой долг по поддержанию правопорядка. Погибли армяне, и я считал своим долгом помянуть их.
– На Ваш взгляд, что дает международный кинофестиваль «Золотой абрикос» армянскому кино?
– Имидж. Необходимо, чтобы мир побольше узнал о культуре и истории армянского народа. В некоторых странах люди знают, что есть такая страна Армения и ее жители армяне, но не больше.
Лично я там провожу время только со своими друзьями. Каждый раз, когда я приезжаю на кинофестиваль, они просят меня привезти им какую-то киновеличину. Два года назад я пригласил Михалкова, год назад – Александра Адабашьяна, а вот сейчас – Машкова. Машков всех удивил, когда обратился к зрителям на армянском языке. Собственно из-за этого я его и пригласил. Он в Лос-Анджелесе немного научился армянскому языку. Зал принял его бурными аплодисментами – идея удалась.
– Какие картины из представленных на фестивале Вам понравились?
– Я ничего не смотрю, мне важно, чтобы другим понравилось. Важно, чтобы все недоброжелатели поняли, что фестиваль должен быть и становиться гораздо шире. И желательно, чтобы он проходил не в июле, а то выходишь из гостиницы, и тебе хочется вернуться обратно, жарко очень.
Мне очень приятно, когда хвалят армянина, неважно – какой он профессии. Вот когда хвалят Атома Эгояна в Каннах, в Венеции, мне это доставляет радость. Не имеет значения, смотрел я его фильмы или нет, понравились мне его картины или нет. Я рад тому, что какой-то армянин где-то прославился. Меня радует, когда армяне известны из-за чего-то хорошего в любой сфере.
– Роман Гургенович, кого из новой генерации режиссеров Вы бы выделили?
– Я не знаю никого из новой генерации, кроме Маслобойченко, Натальи Андрейченко, Санина, которых считаю очень талантливыми.
– А армянского происхождения кого можете выделить?
– Я знаю только двух режиссеров, которых люблю, – это Артур Пелешян и Карен Геворкян. Свой последний фильм он снял в объединении, которым я руководил, – «Пегий пес, бегущий краем моря», и за эту работу получил гран-при в Москве. Я говорю о тех режиссерах, фильмы которых знаю. Возможно, есть и другие.
– Согласны ли Вы с мнением, что Вы являетесь продолжателем дела Параджанова?
– Я подражал Параджанову только в дипломной работе и не считаю, что сейчас продолжаю его дело. Но если иметь в виду, что Параджанов очень помогал молодым, я тоже этим занимаюсь.
– Что Вы хотели бы сказать молодым талантливым кинорежиссерам? Может, дадите советы для их творческой реализации?
– Для самореализации необходимо обладать внутренней свободой, несмотря ни на что, – может власть измениться, придут другие люди или изначально может быть неблагоприятная обстановка. Надо уметь оставаться самим собой, не служить ежеминутному и ситуативному.
– Не собираетесь ли Вы снять фильм на армянскую тематику, например, об истории армян в Украине?
– Если будет что-то интересное, то я бы согласился снимать. Но и если кто-то другой будет его снимать, то я готов всячески этому способствовать.
– Сняли бы фильм о геноциде?
– Вообще-то, это не моя тема. В 1986 году в Германии мне предлагали снять фильм «Сорок дней Мусса-дага». Когда я отказался, там очень удивились. Конечно же, это не значит, что я, как и все армяне, не помню об этом ужасе в армянской истории.
– Существует ли объединение армянских деятелей культуры и, в частности, деятелей кино в Украине?
– По-моему, нет. Я вообще мало контактирую с общиной. С самого начала я договорился так: если членам общины что-то необходимо, они говорят мне, и я делаю. И я делаю все, что в моих силах.
– Что хотите пожелать нашим читателям и вообще армянской диаспоре Украины?
– Надо интегрироваться в культуру Украины, не забывая своих истоков. Наших детей необходимо обучать армянскому языку, истории, обычаям, песням и танцам. Мы должны демонстрировать свою культуру украинскому зрителю, а не ограничиваться только рамками диаспоры.
А вообще-то, любой представитель армянской диаспоры должен быть вдвойне ответственным армянином, живя не на родине.
Беседовал Марат Акопян, 15.08.2008
http://karabah88.ru/press2008/08/0815_balayan.html
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Суббота, 15.10.2011, 09:11 | Сообщение # 8 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| Гипнотизер Роман Балаян
— Роман Гургенович, Вы для меня — человек мира. Как я могу Вас назвать для себя — русский режиссер армянского происхождения, живущий в Украине?
— Украинско-советский режиссер армянского происхождения. Такая формулировка мне ближе. Все-таки я состоялся на Украине.
— Как Вы вообще сюда попали?
— Я учился в Ереванском театральном. Летом 1964 года какая-то женщина ходила по нашему институту и всем заглядывала за спины. Нас выбрали дублерами российско-украинских артистов, у которых шла носом кровь на высоте 4200. Нас одели в доху, подняли на эту высоту, и мы играли спиной. В палатке сидел человек, который пил коньяк, ему было все равно. Это был ветеран войны, Председатель Союза кинематографистов Украины Тимофей Васильевич Левчук. Он рассказал, что ведет третий кинорежиссерский курс в Киеве... Я себе это отметил и, спустившись на землю, пошел к Председателю СМоюза кинематографистов Армении. Он-то помог мне отправиться в Киев. Полгода ходил на занятия вольнослушателем, потому как ректор меня не принимал. Надо было с общежитием вопрос решить, со стипендией. Потом, когда меня не принимали на Киевскую киностудию, уже после того, как я защитил диплом, несколько раз, одалживая деньги, ездил в Ереван: дескать, возьмите меня на работу. Не принимали, говорили, что нет направления. И благодаря Сергею Параджанову, Николаю Мащенко, их авторитетам, меня кое-как зачислили на Киевскую киностудию...
— А потом была «Каштанка»...
— Да. В 1975-м снял «Каштанку»... Но до этого я снял бездарный фильм, который, слава Богу, никто не видел. У меня был долг — 3500 рублей. Режиссер Муратов мне предложил сценарий. Я прочел. За ночь придумал такое! Фонтаны молока, кефира — такую феерию! В отличие от сценария, в котором этого ничего нет. Утром пришел на студию, рассказал художественному руководителю объединения. Он говорит: «Слушай, как это все ты смог придумать!». Пойди, говорит, расскажи это все директору объединения. Он был связан с Москвой... Я рассказал, он выслушал все очень равнодушно и сказал, чтобы я снимал то, что есть по сценарию. Я из-за долга начал это снимать. Телевизионщики все милостиво приняли, понимая, что из этой ерунды ничего не выйдет. В общем, это все закрыли не как плохое кино, а как вредное. Деньги, конечно, заплатили, но всего 2300 рублей. Отдать долг не хватало. А если учесть, что по ходу я еще делал долги...
Потом у меня была заявка на «Каштанку». Тогда еще посадили Параджанова. На меня и еще на других ребят, которые с ним общались, пришло частное определение, что мы плохие. Меня отстранили от какой-то короткометражки. Объяснили, что это решение Госкино. Впоследствии выяснилось, что Госкино к этому отношения не имело и это личная инициатива директора киностудии. И если бы не случайность — приезд Ларисы Шепитько и Демина в Дом кино, на научно-творческую конференцию, где почему-то показали мою дипломную работу «Вора поймали»... Она им очень понравилась. А я еще пошел выступать, что на студии много тараканов и нужно много дуста, чтобы их вытравить. А в зале сидел новый замминистра. Через некоторое время мы с ним встретились, он поинтересовался моими делами и пригласил к себе. Я на то время был уже отстранен от «Каштанки». А после разговора он мне просто сказал: идите и работайте.
— А потом был «Бирюк» по рассказу И. С. Тургенева, да?
— Да, это была моя первая авторская заявка. В рассказе всего три страницы. Через 6 минут история Бирюка по Тургеневу заканчивается. Дальше, все высосано из пальца. Когда я прочел рассказ, я тут же придумал финал, что его должны убить.
— Вы сказали очень интересную вещь. Рассказ всего на 3 страницы, а высосать из классики что бы то ни было — очень тяжело. И, как мне кажется, тот, кто прошел эту школу, может это делать и в современном кино... Но вот за что я люблю фильмы Романа Балаяна — за нежность, которой так не хватает в нашей жизни. Этого не хватало в советской жизни, и тем более не хватает сегодня. Это считается позором. В советское время мы должны были быть мужественными, сильными, а у Вас удивительная нежность. И этот Тургеневский рассказ... Вам показалось, что его должны убить. Что в этом нежного? А ведь она все равно ощущается...
— Наоборот, это нежность. Его моральные, нравственные, общественные понятия, экологические не совпадают, не совместимы с той жизнью...
— Ну вот, откуда при этой нашей жизни эта нежность?
— Это я не знаю.
— Мне кажется, это врожденное!
— Я был очень любимым ребенком. Меня обожало все село, потому что мой отец умер до того, как я родился, и он был первым, кто в этом селе погиб... Он пропал без вести на фронте. И все считали, что меня надо приласкать, что-то сунуть в руки... Люди мне дали очень много любви. И я возвращаю.
— Это очень было сильно в «Полетах». Это едва ли не самая сильная линия Вашего последнего фильма, «Райских птиц». Я посмотрела этот фильм несколько раз и до сих пор не могу от него отделаться. За что я Вас всегда любила! Я не люблю людей, оторванных от культуры, которые сами по себе. Вот они пришли в этот мир и все — ничего не было до них, ничего не будет после. У вас удивительно тонко выстраиваются связи. Это понятно по верхнему слою, что возникает мысль о Шагале. Но она возникает очень серьезно. И сразу выстраивается. Мысль, с одной стороны, об отверженности, а с другой — об исключительности, которые все время сочетаются. И которые одна без другой быть не могут.
— Главное, я верю, что можно летать! Конечно, с большим пессимизмом, но верю. Я сначала жил на восьмом этаже и мне все время казалось, на балконе, что стоит только решиться... Я понимал, что это момент перехода в сумасшествие. Не дай Бог, я решился бы! Тем более тогда я все время летал во сне. В кино это оправданно. Это внутренняя свобода человека. Когда ни строй, ни власть не влияют на твое мироощущение. Мне предлагали снимать про сталеваров, про колхозы, заводы, но я не соглашался, я «летал». Был беден, но «летал».
— Конечно, это внутреннее ощущение...
— Вообще, я считаю, что проникновение одной ментальности в другую может дать гораздо больше. Читая русскую литературу, поэзию, я чувствую, что я, как кавказец, по-другому воспринимаю. Визуальные соответствия другие. В «Тенях забытых предков» в кадре все украинско-карпатское, но это еще не значит, что это чисто украинская картина. Она просто великая картина, увиденная глазами армянина, влюбленного в Украину. Чисто украинская картина «Вавилон-20». А что такое чисто украинская? Это когда пластика, реакция, жестикуляция, даже артикуляция — у каждого народа все по-своему. И в этом фильме они ходят по-украински, говорят, соответствуют друг другу только по-украински. Мы сейчас говорим не о качестве картины. Вот что такое хороший переводчик? Я никак не могу влюбиться в переводы армянской поэзии, потому что я по-армянски не читаю. Мне это не интересно. Книга скорби, скорбных песнопений — я не принимаю такую поэзию, но я понимаю, что это перевод. Перевод людей, не знающих армянский, не влюбившихся в данного поэта... Кроме метафоры и рифмы там еще много чего есть. Например, если бы не переводчица Анаит Баяндур, Грант Матевосян остался бы на уровне территории Армении. Она так его перевела! С таким превкусием, с таким соответствием! И это приняли все. А еще плохие переводы исторических романов. Сейчас армянская община в России дает каким-то переводчикам разные тексты. Читаешь и не понимаешь: что это, откуда... С 1979 года я потерял интерес к кинематоргафу. Мне в 1979 году пришло ясновидение, что я не буду таким режиссером, каким мечтаю. И тогда на первом месте у меня стали мама, дети, семья.. А до этого кино... кино...
— А кем Вы мечтали быть?
— А я не знаю. Я все время говорил: так, подожди, Эйзенштейн в 26 лет снял кино, мне 25... Когда ушло и это время, я вспомнил Толстого... (смеется). Я понял, что впереди ничего нет. Есть ниша, не самая плохая, но и не первая-вторая. Если ей соответствовать, желательно не меняясь — тоже хорошо. То есть, плохое кино или хорошее — желательно оставаться самим собой. Свободное парение, свободное плавание... Если удается так прожить...
— А как Вам кажется, Вам удается?
— Для утоления честолюбия, морально-нравственных понятий — да, вполне. Я еще ничего не нарушал пока. Говорю: пока. Я себе не изменял. Вот, хотел я снять «Райских птиц», чтобы был более широкий круг зрителя...
— А что Вы вкладываете в это понятие?
— Как Вам сказать? Я верил в дружбу, в мораль — в это невежество, ханжество, я это искренне принимал, считая, что мы идеалисты, не принимающие советский строй, с кулаками в кармане. И эти кулаки нас держали и направляли на то, что мы снимали. Мне было неинтересно снимать просто про любовь. Что там такого? Что можно подковырнуть? И сейчас тоже подобные мне режиссеры не снимают про любовь. Мы воспитаны в клетке и нам надо было это разрывать, выступать против кого-то. Так воспитала нас советская власть. Надеюсь, вы согласны, что после 1986 года ни одного шедевра не было ни в одной области. Может, пройдет время... Это давление, как в шампанском. Открыли пробку, давит, и она вылетает. Да что там вино, газированная вода, и та может брызнуть.
— Вы очень точно говорите — кончилось это противодействие, и кончилось все.
— Какой-нибудь западный человек может сказать, что это глупость. Но это другие цивилизации, цивилизованные страны. Общество потребления. А мы еще копаемся в духовном.
— Скажите мне, пожалуйста, Роман Гургенович, я не хочу Вас спрашивать об отношении к современному кинематографу, потому что примерно догадываюсь. А сериалы смотрите?
— Степень скорости, с которой снимаются сериалы — не предлагает ничего хорошего. Это знаете, как карманный вариант «Войны и мира» для чтения в метро, на 20 страницах. Минуя лирические отступления, минуя какие-то психологические моменты... Да и актеры играют так же... Не везде, конечно, но в основном.
— При том, что Вы говорите, Вы в это время снимаете «Райских птиц»...
— У меня есть один грех. Моя студия снимает сериалы. Не я сам. Пока жизнь меня не заставила снимать. Единственное оправдание — я их не смотрю и я за них не отвечаю. Это утверждает Москва — и сценарий и все остальное. Мы только исполняем. А что сам? Откуда я знаю? Я могу объяснить, почему я снял «Бирюка» и «Каштанку». Как я уже говорил, запретили одно снимать, потом я поссорился с автором этих новелл и попросил редактора найти что-то про собак. Он и нашел «Каштанку». Я прочел и пошел снимать. После «Каштанки» я написал несколько сценариев, их закрыли, не взяли. Я решил уйти в классику. Прочел «Записки охотника» Тургенева. Напоролся на рассказ «Бирюк», который я считаю далеко не лучшим рассказом Ивана Сергеевича. Я схватился. Решил снимать, сразу придумав финал. После пять лет не снимал. Мне что-то предлагали, я предлагал и во мне появилась желчь, тем более в 1979 я потерял интерес к кино. Мои друзья, Никита Михалков, Сергей Соловьев говорили мне, чтобы я перестал строить из себя гения. Режиссер — это профессия. Надо руку набивать! Снимать! И это чувство, что все нормально живут, я а выпендриваюсь, я и перенес в «Полеты»! И вырвал из себя эту желчь. Есть люди, которые думают, что я классно снял про подонка, а есть люди, которые понимают, что я это снял про себя, про нас...
— Про меня...
— Про интеллигенцию.
— Вы когда говорите, что фильм про Вас, я вспоминаю финал. Умирать буду — я вспомню финал этого фильма! Я вспомню этого человека. Который забился в стог, и который не может согреться и не согреется никогда — от этого внутреннего холода.
— Вы, как и все критики, говорите о фильме. А мне нравится говорить, как это родилось. Мне это интересно. Там был другой финал. Действительно, был какой-то банкет. Олег должен был залезть на дерево, раскачаться и упасть. Потом Люся Гурченко должна была его искать, найти без движения, положить его голову к себе на колени, убаюкивать, как будто бы его уже не было. И вот мы едем снимать чего-то во Владимир. Проезжаем какое-то поле. И я увидел стога сена. На одном прыгают, балуются 5 пацанов. Я попросил остановить наши машины. Подошел к оператору со словами: «Снимаем финал». Он очень удивился. И я за 10 минут записал все, что Вы видели на экране. Мне это и нравится. Когда прыгаешь выше запланированных двух метров. В фильме «Райские птицы» у нас был финал, когда герой видел мальчика, катающегося на роликовых коньках, потом этот мальчик с бабушкой чуть не попали под машину, гоняясь за шаром, и мальчик взлетел... Но мы выбросили этот эпизод. Убрали этот хеппи-энд. Мне кажется, для художника важно, чтобы он по ходу съемок что-то придумывал, продвигался и тогда рождается что-то.
— Да, конечно. И это то, что для Вас важнее всего остального.
— У меня дома был бюст Арлекина, и я придумал эту слезу. Никто не понимал, зачем, и что это. А потом, когда они ищут Коленьку, я пустил этот план со слезой и мне не надо было ехать по всему городу. Когда снимал, не знал, куда поставлю этот кадр. Я обычно клею не то, что задумано, а то, что получается. Очень много выбрасываю. В Париже случайно придумал эту девицу парижанку.
— Мне кажется, что Вы бы не имели своего мнения.
— Вы там, внутри, поэтому так получается. Нет, я смотрю по-другому. Я хотел так, а получилось иначе. Хотел это, а не было того. У меня характер такой, всепрощающий, нет жесткости Германа, например. Надо понимать, что это плевок в вечность! Это не театр — не переделаешь. Степень тщеславия и честолюбия у меня умеренная, иначе я мог бы топтать, добиваться своего. Это большой минус в моей режиссуре.
— А может быть и плюс...
— Нет. Общее настроение фильма — это другое. Мироощущение, миропонимание. А для полноты художественной, убедительности надо проявить характер.
— Может быть, не знаю. Для меня как-то дороже всего моменты ясновидения. Я когда смотрю Ваши фильмы, мне начинает казаться, что я Вас хорошо знаю, что мы сто лет знакомы. А другого человека и не поймешь — что за личность? Где личность? В современном кино нет личности. Я этих людей вычислить не могу, понять, кто они.
— Да, я понимаю. Личностей еще пытается делать мое поколение. Удачно или неудачно — это неважно. Наш ритм никак не соответствует сегодняшнему быстрому ритму, американскому. Притом, американцы умеют так дотошно построить драматургию, что у тебя даже нет времени поймать настроение этого фильма. У них другое отношение. Которое нам надо бы перенять и прыгнуть выше. Как раньше, в советских фильмах. Я, например, когда вещь железно написана — не хочу ее снимать. Например, в театре «Современник» хотел «Сквозной ветерок» Ануйя поставить, но Гафт подвел, и Волчек попросила поставить «Коломбу». Я прочел и не захотел. Ну, не мое это. Слава Богу, что я это до конца не поставил. А хорошая пьеса, но она так совершенна, что мне негде там сунуться.
— А вы ставите в театре?
— Нет.
— А хочется? Интересно было бы?
— Просто считаю, что в театре был бы более самодостаточным — там каждый день можно что-то менять. Мне нравится в театре. Сидишь как бай в зале, а артист что-то делает. А ты им командуешь! Иногда выбегаешь на сцену, показываешь. Ты царь и властелин. Не надо погоду ждать. Нужен дождь — будет. В этом железном ограничении, как мне кажется, моя фантазия работает лучше. А когда я завишу от техники, от метеоусловий, от 60-ти человек группы. И мой характер! Я могу уйти в театр только в одном случае — я богатый человек якобы, и я там хозяин. Я бы вечно репетировал какой-нибудь спектакль. Этакий мастер-класс. А звал бы Питера Брука, Толю Васильева, чтобы они что-нибудь поставили. И находил бы на это деньги. Мне нравится то, что по ходу репетиций можно придумать тысячу вещей. И даже на третьей, четвертой премьере. А в кино нет. Даже в немом кино, режиссер когда снимал фильм, он не знал ту музыку, которую будет играть тапер. А тапер очень много добавляет к общей картине. Мне не хватает собственного сопровождения в каком-то фильме, чтобы я что-то говорил или играл, или пел — добавлял, добавлял! Ведь один и тот же монолог можно произнести с презрением или с восторгом. Папазян почему считал, что Дездемона ушла из жизни еще будучи девственницей. Он себе придумал это.
— Вы преподаете?
— Нет. В 1988-89 я вел высшие курсы в Москве. Меня упросили. Я поставил условие, что я ходить туда не буду — пусть они ходят ко мне домой, в ресторан и так далее. Так и было. Это не мое. Считаю, что нужно 2 дня мастер-класса, чтобы ты все показал и выдохся. Дальше — это ремесло. У меня есть мысль и в Армении и в Украине открыть высшие режиссерские курсы, но совершенно иные. Я зову приятелей, знакомых... или еще незнакомых фигур. Например, Кустурицу. Эти 6 студентов понимают, что кино должно быть такое, как у него. Через месяц зову Альмадовара или Бертолуччи — совершенно другое. И так далее. И 12 раз я заставляю студентов кружиться. Если через 12 приглашенных мастеров они найдут себя — тогда это будет большой режиссер, а остальные просто профи. А основной курс кто-то берет и преподает ремесло. Мне кажется, что этот метод при сегодняшнем ритме жизни наиболее успешен. Зачем 4 года на общее образование?.. Все можно сделать и за год. Мне кажется, что долгое преподавание — оно штампует. Все артисты приходят в кино со своими штампами, и дело режиссера их убирать.
— Ну и театр то же самое.
— Конечно! Но в театре есть время. Но если режиссер не обладает харизмой, определенным посылом голоса и гипнозом — это будет рядовой спектакль. Неосознанное владение гипнозом, причем, не унижающим, не заставляющим, а якобы это ты так делаешь. Как дети. Они-то думают, что они сами, а это все воспитатель.
— А в кино тоже может быть гипноз?!
— Конечно, в кино тем более! В театре гипноз теряется, когда уже спектакль пошел. Не могут пять артистов держать этот гипноз. Он уже растворился.
— Мне Сережа Сипливый (украинский артист, играющий небольшую роль в «Райских птицах» — Н.С.) рассказывал, как Вы с ним репетировали. Он оказывается не понял, что уже снимают, что все снято, сделано. Он был убежден в том, что вы как бы готовите съемку и он мне сказал фразу: «Я понял, я был под гипнозом».
— Когда Михалков снял «Неоконченную пьесу для механического пианино», по всей прессе, все артисты, включая Калягина, говорили, какой он режиссер, какую он дает свободу актеру, как они любят у него сниматься. Мы дружили после этого его фильма и я спросил, так ли все это. И он мне ответил, что снимает каждый крупный план под гипнозом. Если копаться в глубинах человеческой психики, надо взять «Бесов» Достоевского. Не успевает он назвать имя или что-то хорошее, тут же какой-то гадостный сопроводительный текст, что вот он еще и такой и такой-то. Это глубина. Это надо изучать. Особенно для артистов. Там столько нюансов! Хотя Достоевский, кстати, мне не близок, как ни странно...
— Давайте вернемся к этому определению «советский режиссер». У Вас есть какие-то любимые фильмы?
— Недавно я понял, что я люблю «Два бойца». Мне нравится «Попрыгунья» Самсонова. Очень удачная экранизация. Мне нравится «Механическое пианино». Мне нравится дипломная или какая она там была работа Сокурова «Одинокий голос человека». «В огне брода нет», «Начало», «Тени забытых предков»... Много хороших фильмов. Тогда их было больше.
— А что Вам нравится из современного кино?
— «Андеграунд» Кустурицы меня поразил. Я кавказец и я понял, что если бы я работал в Армении очень близко было бы по темпу, по характеру, по свободе. Работал бы так же. А занимаясь русской классикой, понимаю — это приобретенные знания. Мои способности зависят от приобретенного опыта, от наблюдений, но на русском языке, скажем так. А до семи лет я ни одного русского слова не знал.
— Я смотрю Вы и на украинском лихо говорите.
— Нет, я стесняюсь говорить. Но на бытовом уровне — легко.
— Влияние каких режиссеров Вы ощущали?
— Когда мы росли, для нас было три фигуры — Бергман, Феллини, Антониони, некоторые фильмы Бертолуччи, такие как «Конформист», «Последнее танго в Париже». Я помню, после премьеры «Полетов», прошедшей довольно шумно, удачно в Москве, я был с друзьями в гостях у Саши Стефановича, они чествовали меня в основном, но кто-то смотрел по видику фильм «Оман». Я немножко посмотрел. Потом кто-то поставил «Последнее танго в Париже». Я посмотрел и сделался таким грустным. Какие «Полеты»! Я был уничтожен! «Каштанка», «Бирюк», «Полеты», «Талисман», «Поцелуй» — мне за них не стыдно — но все-таки... мне не так обидно, когда их критикуют.
— А «Птицы»?
— После этих фильмов, другие — только тематически мне близки. Но художественно, я сам, видимо, уже оттаял или потерял силы. Хотя, по мысли я ни один свой фильм не предам.
Старосельская Наталья, Иные берега, №4 (12) 2008
http://www.inieberega.ru/node/110
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Суббота, 15.10.2011, 09:12 | Сообщение # 9 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| Роман Балаян: «Я скромен по отношению к себе»
Режиссер Роман Балаян представил дончанам свою новую ленту «Райские птицы», которая уже успела получить кинопремию «Ника» в номинации «Лучший фильм стран СНГ и Балтии». Олег Янковский, Оксана Акиньшина и Андрей Кузичев разыгрывают полуфантастическую и при этом удивительно реалистичную историю из советской истории периода застоя, когда преследуемые цензурой и КГБ писатели умели летать в прямом смысле этого слова. Была бы в Балаяне хоть толика пафосности, мы бы поговорили с ним о творческом полете, но поскольку ее нет, ограничились ни к чему не обязывающей болтовней о рае, гениальности и шашлыках.
«МОЯ ОСНОВНАЯ ЗАДАЧА В ПРИГОТОВЛЕНИИ ШАШЛЫКА - РУКОВОДИТЬ»
- В «Райских птицах» полет, умение человека летать символизирует свободу. Метафора сильная, но незатейливая, лобовая. Вас, судя по всему, эта незатейливость не смутила. Потому что все гениальное - просто?
- Нет, я считаю, что все гении летали. Да, это метафора, но это ведь полуфэнтези - так уж прямо воспринимать нельзя ее. Просто наши герои, я бы сказал, идеалисты. Они не до конца понимают, где они живут, в каком строе. Поэтому с ними случается то, что случается.
- Вам не кажется, что напускная простота, за которой скрывается, как минимум, тройное дно и в которой искушенный зритель должен разглядеть глубокий смысл и тонкого, изощренного автора лишь прикидывающегося простаком (а то и дураком), вообще тенденция в современном искусстве?
- Я в кино не хожу, но мне почему-то казалось, что сейчас кино как раз усложненное. А наш фильм очень простой.
- Не ходите в кино?
- Повар же не ест, когда готовит. Это не потому, что я считаю, что нечему учиться или нечего смотреть.
- Значит вы любите кино, но только как создатель, а не как зритель?
- Нет, как создатель я его меньше всего люблю. Просто не хожу в кино. Мне всегда казалось, что эти два часа я могу провести интереснее.
- Что же вам заменяет то удовольствие, которое большинство людей получают от просмотра кино?
- Абсолютное безделье. Я живу между фильмами. Когда я не снимаю, я живу очень полнокровно. И ничего не делаю.
- В одном из интервью вы сказали, что даже если читаете книги, то только первые две страницы - из которых всегда понятно либо то, что хочет сказать автор, либо, что он не в состоянии сказать что-нибудь внятное.
- Ну, во всяком случае, чтобы понять стиль, язык, индивидуальность автора, двух страниц достаточно. А сама история? Ну, в любом случае это будет пересказ одной из историй, которые давно знает мир.
- Да, сюжетов в мировой литературе не так много.
- 37 - Шекспир написал.
- Название вашего последнего фильма позволяет обратиться к вам с вопросом: вы задумывались когда-нибудь, как может выглядеть рай? И как он мог бы быть устроен - проще или сложнее мира, который мы считаем реальностью?
- Я, конечно, не верю в рай. Но вот я люблю посидеть на даче, во дворе, в саду, в кресле, ничего при этом не делать. Вот это и есть рай. Вот я себе дострою дачу - и будет у меня райская жизнь.
- Сколько лет строите?
- Два года, по-моему.
- Что, даже капусту выращивать там не станете?
- Не-е-ет. Меня спрашивают обычно: вы шашлык умеете делать. Я отвечаю: да. А когда просят подробностей, говорю, что моя основная задача в приготовлении шашлыка - руководить.
- Возвращаясь к раю. Режиссер Питер Джексон отсрочил премьеру своего фильма по бестселлеру «Милые кости» Алисы Сиболд из-за того, что у него возникли разногласия с художником-постановщиком насчет того, как должен выглядеть рай. Джексон велел рай переделать.
- Странно, что он выбрал художника, с которым не смог найти общий язык в процессе.
- Там запутанная история, художник, на самом деле, художница. И опыт у нее весьма своеобразный: для фильма «Константин» она рисовала ад.
- Наверно, ему просто навязали художника.
«ОПОРА ДОЛЖНА ИМЕТЬ СОПРОТИВЛЕНИЕ»
- Вы можете себе представить, чтоб решили переделывать фильм почти на финишной прямой?
- Все, что я снял после 1986 года, я бы переснял.
- Вы сказали, что хотели, чтобы «Райских птиц» посмотрели те, кто очарован советским прошлым, кто хочет его вернуть. Вы, надо понимать, вернуть советское прошлое не хотите. Но не парадоксально ли то, что изображенное в фильме время, когда творческие люди задыхались от цензуры, стало «золотым веком» советского кинематографа? Все же художнику надлежит быть голодным, раздраженным, а то и злым? Благостность и умиротворенность противопоказаны?
- Я вот только что в самолете прочел о том, что опора должна иметь сопротивление. У советских художников, тайно ненавидевших советскую власть, было что-то, что заставляло их раздвигать прутья клетки. Я не случайно назвал 1986 год. Я не знаю ни одного шедевра на постсоветском пространстве после 1986 года. Хорошие фильмы есть, но шедевров...
- Вас называют «невыносимо скромным» человеком. Разве скромность - подходящее качество для режиссера?
- Уже так про меня говорят? Я скромен по отношению к самому себе. Я знаю свое место, выше не стремлюсь, ниже вроде тоже. У меня нет амбиций насчет того, что кино - это лучшее, что есть в жизни.
- А что же лучшее?
- Любовь к людям, елки-палки!
- Сильно сформулировано!
«СУКИНЫ ДЕТИ»
- Вы однажды назвали режиссуру «бабской профессией». Как так? Статистика говорит об обратном.
- Я имел в виду характер, а не половую принадлежность. Во мне нет жесткости, очень необходимой в этой профессии, чтобы добивать всех ради того, чего хочешь.
- И по-вашему, такая способность присуща женщинам?
- Да, женщины по характеру очень жесткие. И я даже нескольких мужчин-режиссеров с таким характером знаю.
- У какого режиссера вы бы не прочь позаимствовать характер? Не идеи или бюджеты, а именно характер.
- У Алеши Германа. Но не в том смысле, чтоб по семь лет одну картину снимать. А вот добиваться того, чего хочешь.
- Ричард Бартон говорил, что актер - меньше, чем мужчина, а актриса - больше, чем женщина... Насколько актерство - мужская профессия в принципе?
- Никогда не задумывался. Женщина-актриса склонна к мужским поступкам, мужчина-актер - склонен к женским. Впрочем, точнее всего о них всех сказал покойный Леня Филатов: сукины дети.
- Какая профессия вам представляется абсолютно мужской?
- Физик. Я был абсолютно тупой, с 8-го класса начиная, но с удовольствием всегда читал про физиков-теоретиков.
- Мне кажется, что хороших актеров значительно больше, чем хороших актрис. Хотя бы потому, что в истории кинематографа гораздо больше фильмов, которые держатся исключительно на мужских ролях, чем тех, которые легко обходятся одними женщинами. Это потому, что женщина в кино идет чаще всего с целью пристроить свою милую мордашку, а мужчина, выбирая актерскую профессию, напротив, делает некое усилие, рискует, выбирая вроде бы и не мужское вовсе ремесло?
- Я не думаю, что Чурикова шла в эту профессию, потому что была красавицей.
- Я не говорю, что хороших актрис не бывает...
- Да, как раз среди красавиц мало хороших актрис. Красавицы ведь после института согласны быть даже ведущими на телевидении: они идут туда, чтобы их узнавали, как топ-моделей. Вот как определить: молодой человек, независимо от пола, в актерскую профессию идет зачем? Если он идет в театральный вуз, я понимаю, что он чего-то в искусстве хочет добиться. Если идет во ВГИК - ему нужно узнавание.
«Я СМОТРЮ КИНО, ТОЛЬКО ЕСЛИ МЕНЯ ЗАСТАВЛЯЮТ»
- Говорят, что одним простым прикосновением вы можете излечить зубную боль. А можете ли вы так же, без 25-го кадра, загипнотизировать зрителей? Или хотя бы актеров на съемочной площадке, чтобы хорошо себя вели?
- На съемочной площадке - могу. Зрителей - вряд ли.
- Вы и на съемочной площадке такой же плавный, тихий, мягкий, как сейчас?
- Там я обычно веселый, могу петь, свистеть, прыгать. Могу быть даже жестким. И жесткость может иметь последствия: могу бросить камеру или бросить что-то в кого-то. Правда, всегда мимо получается. Недавно в одну даму бросил... степлер.
- Михалков рассказывает, что, работая над фильмом, после того, как заканчивается съемочный день, он со всеми участниками группы - от актеров до осветителей - играет в футбол: дескать, матчи эти играют роль психологической разгрузки - те, кто вынужден был беспрекословно подчиняться рулевому на площадке, на поле получают право сделать ему подкат, а то и послать по матушке. Есть ли у вас подобные уловки?
- Нет. Я их в ресторан веду - и все. Я думаю, Михалков просто следит всегда за фигурой, чтобы не полнеть. И он всегда любил футбол. А все остальное, насчет того, что сближает, разгружает - сказки, наверное. Михалков, должен сказать, режиссер жесткий, но у него есть преимущества другого рода. У него на площадке есть все, что он хотел, и все, что надо для процесса, группы. Вот этому можно позавидовать.
- Актеры, которых вы приглашаете в свои фильмы, проходят через процедуру кинопроб?
- Я пробы не делаю с 1975 года. Просто уже начальство доверяло.
- Как в вашей голове сложился актерский ансамбль, который мы видим в «Райских птицах»?
- Там всего два человека появились случайно. Егор Пазенко, который сам пришел. И, как ее? Акиньшина, которую я мельком увидел на лестнице. Я не видел ее ни в одном фильме.
- Кстати, как вы выбираете актеров в свои фильмы, если не смотрите чужих?
- Ну, бывает же еще и любовь с первого взгляда. Я уже давно в кино и могу понять, кто мне подходит.
- И все же, назовите последний фильм, который вы посмотрели целиком.
- Я смотрю кино, только если меня заставляют. Первую часть «Обитаемого острова» посмотрел и «12» Михалкова. Насчет «Обитаемого» - мне кажется, что ребята ошиблись. Усложнять такого рода фильмы, на которые бегают в основном 16-летние, по-моему, неправильно. Что касается «12», я могу говорить, потому что я это говорил Михалкову: все, что происходит вне спортзала, я бы убрал. И еще один момент, который Михалков, кстати, признал: для того, чтобы я поверил Гармашу, самому непримиримому, что он согласен, мне не хватило еще трех-четырех планов с ним. А так, я считаю, фильм этот зря ругают. Артисты у Михалкова играют лучше, чем у Люмета.
«СЛИШКОМ МНОГО ГЕНИАЛЬНОСТИ»
- А вы знаете, например, какой фильм в этом году собрал наибольшее количество «Оскаров»?
- Нет. Но не я точно. И не украинский и не русский фильм. Но я знаю, что лучший актер Америки - это Марлон Брандо. Лучшая актриса - Мэрил Стрип.
- Мы со знакомым кинокритиком обсуждали как-то, что среди русских актеров есть один, который вполне мог бы быть голливудским - таковы его стать, манера, лоск. Это Сергей Шакуров. А кто из голливудских мог бы стать нашим?
- Не знаю, не думал об этом. Брандо - вряд ли: слишком много гениальности. Пожалуй, никто бы не мог. Вот у меня сейчас руки сложены, но если бы я ими жестикулировал, вы бы поняли, что я не русский. А еще мимика, артикуляция, реакции.
- И это не говоря о чем-то совсем уж неуловимом!
- Конечно. Кто мог бы заменить актеров, которые играют у Кустурицы? Никто!
- Гениальность - разве ее может быть слишком много?
- Похоже, да, потому что так часто бывает: у режиссера, например, пять картин - замечательные, а остальные...
- Я исчерпала свои вопросы, но так и не узнала: что может вывести вас из состояния покоя и умиротворенности.
- Бокс в исполнении темнокожих боксеров: люблю Роя Джонса и еще Мэнни Пакьяо. И баскетбол. Это вещи, которые я смотрю с удовольствием. Могу кричать, болеть.
- «Я знаю три вида спорта: это бокс, альпинизм и автогонки. Остальное - игры!» - говорил Хемингуэй.
- Да, но при его жизни баскетбол не достиг того уровня, какого достиг теперь. Я не могу смотреть баскетбол в исполнении белых: белые прыгают, а негры - летают.
- В связи с боксом, я подумала, что уж «Малышку на миллион долларов» Клинта Иствуда вы, конечно, видели.
- Нет, не смотрел.
- Все же вы - представитель редкого человеческого типа!
Наталья Макеева, 21-05-2009
http://tvplus.dn.ua/pg/news/13/full/id=4303
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Суббота, 15.10.2011, 09:13 | Сообщение # 10 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| Роман Балаян: "Художник не должен говорить ничего умного, к сожалению"
На третьем этаже старого директорского корпуса киевской киностудии им. Довженко табличка на первой же двери справа гласит: "Роман Гургенович Балаян 301". Захожу в чистый светлый кабинет: - Хотите чаю? - режиссер говорит с легким армянским акцентом, одет со вкусом, по-кавказски гостеприимен. Несмотря на грядущий юбилей, его виски лишь едва тронуты сединой. Смотрит в глаза и держится очень просто:
- Всем я понадобился в связи с этим юбилеем, вы из какого издания?
Роман Гургенович наливает чай, садится в кресло напротив. На столе лежит исчерканный красной ручкой сценарий. Время от времени звонит телефон и включается автоответчик.
- В каком возрасте вы чувствовали себя наиболее органично?
- Конечно, после школы, учась в институте, до первого художественного фильма Эффект Ромашкина, где-то с 24 до 32 лет. Этот фильм, слава Богу, никто не видел, а до него я ходил в гениях. Считал себя высокоталантливым, пока не обрубился на первой же картине. Этот провал на меня очень сильно подействовал. Не утихомирил, а "замудрил". Фильм, к счастью, закрыли, и мне это помогло. Я считал, что фильм плохой, а закрыли его как вредный. Меня это очень устраивало, потому что никто, кроме нескольких людей на студии, не видел картину. Боксер, пока в нокауте не окажется первый раз, считает, что может все. Это становится для него уроком, он уже будет драться по-другому. Я имею в виду хорошего боксера.
- Какие еще события вашей жизни стали уроком?
- С 1977 по 1981 я не снимал. И уже на исходе пятилетия думал: "Да ладно, а что другие? Тоже мне". Родилось какое-то нехорошее чувство. И я придумал идею Полетов во сне и наяву, где герой считает, что все виноваты вокруг, кроме него. Хотя сам понимает, что наполовину виноват сам, потому что не реализуется. Сняв фильм я в себе эту проблему истребил.
- Кто из молодых режиссеров Вам интересен?
- Сейчас в Москве есть Сигарев, фильм Волчок. Я не могу сказать, что выдерживаю просмотр всей картины, но интересно. Не знаю, сколько лет Вырыпаеву, Мизгиреву. В Украине для меня молодые режиссеры - это Маслобойщиков, которому уже пятьдесят, Андрейченко Наташа, которой уже, наверное сорок пять, Санин Лесь, которому за сорок, понимаете? А вот молодых, о которых я бы уверенно что-то сказал, я не знаю.
- Почему не выдерживаете "Волчок"?
- Его нельзя выдержать, потому что авторы не дают продыха в конце. В наше время в кинематографе это называли "дать улыбку Кабирии". Как в Ночах Кабирии у Феллини все тяжело, но в конце героиню обгоняет велосипедист, и она вынуждена ему улыбаться, потому что он так хорошо на нее смотрит... Вроде, ложная надежда, но это не важно.
- А фильм Сергея Лозницы "Счастье мое" вы смотрели?
- Нет, но верю, что режиссер талантливый. Слишком хорошие отзывы я слышал от надежных людей.
- А к Балабанову как относитесь?
- Балабанов, наверное, самый талантливый из всех. Но Груз 200 досмотреть не смог.
- Вам кажется, российским фильмам не хватает счастливого конца?
- Россия снимает по большому счету чернуху. Мне кажется, что в конце просто необходимо добавить какую-то светлую дорожку. Да, конечно, жизнь тяжелая. Но можно же условно показать - травка из асфальта пробилась, что-то такое, не как американцы - "hаppy-end", но что-то вроде.
- В какой период вам было легче снимать, интереснее, свободнее?
- Мне стало легче снимать, начиная с 1981 года, с момента съемок фильма Полеты во сне и наяву. А после Полетов стало еще легче - никто ничем не мешал, не мог ничего запретить. Свои лучшие фильмы я снял до 1987 года.
- Это связано с возрастом или с перестройкой?
- До этого времени я игрался, а не работал. Для меня было очень важно баловство на площадке - это была "произвольная программа". А после 1987 года пошла настоящая работа. Это связано не с возрастом, а, видимо, с перестройкой. Потому что пришла свобода, а, как оказалось, мы не знаем, что с ней делать.
- Вы тоже не знали?
- Ну да, мы же выросли в клетках. И пытались ломать прутья этих клеток, но не более. А, когда пришла свобода, крылышки оказались коротковаты. Возвращаешься туда же, потому что дальний полет почти невозможен.
- С кем из актеров было трудно, а с кем легко работать на съемочной площадке?
- Бывали и трудности. Но не в том смысле, что было тяжело, просто, например, я не мог переубедить Леву Дурова, играющего столяра в Каштанке, что надо с собакой быть пожестче. Я хотел, чтобы была разница, и зритель думал в конце: ну что же она покинула такое замечательное общество, как у клоуна, где ее любили и холили, и вернулась к человеку, который ее избивает? Лева считал, что это неправильно. Я, к сожалению, согласился, поэтому этот фильм смотрю теперь с десятой минуты.
- Только один случай?
- В Ночь светла Володя Гостюхин несколько увлекся, я не проконтролировал, и, по-моему, он играет хорошо, но мне надо было по-другому. Все, что я говорю, не умаляет их, как артистов - они большие артисты. Но как-то в этих двух случаях пошло не по-моему.
- А как работалось с Янковским?
- Со всеми остальными - легко, своя вода.
- Правда ли, что некоторые режиссеры берут непрофессиональных актеров, потому что с ними легче работать?
- Некоторые - да. Ведь профессионалов надо "скрутить", чтобы они ушли от своих штампов, пришли к твоим штампам. Я, начиная с Полетов, полюбил профессиональных артистов. У меня играют непрофессионалы в некоторых ролях, но предпочитаю профессионалов, потому что непрофессионал одними глазами нужной глубины не сделает. Мне же надо уйти куда-то в этом кадре, в глазах этого артиста. Вот непрофессионал этого не может. Режиссерский прием это сделает, снимет как-то. Но только через настоящих "профи" можно уйти в большую печаль и большую радость.
- Как же вы "скрутили" Гурченко?
- Она пришла ко мне, прочитала сценарий Полеты во сне и наяву. Я был против ее приглашения. Но Мережко (Виктор Мережко, сценарист фильма - прим. ред.) настоял, чтобы я с ней встретился. Тогда я попросил Михалкова представить меня ей, потому что она не знала, кто я вообще такой. И, поскольку Михалков перехвалил ей меня, она пришла уже не к пустому месту. Тут же начала играть свою роль, почти до конца. Играть в своем стиле: чуть ли не с прыжками, с большой подвижностью, жестикуляцией, некоторым гротеском. Сделала она это потрясающе, но я понял, что мне не это нужно. И что я не собираюсь такое снимать. Поскольку она безумно талантлива и интересна, я не мог ей прямо об этом сказать. Потому заявил: "Вы знаете, это замечательно, просто потрясающе, я даже никогда бы не подумал, что так можно делать, но, если бы я снимал фильм во Франции, я бы взял на роль Анук Эме". Она ответила: "Я поняла". В результате Гурченко оказалась самой послушной во время съемочного периода. Хотя меня предупреждали, что она капризная, чуть ли не привередливая. Ничего, наоборот, иногда я переживал, что ее, бедную, не снимаю, а снимаю других в это время.
- Думаете, дело в том, что Гурченко начала доверять вам?
- Да, конечно, если артист верит, то он готов на все. Вот и Гурченко стала послушная, как котенок.
- Вы говорили как-то, что практически не смотрите кино…
- К сожалению. Я считаю это своим недостатком, а не капризом.
- А все-таки, какой фильм вас впечатлил в последнее время?
- Несколько лет назад ночью я включил какой-то канал, шли два парня по коридору и что-то несли. Одного из них я знал, это был… как зовут этого парня?
Здесь мы мучительно попытались вспомнить Джона Траволту, но не вспомнили.
- Так вот эти парни что-то говорят, интересный диалог. Какая-то тайна в нем. И я досмотрел фильм до конца, до двух часов ночи. Помню, еще жена звала: "Ты пойдешь спать или не пойдешь?" И в конце вижу: режиссер Тарантино. Я очень удивился, потому что до этого Никита Михалков, который одновременно с ним был на фестивале в Канне, говорил, что это плохо. А я Никиту люблю, мы почти одинаково думаем. Но тут я понял, что ему помешало незнание языка - в Канне показывали на языке оригинала. А фильм очень разговорный, и в этом, кстати говоря, его кайф. Кроме того, Никита участвовал в конкурсе, но главный приз дали Тарантино, а не ему - это же всегда немного влияет. В любом случае, мне понравилось. При том, что я такое кино не люблю - есть живописные картины, которые потрясающи, но в своей квартире их не повесишь.
- Как вам последующие фильмы Тарантино?
- Убить Билла - уже для мальчишек. Может быть, есть у него и другие, лучше, но я их не видел.
- А что еще впечатлило?
- Вот я смотрел фильм по телевизору, тоже ночью, после которого даже позвонил, сказал, найдите, жив ли этот человек. Шел какой-то фильм. Потрясающий. Якобы под Германа, но даже еще хроникальнее по манере. К тому же в фильме использовался мат, который я почему-то принял, хотя обычно мат на экране вообще не терплю. Я даже слово "сука" из сценариев вычеркиваю. Так вот, кончается фильм, залезаю в программу, узнаю, что называется он Панцирь, режиссер Алимпиев. Оказывается, он снят в 1989 году. А я, было, подумал: что за молодой появился, так снимает кино! Мы зачерствели, а этот - посмотри, что делает! Оказалось, 89-й. Видимо, фильм был запрещен, показали только недавно. Никто бы не выдержал, кроме меня, этот фильм. Но я его выдержал и даже с удовольствием. Оказывается, этот режиссер чуть ли не аниматор по профессии. Но я еще поеду в Москву, мне расскажут о нем. Это на Ленфильме снято было. Поразило, да. Еще из поразительного, - правда, это давно было, - Одинокий голос человека Сокурова. Это его лучшая картина, диплом, кстати. Ну и мне нравятся многие фильмы моих друзей - Соловьева, Михалкова, Абдрашитова, Панфилова, Андрюши Смирнова - я называю всех своих друзей. Не все их фильмы, конечно, как и мои не все нравятся им. Но это та когорта, чье кино мне нравится. Мы на одной волне, скажем так.
- А что вы можете сказать о молодых российских актерах?
- Много снимаются. Чаще я их вижу, естественно, в сериалах. Это расходование себя. Кажется - что там, ладно, сыграешь, потом снимешься в приличном фильме. Нет. Спустил планку, и всё. А потом идешь и идешь туда снова. Ну что в сериалах делать? Некоторым иногда удается хорошо сыграть, но не всегда.
- Но кто из артистов вам нравится особенно?
- Все на "М": Меньшиков, Машков, Миронов, Маковецкий. У нас в Украине, я считаю, удачно сыграли в кино (нельзя говорить "нравится", потому что местные рядом, обидятся, если кого-то не назовешь) Линецкий, Бенюк, Хостикоев, естественно, Ступка. Других не знаю. Или они не в тех ролях, чтобы я запомнил.
- А как вы относитесь к Акиньшиной?
- Она интересна тем, что без образования, очень молода и безумно талантлива. Из нее можно делать все. У нее характер не ахти какой пока. Но я думаю, что зависит от роли. Мне ее показали, я увидел глаза и сказал: "Беру!" Не проверив. Так бывает. Но, по крайней мере, где бы она ни снималась, она безумно органична, как собака.
- Говорят, вы считаете своим учителем Параджанова?
- Параджанов повлиял, естественно, но повлияли также и (не только на меня, конечно) Феллини, Бергман, Антониони, Бертолуччи, Бессон. Не Брессон, а Бессон. Сейчас больше завидую Кустурице. Как-то он слишком легко и по-хулигански работает. Такое впечатление, что балуется. Это мне нравится. А Андеграунд - вообще гениальный фильм. Я называю именно его, хотя видел и другие, тоже хорошие. Этот вызывает черную зависть.
- Почему именно Кустурица?
- Я поймал себя на мысли, что если бы работал в Армении, где артисты очень эмоциональны - это же кавказцы, жестикуляция, артикуляция, - мне бы фантазировалось и сочинялось так же, как и Кустурице. Может, не на этом уровне - это другой разговор, но в этой струе, в этой стезе. Точно так, как я считаю, если бы Ивану Миколайчуку дали еще работать, был бы украинский Кустурица. Он был очень талантлив. Если бы дали доснять запрещенный сценарий Небылицы про Ивана, Миколайчук даже опередил бы, и выступил бы раньше в мире кино, чем Кустурица.
- Вы дружили с Миколайчуком?
- Да, конечно.
- А с Кустурицей знакомы?
- Нет, не знаком, но мне говорили, что один из фильмов, сподвигших его снимать, это, якобы, Полеты во сне и наяву. Ему было тогда лет 20 или 25. Фильм был больше популярен в соцстранах, чем в СССР. Там считали, что я, якобы, выступаю против советской власти. Против советской власти я был всегда, но фильм не про это.
- Возвращаясь к Параджанову, расскажите о периоде поэтического кино.
- Я считаю, что период поэтического кино был слишком подражательным Теням забытых предков, даже не фильму, а струе в целом. Лучшими были, само собой, Тени, а также Белая птица с черной отметиной, Каменный крест, Пропавшая грамота и Вавилон 20. Все остальные, которые также были подражательны, едва ли интересны. Потому что Параджанов - явление стихийное, как народный примитив. Как Примаченко, Белокур (Мария Примаченко, Екатерина Белокур - украинские художники). Его интересует этнос, вещи, фактуры, старина. Что под землей, что на земле. Впечатление такое, что у него не было образования, которое на самом деле было, конечно. И мне кажется, что открывать школы, чтобы учить рисовать примитив - довольно глупо. Лубок рождается сам собой у каждого человека. А что касается самого Параджанова - это была непонятная, неординарная фигура, необъятная. Этот человек никогда не жил на земле, а все время летал над ней. Не понимал, где он живет. Видите ли, вел себя слишком свободно. А те подумали: "Ах ты так, летаешь тут? Мы тебя посадим". И посадили.
- А преподавать Параджанов умел?
- Наоборот! Он давил! Потому сам сочинял всё моментально и здорово. И ты понимал, что так не умеешь. Феллини и Антониони были далеко, при нас так не фантазировали. А этот рядом, и такая глыба... Как утюгом проезжал. Он придумывал за минуту то, на что нам нужен был месяц. Кроме того, он был категоричен в оценках. У Параджанова было два "г": гениально или говно. Ничего между. К этому надо было привыкать. Но, безусловно, его влияние на кино в Украине очень велико. И вообще, это была потрясающая эпоха. Не только в кино - он подействовал на скульпторов, архитекторов, художников, литераторов. Они не вылезали из его дома, слушали, слышали его.
- А на российское кино, как вам кажется, Параджанов повлиял?
- Никоим образом. Это сугубо украинское явление, как ни странно.
- При советской власти вас когда-нибудь вызывали "на беседы"?
- Однажды какой-то дурак позвонил. Оказывается, он контролировал наш Дом кино, но я не знал, кто это. Позвал на улицу Короленко (киевская ул. Короленко - аналог московской Лубянки). Спрашиваю: "Зачем?" "Поговорить надо, - отвечает. - Вы выступали вчера в Политехническом институте?" А я там с Янковским выступал. Стал звать в КГБ на 11 часов вечера. Я отвечал, что не могу, но пришлось согласиться. Это было в 1983 или в 1984 году. Тогда мы выступали с Олегом Янковским по бюро пропаганды. Янковский меня брал как довесок, чтобы я тоже заработал. После разговора я пошел в ресторан Дома кино, а там был Макаров - директор, и я рассказал ему о звонке. Он ответил: "Это вот этот, который тут ходит сейчас? Подожди". Дальше Макаров позвонил самому председателю КГБ. До сих пор помню: по фамилии Муха. Оказывается, Макаров и Муха работали в черниговском политбюро и дружили. "Есть, говорит, у меня потрясающий друг Рома Балаян. Вот фильм такой видел?". Тот, видимо, ответил, что нет. "Кто-то ему звонит, якобы он что-то сказал, ну что он мог там сказать? Ну хорошо, спасибо." Кладет трубку и говорит: "Никуда не ходи, он сказал - пусть работает".
На следующий день после одиннадцати звонит домой тот же гэбист, говорит, я жду вас уже полчаса, вы еще дома, что ли? Отвечаю, что у меня дела дома. Он стал возмущаться, мол, я же вас просил. А я ему говорю: вы знаете что, проконсультируйтесь с товарищем Мухой, а потом мне звоните! И положил трубку. Набираю Макарова, рассказываю, что сделал. А он мне: "Правильно сделал!" Хотя тогда с КГБ шутки были плохи.
- Может ли искусство повлиять на ситуацию в государстве?
- Государство и художник, власть и художник несовместимы. Это не значит, что художник не может получать заказы. И Рафаэль, и Микеланджело получали заказы, но рисовали все равно так, как хотели. Художник должен быть вне времени. Я ж не о себе говорю, а вообще. Он должен снимать не как есть - для этого существует документальное кино, а как могло бы быть. "Нас возвышающий обман", - как говорил Пушкин.
- В таком случае каковы цели искусства?
- Общение, послание людям, таким как ты, потому что таких, как ты - миллионы. Другой художник посылает другим миллионам. Это исповеди, разговор по душам о печалях, о радостях, о том, что бывает жизнь, но наступит смерть. Много у искусства задач. Без него жизнь не интересна же, правильно?!
- Какие задачи у вас?
- Нет конкретики. Художник ищет что-то, о чем он мог бы поговорить по душам. А какая тема - это неважно. Та тема, которая почему-то согрела художника. Единственное: когда художник говорит высокопарно, я перестаю смотреть. Вообще, художник не должен говорить ничего умного, к сожалению.
- В прессу уже просочилась информация, что сейчас вы работаете над сценарием. О чем будет фильм? Когда начнутся съемки?
- О чем, рассказывать нельзя, потому что там есть секрет, который выясняется за 10 минут до конца. В двух словах: от человека неожиданно ушла жена, а он ее так любит, что хочет уйти из жизни, потому что она его бросает уже второй раз. Он готов к самоубийству. Но мы, авторы, придумываем нечто, что дает ему возможность жить. Я объясняю грубо и даже глупо, чтобы не рассказать сюжет. Потому что рабочее название уже мелькает, а оно раскрывает суть. Съемки, наверное, начнутся осенью.
- А как звучит все-таки рабочее название?
- Ангел-хранитель. Но, если я так назову, тогда неинтересно будет смотреть. Сразу понятно, о чем картина.
- Кого планируете снимать?
- Никого! Это впервые, когда я не знаю, кого. Ему 35, ей максимум 20 лет. И я не знаю артистов этого возраста, которых хотел бы пригласить. Как ни странно, и в предыдущей, и в этой картине я мог бы снять Святослава Вакарчука. Мне кажется, в его лице есть какая-то тайна. Что-то такое есть у этого парня. Особенно, когда он небрит. В окрасе и тембре голоса, во взгляде есть что-то глубокое.
- Что нужно, чтобы попасть к вам на съемочную площадку?
- В роли наблюдателя - никому не запрещается. Помощники у меня уже есть. А в роли актера… для этого надо делать пробы.
В завершение, когда диктофон был выключен и чай допит, Роман Гургенович поделился планами празднования юбилея: "Мы с женой четырнадцатого улетаем в Париж. И пошли они все!".
Мария Драгина
http://www.cinematheque.ru/post/144198/2/print/
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Суббота, 15.10.2011, 09:13 | Сообщение # 11 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| Роман Балаян: «…Интеллигенция проиграла все»
Беседу ведет Людмила Лемешева
Людмила Лемешева. Чем для тебя стали последние двадцать лет жизни? Твоя собственная внутренняя эволюция попадала ли в резонанс с изменениями в обществе? Как ты сегодня себя чувствуешь?
Роман Балаян. Комфортно было с 1986-го по 1989-й, во время перестройки и гласности. Дальше — недоумение и дискомфорт. Внешний и внутренний.
Л.Лемешева. Был ли более свободен в советскую эпоху, чем теперь? В какой степени вообще внутренняя свобода зависит от внешней?
Р.Балаян. Я всегда чувствовал себя свободным. Внутренне, конечно. Внутренняя свобода не зависит от изменений в обществе. Это врожденное. Конечно, в советские времена мы далеко не все могли делать, что хотели. Но у нас не было страха, как у старших, — даже когда ездили в тюрьму к Параджанову. По молодости и легкомыслию, наверное.
Л.Лемешева. Может ли массовый человек пройти тот путь, который вы проходили в одиночку, на свой страх и риск?
Р.Балаян. По мне — нет. Если ты говоришь о свободе не социальной, а духовной. Это эфирное состояние существует исключительно в индивидуальном порядке, оно вряд ли воспитуемо.
Л.Лемешева. «К чему стадам дары свободы»? А и впрямь — к чему?
Р.Балаян. Бердяев писал, что «свобода — это право на неравенство». Не может быть равных, все равно кто-то «равнее». Не ущемлять свободу другого — вот она, первая элементарная заповедь свободы. Почти не исполнимая. Не всякий оценит смысл свободы, зато полно людей, воспользовавшихся ею на свой лад. Та свобода, которая сейчас у нас, — это базар. Один не слышит другого, третий поливает всех. Будем надеяться, что это временный, переходный период. Культура свободы в обществе зависит от уровня сознательности обывателя. Этот уровень наживается столетиями нормальной социальной жизни. Подождем.
Л.Лемешева. После всеобщего обнажения и самообнажения (телесного и душевного), случившегося в последние годы, узнали ли мы больше правды о себе, о человеке вообще?
Р.Балаян. Лавина информации о мире, о человеке, изменения, которые обрушились на нас, оказались большинству не по плечу. Мы почему-то в первую очередь усвоили не лучшее из свалившегося на нас знания. Думаю, причина во внезапности, непостепенности перемен. Помнится, Карамзин утверждал, что сначала надо просветить народ в понимании того, что такое реформы, и лишь потом, может быть, перейти к ним. У нас все шиворот-навыворот.
Л.Лемешева. Чего ты не смог сделать из того, о чем мечталось в юности?
Р.Балаян. Не стал тем режиссером, о каком мечтал втайне. Скорее, из-за себя самого, из-за нехватки таланта. Рано пропало эго мое художническое — где-то в 1979 году. До этого думал, что я — два Эйзенштейна, вместе взятых. Тут ничего плохого нет — как раз важно, чтобы человек так думал о себе, иначе он ничего не сделает. Но я в какое-то мгновение понял, что не стану тем, кем мечтаю, и все стало на место. Спокойно занял свою нишу.
Л.Лемешева. Что помогало не просто уцелеть, а сохранять верность себе — в любых условиях, при любых режимах?
Р.Балаян. Помогало мое эпикурейское разгильдяйство — был и, надеюсь, остаюсь жизнелюбом.
Л.Лемешева. Ну, чего-чего, а разгильдяев у нас хоть пруд пруди… Не лукавь. Может, все-таки еще что-то держало?
Р.Балаян. В каком-то смысле я и впрямь не меняюсь. Был фраером, им и остался. Не старался и сегодня не стараюсь кому-то нравиться. Каким родился, таким и хочу умереть. Единственное, к чему всегда серьезно относился, — к чувству собственного достоинства. Если по-настоящему заденут, могу и убить. В гневе плохо себя контролирую, что, конечно, нехорошо. И еще одно, пожалуй, уберегало. Я не церковный человек, но всегда думал: «Ну, наверное, Он видит…»
Л.Лемешева. Какими своими фильмами доволен? Считаешь ли, что реализовал себя по максимуму? О каком невоплощенном замысле больше всего жалеешь?
Р.Балаян. Я спокоен за «Бирюка», «Полеты во сне и наяву», «Поцелуй», «Храни меня, мой талисман» и немножко — за «Ночь светла». Мечтал снять «Я назову себя Гантенбайн» Макса Фриша, «Буйволицу» Гранта Матевосяна. К сожалению, не удалось.
Л.Лемешева. Не кажется ли тебе, что из нашей жизни уходит поэзия? Мне нравится чья-то формула: «Поэтическое мироощущение — видовая цель человечества». Может, мы потеряли цель? Пошли не в том направлении? Переизбыток информации, клиповость мышления, похоже, ведут не к обогащению, а к оскудению души. Иногда у меня вообще возникает ощущение, что у людей — в массовом порядке — забрали душу. Какая-то эмоциональная анестезия, всеобщее «скорбное бесчувствие». Или тебе так не кажется?
Р.Балаян. Мы потеряли детскость восприятия. Рано стали вылезать из детских штанишек. Поэзия — это метафорическое мышление. Это когда ребенок спрашивает Бога: «А почему Ты боишься показаться людям? У Тебя что-то с лицом?»
Л.Лемешева. Когда стал продюсером, что было труднее всего в себе менять? Как совмещаешь необходимость быть трезвым прагматиком, иногда жестким к коллегам, товарищам, и сохранять в себе художника, поэта? Ведь твои фильмы — на самом деле киноромансы, где мелодия, ритм, интонация, нечто неуловимое, нежное были всегда важнее слов.
Р.Балаян. Не думаю, что стал продюсером. Я, скорее, что-то вроде директора фильма, как в доперестроечные времена. Некоторые почему-то стесняются этого и горделиво называют себя продюсерами. Продюсер — это поиск идеи, потом сценариста, потом режиссера и денег, дальнейшая реализация фильма — прокат и т.д. Ничего такого у нас нет, по-моему. Просто пользуются госденьгами, якобы добавляя и свои. А как совмещаю… Наверное, не очень. Со стороны виднее. Но хочется быть финансово независимым, не ходить с вечно протянутой рукой. В юности, когда считал, что «нам, творцам, все позволено», был вечно в долгах, отчего страдала моя семья. Когда насытил свое художническое эго, резко изменился. К тому же я люблю бытовой комфорт. Может, возраст сказывается. Часто думаю: вот бы нам стать, как Чехия. Чтобы красиво было, чисто, удобно…
Л.Лемешева. Не ты один любишь. По моим наблюдениям, все, у кого была хоть малейшая возможность, бросились делать «евроремонты». Киев хорошеет на глазах, хоть и всегда был хорош. Слушай, а может, мы и хотели-то стать всего лишь «буржуа», нормальными обывателями? И на том примириться с действительностью. Просто наслаждаться «божественностью повседневной жизни», как говаривал коренной киевлянин Виктор Некрасов… Но вот вечный парадокс: в 60-х — начале 70-х в Киеве была культурная среда, некий «питательный бульон» для художников. Сейчас его нет. Где черпаешь эту самую подпитку?
Р.Балаян. Тогда были кумиры, нравственные авторитеты. Самыми интересными людьми в Киеве были диссиденты. Я верил только им, восхищался их жертвенностью, потому что сам не способен к этому. Мне, конечно, ближе был круг Параджанова. Его присутствие в Киеве создавало ауру, атмосферу вечного праздника. Все хотели стать лучше, все ему подражали, иногда во вред себе. При отсутствии внешней свободы была свобода духа. И образец вкуса. Сейчас этого не осталось. Черпнуть негде. С уходом из жизни Параджанова и Ивана Миколайчука не у кого спросить, то ли ты делаешь, не заблудился ли. Спасают друзья, посиделки — обговоришь, послушаешь, отсмеешься — и вроде бы все нормально. Но новых художественных идей нет. К сожалению. Время другое и других. А вообще-то, все нормально, если относиться к этому без бурчания и тоски.
Л.Лемешева. Почему ты привязан к герою, которого сам не раз называл «слабым»? Что в твоем понимании «слабый человек»? А что — сильный? Почему твой герой не находил себе места в старой жизни и не находит в новой? Что мешает ему состояться? Реализоваться — не «благодаря», а «вопреки». Эталонный образец этого «вопреки» — Параджанов. А Иван Миколайчук, по-твоему, был слабый или сильный?
Р.Балаян. Слабый — значит, хоть иногда сомневающийся в своей правоте, в своих мыслях. Иначе это супермен. Мне супермены не интересны. Там нет тайны.
Л.Лемешева. Извини, Роман, а ты что же — никогда не сомневаешься?
Р.Балаян. Я сильный. Меня же интересуют люди менее толстокожие, легко ранимые, которые могут не выжить, потому что не принимают ту реальность, в которой приходится существовать. Мои герои — идеалисты. Они как бы один и тот же человек, но это не я. Часть меня. Видимо, что-то такое и во мне скрыто. Скрыто, может, даже от себя самого. Реализоваться «вопреки» не каждый может. Иван не был слабым, он был чересчур тонкий и поэтому очень уязвимый. Параджанов же — это вообще исключение из правил. Он — гений, на земле редко бывал, все время летал. В частной жизни он был всяким, позвольте мне это знать лучше других. Но как публичный человек планку всегда держал высоко. На той высоте, которую сам себе определил. Тут он был безупречен.
Л.Лемешева. То, что случилось с героем «Райских птиц» на Западе, где он утратил способность творить («летать»), — не напоминает ли наш нынешний опыт, растянувшийся на два десятилетия?
Р.Балаян. Согласен.
Л.Лемешева. Видишь ли ты героя «Полетов» с исторической дистанции хоть в чем-то иначе, чем в 80-е?
Р.Балаян. Не задумываюсь. Л.Лемешева. Жаль. Я вот к чему веду. Не кажется ли тебе, что поверхностность, легкомыслие, маска несерьезности (бывшие самозащитой в советскую эпоху у той части поколения, которая тебя всегда интересовала) сыграли в итоге с нами злую шутку? «Веселые прогульщики социализма» заигрались.
В массе своей мы остались инфантильными — то есть не стали взрослыми людьми, которые понимают свободу как ответственность. Мы не осмыслили по-настоящему наше прошлое, не додумали ни одну мысль до конца — ни тогда, ни теперь. Разбирались все больше со следствиями, а не с первопричинами. В итоге то, что осталось в бессознанке, по-прежнему влияет на наше поведение — и даже в большей степени, чем сознательная часть нашего «я». Зато мы упивались свободой слова. То есть «прогуляли (а точнее, проговорили) не только социализм, но и эпоху передела собственности, итоги которой, как русская зима, застали большинство врасплох. Согласен?
Р.Балаян. Ты сама на все ответила.
Л.Лемешева. Прости за многословие, но уж больно ты лаконичен. Пришлось вспомнить, что я — критик, классовый враг режиссеров. Продолжу, с твоего позволения. Заметь: сегодняшняя жизнь все больше смахивает на балаган. Засилье иронии, самоиронии, пародии, приколы, стёб… Когда-то ты снял «Храни меня, мой талисман» — глубокий и серьезный фильм о советских интеллигентах, которые пытаются восстановить оборванную связь со старой культурой, перепрыгнуть пропасть, отделяющую «нас» от «них», но — увы… Имитация, одежка с чужого плеча. Критики тогда недооценили фильм, потому что не совсем поняли, о чем он. А вот сегодня эта тенденция стала господствующей: подделка и подмена, всеобщая балаганизация и опопсовение (тема последних фильмов Киры Муратовой) стали нашим фирменным знаком. Только имитируем мы уже не «дух вольности дворянской», а «европейские стандарты». Получается сплошное псевдо. Я давно уже заметила, что совершенно бессознательно все талдычат словечко «как бы» — к месту и не к месту: как бы услышал… как бы сделал… как бы любовь… как бы искусство… А в итоге — как бы жизнь. Похоже, мы чувствуем себя самозванцами и уже не верим в собственную реальность. Что ты об этом думаешь?
Р.Балаян. Есть вопросы, которые должны занимать вас, критиков, а у нас, художников, рождать идеи, замыслы на эти темы. Пока у меня на твой вопрос ничего визуально не созрело. Скажу о другом, более мне близком. В ближайшее время я хочу вернуться к замыслу фильма, который возник еще лет десять назад. Там будет все тот же мой герой, но в нынешней ситуации. Он не понимает новой реальности, не принимает ее, не верит ей. Мораль и нравственность так изменились, что нормальный человек не может работать. Голова не работает, чувства не работают. Нет уверенности в завтрашнем дне. В том, что завтра проснешься — и будет утро. Ты все время обижен, унижен. Вдох есть, а выдоха нет. Герой себя чувствует даже не лишним человеком, а каким-то лишенцем… Ломать же себя, адаптироваться к новой и старой лжи, к разного рода подлости и низости — противно и тошно. Жить «вопреки» воли не хватает. Сильные мира сего проживут свою жизнь и без нас, чего о них рассказывать. Художника волнуют другие люди, которых больше. Они нуждаются в сострадании, в родственном внимании. Это будет мое прощание со своим поколением и своим героем. Последний поцелуй.
Л.Лемешева. Поговорим теперь о другом. Что произошло за двадцать лет с украинским авторским кино? Научился ли хоть кто-то снимать так называемое кино зрительское? Какие из фильмов произвели впечатление? Как относишься к последним лентам Киры Муратовой и Юрия Ильенко? Какие работы молодых дают надежду, что идет нормальная смена поколений?
Р.Балаян. А что, разве что-то произошло? По-моему, не произошло и не происходит. Киноотрасль рухнула. Наличие некоторого количества фильмов не означает, что у нас есть кинопромышленность. Нужен какой-то мощный толчок, импульс. Может быть, как в России семь-восемь лет назад, — разовый вброс государственных денег. Тогда на Госкино спустили 150 миллионов долларов, и киноотрасль заработала. В России вспомнили, что кино не только зрелище, но еще и пропаганда, и интеграция ментальности. У нас на эту тему сдвигов долго не было. Но совсем недавно усилиями главы Госкино Анны Чмиль и Союза кинематографистов удалось пробить Закон о поддержке производства национальных фильмов, о протекционистской политике государства. Я с законом еще не знаком подробно. Если для инвесторов он окажется непривлекательным и если Кабмин не кинет большую сумму в нашу отрасль, мало что изменится.
Что касается новых фильмов, к сожалению, я почти не хожу в кино. «Мазепу» Ильенко не видел, Муратову смотрел, но мне больше по душе ее прошлые картины. Такие шедевры, как «Долгие проводы», «Астенический синдром», «Познавая белый свет». А вот что делается в среде молодых, совсем не в курсе. Мне жаль, что не снимают, увы, уже немолодые Наталья Андрейченко, Сергей Маслобойщиков, Лесь Санин. Сделали по одному хорошему фильму (Сергей — два) — и всё. Есть Руденко, чьи курсовая и дипломная говорят о том, что он мог бы снимать нестандартное, занимательное кино. Но и он тоже, по слухам, не работает. Так что… кто там стоит за нами, старыми, почти неизвестно. Вообще-то, на мой взгляд, и дай бог мне ошибаться, нынешние молодые не готовы к тому, на что были согласны мы: снимать без вознаграждения, лишь бы такое кино, какое ты сам хочешь. Новое поколение более прагматично и меркантильно. Без денег — ни шагу.
Л.Лемешева. Ты — человек мира: армянин из Нагорного Карабаха, живущий на Украине, много снимающий в России, часто бывающий на Западе, в бывших советских республиках. Всех поочередно видишь с дистанции. В чем, по-твоему, ошибки России? Украины? Почему кино на всем постсоветском пространстве (если судить по ежегодному Кинофоруму стран СНГ и Балтии) до сих пор депрессивное по тону и смыслу? Что потерял бывший советский человек? Что случилось с интеллигенцией? Почему перемены принесли почти сплошь разочарование? Может, дело в том, что мы привыкли жить воображением, в плену своих иллюзий, а реализация грезы всегда разочаровывает и опустошает? Или просто были грубые ошибки в социальной и культурной политике?
Р.Балаян. Россия никак не расстанется с советско-имперским комплексом, Украина — с той вторичностью, которая была в ее историческом прошлом. Тоталитарная беспощадность политического руководства России соответствует тотальной беспомощности Украины. Если мы уже суверенное государство, пора перестать мыслить по-рабски. И только избавившись вчистую от этого комплекса, научимся разговаривать и действовать на равных. И с Россией особенно.
Вообще-то, бывший советский деятель культуры потерял пространство, масштаб — раньше я интересовался, что там происходит в киргизском кино, в эстонском и т.д. Сейчас мы замкнулись, ни о ком ничего не знаем и от этого во всех отношениях сузились. Раньше ты хотел обаять всех, сейчас — дай бог своих. Никакой ностальгии по советской власти у меня, естественно, нет и быть не может. Но чистоту и честность советских интеллигентов не променяю на мораль нынешних, самых успешных. Да, на Западе засыпают и просыпаются с мыслью о прибыли. Но у них это сложилось давно, работают какие-то свои механизмы и противовесы. У нас пока бизнес — занятие греховное.
Сегодняшний интеллигент стал почти таким же обывателем, как и все. Во-первых, он обнищал еще больше, чем при советской власти, особенно на фоне новых стандартов жизни. Но главное — он вдруг понял, что от его взглядов ничего не зависит. Он потерял свое былое влияние — и это его пригнуло, что ли. По чести, интеллигенция проиграла всё. Ее использовали — чтобы не сказать слова грубее — в своих целях и еще не раз используют.
Л.Лемешева. Как всегда, по Герцену: «Мы проломили стену, а в нее хлынули другие»…
Р.Балаян. Что касается художников, то мы могли интересно мыслить только в той клетке, где нас держали. Потом дверцу клетки открыли, а крылышки-то способны облететь только пространство клетки. Чтобы полететь дальше — размах не тот. И еще долго-долго надо будет разминать эти крылышки. Боюсь, не год и не два… Не знаю, как насчет всей интеллигенции, а вот художник всегда был и должен оставаться в оппозиции к власти. К любой. Может, тогда мы выйдем из художественного оцепенения.
Л.Лемешева. Украина свободу не отвоевала, ее подарили. Вольноотпущенный раб еще долго остается рабом по духу. Но случился Майдан. Не революция, конечно, но большой энергетический взрыв, который многое изменил в национальном самосознании (тут, кстати, и ответ на вопрос «к чему стадам дары свободы»). Меня лично как человека киношного больше всего поразила художественная, эстетическая сторона этого события. Во-первых, буквально воплотилась мечта шестидесятников: не поодиночке, а всем миром «выйти на площадь». С другой стороны, это был триумф, реализация самых несбыточных притязаний украинского поэтического кино. Даже Параджанов — дай ему миллионы — не смог бы придумать и организовать такую «массовку» — красивую, мощную, достойную. Прямо-таки мегарежиссура, о которой грезил радикальный Юрий Ильенко… К чести твоего ученика Сергея Маслобойщикова — в фильме 1994 года «Певица Жозефина и мышиный народ» он сотворил художественный образ, спрогнозировал то, что произойдет на киевских улицах и площадях лет через десять. Какова художественная интуиция! А теперь ты расскажи о своем личном отношении к Майдану — тогда и сейчас.
Р.Балаян. Майдан был прекрасен, он рушил старое и вселял надежды. Несколько месяцев вместе со всеми я жил этим. Увы, уже через год порыв увял, не поддержанный серьезной системной работой и власти, и общества в целом. Оставались только яркие политические ток-шоу на телевидении. Я, как наркоман, пристрастился к ним, смотрел часами. Жена возмущалась, а я ей: «Ты что! Это же концерт! Спектакль! Какие первоклассные актеры… Парад лицедеев…» Это надо смотреть. Прочищает мозги, избавляет от иллюзий незрелого сознания.
Л.Лемешева. Согласна. И последний вопрос — из сотни незаданных. В России модно считать, что для свободы и демократии она не созрела. А Украина?
Р.Балаян. Да простит мне все постсоветское пространство, но, по мне, демократию здесь поняли по-своему. По-советски, опять же. Что же касается свободы, давай лучше скажу тост. Я услышал его впервые у нас в горах шестнадцатилетним. Наш сосед долго слушал застольные разговоры о свободе, а потом поднял бокал и сказал: «Я хочу выпить за дерево, которое стоит в воде, но умирает от жажды».
Искусство кино №4, Апрель 2010
http://kinoart.ru/2010/n4-article20.html
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Суббота, 15.10.2011, 09:14 | Сообщение # 12 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| Роман Балаян: Кинорежиссура – не царское дело
Кинокартина режиссера Романа Балаяна «Райские птицы», повествующая о судьбе писателей-диссидентов в начале 80-х, была показана в Лондоне, Варшаве, Париже и совсем недавно, в рамках Фестиваля современного кино стран СНГ, в Праге. О предпоследней роли Олега Янковского, Сергее Параджанове и искусстве безделья с Романом Балаяном беседовала Лорета Вашкова. Но сначала о том, как «Райских птиц» принимали зарубежные зрители.
«Как ни странно, за рубежом лучше, чем в Украине и в России».
- Чем Вы это объясняете?
«Как бы в Украине и в России обо всем этом якобы знают уже, - о том, какое было КГБ, а Запад еще не накормлен этим».
- Вы задумывали этот фильм как философскую притчу? С каким чувством – как бы Вам хотелось – уходил зритель, и этот иностранный зритель?
«С комом в горле, я рассчитывал, что зритель уйдет с комом в горле, особенно у тех, кто не знал жизнь творческих людей, потому что колхозники, рабочие, они нормально жили, а творческие люди были унижены. Их человеческое достоинство, честь были унижены, доведены до нуля, потому что советская власть не признавала личности - ты будешь винтиком, гаечкой, и мы будем тобой управлять…».
- У Вас - я об этом слышала, бывают периоды, когда Вам просто не хочется снимать кино и вы делаете перерыв…
«Пять лет…»
- Да, пять лет… Вы умеете представить себя в роли нережиссера, а в какой-то иной ипостаси, если бы таковое происходило и повторялось…
«Нет, я замечательный бездельник, время между фильмами мне доставляет большое удовольствие, я нахожу время встречаться с друзьями, ходить по галереям, болтать, шататься, пить, есть… Я такой эпикуреец. А когда кино снимаю, замысел сценария мне всегда нравится больше, чем когда я начинаю снимать, потому что мне уже неинтересно».
- Вы как-то сказали, что у Вас исчезают определенные черты, когда начинаете снимать. Как Вы восстанавливаете себя, личное равновесие?
«Во время съемок не могу восстановить, я не люблю кино, это производство: 40-50 человек, свет, дождь или снег, или что там еще, я называю кинорежиссуру «не царское это дело».
- В «Райских птицах» снимался Олег Янковский, это пусть и не последний его фильм…
«Предпоследний…»
- Да, предпоследний, но тут он предстает нашим современником, потому что в «Царе» и в «Каренине» все-таки присутствует какой-то исторический водораздел…
«Это сюжет 81-й года…».
- Да, но я считаю, что это все-таки наш современник, мы это время пережили. Как он к этой роли относился? Каким он Вам запомнился на съемочной площадке?
«Я помню одно, он долго сопротивлялся, чтобы подняться в воздух, потому что надо цеплять ремни – знаете, я кричал – давай, но он – боюсь, а когда подняли, он не хотел опускаться, все хотел летать, летать… Я с ним всегда легко работал, мы друг другу верили, я с ним снял шесть фильмов – больше, чем все другие…».
- Роман Гургиевич, в Вас как-то аукается Прага, Чехия, или, может быть, какие -то чешские фильмы, чешские книги?
«Прагу я очень люблю, я здесь восьмой раз, у меня здесь друзья. Конечно, красивее города нет, это понятно … Да многие фильмы, особенно 60-70 годы, колоссальные фильмы! Также как и в СССР, тоже 60-70 годы, дальше были хорошие фильмы, но шедевров не было».
- Вы сняли ранее также интересный, на мой взгляд, фильм «Ночь светла», о слепоглухонемых детях. Откуда Вы черпали материал для этого фильма?
«Это по книге, но в книге не было, что герои слышат, что они говорят, я все это придумал, а вообще, конечно, ходил по этим интернатам, смотрел. Дело в том, что слепоглухонемые… они, как сказать, смотреть невозможно… Поэтому я выбрал красивых, еще не настолько лица изменены, хотя у меня только один слепой, это тот парень постарше, а все остальные - нормальные. Девушка - это вообще балерина, все думают о ней, что она слепая, мальчик не разговаривает, а видит хорошо, но я всех убедил, что это слепоглухонемые. Мне не чуждо чувство сострадания, я же оглядываюсь, когда вижу. Слепые, глухие, инвалиды - я всегда останавливался и смотрел, мне всегда было тяжело на сердце. Я помню, мне было 13 лет, я впервые увидел в горах женщину без руки, это было для меня ужасно, я километр шел за ней, я не понимал этого. Видать, это чувство осталось. Я считаю, что чувство сострадания сильнее чувства любви, потому что любовь может меняться, завтра полюбишь другую… Если в тебе нет сострадания, ты можешь не считать себя человеком – в моем понимании».
- Еще Вы сняли фильм «Ночь в Музее Сергея Параджанова» …
«Да, документальный. Ну я - поскольку все так заняты Параджановым, - каждый, чтобы поехать за границу, пишет о нем, снимает… Я просто снял его музей, его работы, и как мне кажется, лучшие его работы, потому что я считал, что в работах этих за Сергеем нет цензоров, он что хотел, то и делал, а в кино это отрежут, то отрежут… Я приехал в Киев и год с ним не хотел знакомиться, потому что не знал, что это за режиссер, потом в 1967 году я у него работал ассистентом в «Киевских фресках», в кинопробах, но фильм запретили».
- Что Вам вспоминается о нем?
«Безумная щедрость, радость, когда он видел таланты молодых, он нас всех очень поддерживал. Кто-нибудь что-нибудь снимет, он кричал, что это гениально, хотя не знаю, было ли это так гениально … Он умел радоваться чужим успехам».
- Вы внутренне регистрируете, когда начинается, может быть, какой-то творческий зуд, какая-то тема, это состояние?
«Ну да, четыре месяца назад я захотел снимать; есть сценарий, который мы с одной авторшей написали аж в 2001 году, но буквально три дня назад я перехотел. Продюсер в ужасе, потому что я позвонил, что не буду делать, а он на это бросил деньги. Но все, не хочу…»
- Вы чувствовали, что перегорели на корню?
«Да, вдруг в один момент, вот у меня бывает… такое мгновение, вот как в 1979 году меня перестал интересовать кинематограф, так и сейчас … Я просто подвел людей - там масса людей должна работать в этом проекте, а я, видите ли, решил, что не буду снимать…».
- То есть, Вы непредсказуемы?
«Нет, я предсказуем, но очень редко в жизни бывают такие моменты».
12-05-2010 16:45 | Лорета Вашкова
http://www.radio.cz/ru....oe-delo
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Суббота, 15.10.2011, 09:14 | Сообщение # 13 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| Роман Балаян: «Я никогда не снимаю то, что было, я снимаю то, что могло бы быть»
Кинорежиссёра Романа Балаяна называют мэтром отечественного кино, а его нетленную кинокартину «Полёты во сне и наяву», за которую режиссёр был удостоен Государственной премии СССР, — легендой советского экрана. Сам же Роман Балаян говорит о себе, как об украинском режиссёре армянского происхождения, снимающем русское кино.
Главный тип балаяновского героя — нелюдимый человек, которого раздирают противоречия, который не может найти своего места в окружающем мире. Роман Балаян снял немного фильмов, но они неизменно вызывают интерес зрителей и высокую оценку критиков. А не так давно у режиссёра появился новый повод для гордости — его фильм «Райские птицы» завоевал кинопремию «Ника» как лучшая картина стран СНГ и Балтии. О невидимом гипнозе, голливудском кино и о режиссёрской дружбе известный кинорежиссёр Роман Балаян рассказал в интервью шеф-редактору «пражского телеграфа» Наталье Судленковой.
- Если актёр недисциплинированный или имеет тяжёлый характер и не желает делать так, как требует от него режиссёр, или у него просто что-то не получается… Как в этом случае ведёте себя Вы? Кричите на своих актёров в процессе съёмок?
- Нет, я не кричу. Когда в моих фильмах играли Олег Янковский или Александр Абдулов, я мог сказать им: «Боже, как бездарно!» Но они понимали, что это ирония и не обижались. Хорошо это или плохо, но я считаю, что занимаюсь невидимым гипнозом. Т.е. артист иногда даже не понимает, почему он делает это так, а не иначе. Я же так обаятельно преподношу артисту идею, что, в конечном счёте, он думает, что сам это сочинил. Точно как в детском саду — ребёнок должен ощутить, что он сам догадался и добился этого, а хорошая воспитательница должна убедить ребёнка в том, что это его идея. Тогда и ребёнок счастлив, и воспитатель доволен. Именно так должен работать режиссёр.
- То есть Вы хотите сказать, что артисты — это большие дети?
- Артист — это очень зависимая профессия, женская по своей сути: кто возьмёт, кто пригладит, кто позовёт, кто заплатит. Но при этом, конечно, и гениальная профессия.
Если сравнить сегодняшнюю эпоху и времена развитого социализма, то сейчас намного больше свободы, но, кажется, сложнее с деньгами.
- Что Вы думаете по этому поводу?
- У меня этой проблемы нет, но есть другая. До перестройки у нас, режиссёров, писателей и т.д., появлялась художественная фантазия от того, что мы сопротивлялись тому строю, в тайне или явно — это не важно. Это нас питало, будоражило. А когда пришла сегодняшняя свобода, мы не знали что снимать — о любви или о чём-то другом… Таким образом, моё поколение потеряло себя.
- В последнее время складывается такое ощущение, что для того, чтобы фильм был коммерчески успешен, он должен быть похож на голливудское кино, что Голливуд — это большой завод, который диктует свои условия в области кинематографа…
- Да, конечно. Сейчас в России большинство фильмов — это своего рода калька с американского кино. Особенно это касается блокбастеров и детективных фильмов — это калька, временное подражание. Сейчас зритель смотрит в основном американское кино, прокат тоже весь американский, как и доллар во всём мире. Кино — это искусство и бизнес, иногда это может сосуществовать, но чаще всё же только бизнес. Основная цель Голливуда — заработать на фильме как можно больше. У нас, в СССР, писали, сколько зрителей посетило фильм, а американцы пишут, сколько миллионов долларов заработал фильм за неделю — в этом разница, и на этом они задавили весь мировой кинематограф.
- А что лично Вас не устраивает в голливудском кино?
- Если взять американское кино 90-х, то оно похоже на жизнь — артисты играют о том, что было и есть. Я же никогда не снимаю то, что было, я снимаю то, что могло бы быть. Я очень ценю это в фильмах. Если в фильме нет тайны, то он для меня неинтересен. Кроме того, американское кино крутят в залах мультиплексорах, где весь зал грызёт поп-корн, и фильм должен перебить этот шум. Американская драматургия достигла того, что так захватывает, что шум попкорна не мешает, но все кинотеатры крутят очень громко, и от этого исходит какая-то фальшь. В американском кино это не всегда ощущается, потому что идут субтитры, да ещё и на английском. А когда громко крутят наш фильм, звучит как-то фальшиво. И чем громче, тем больше выясняется фальши, потому что поднимаются либо высокие частоты, либо низы, и от этого актёр становится якобы фальшивым.
- И всё же есть такие фильмы, которые Вы смотрите с удовольствием?
- Я иногда смотрю фильмы, только когда жена смотрит их по телевизору, и просто некуда деваться. Или когда друзья или знакомые силой затащат меня в кино, если они, например, авторы этих фильмов. Как и критики, режиссёры привередливы к другим — ты посмотришь и делаешь свой фильм из их сюжетов по-своему, это мешает искреннему непосредственному восприятию. Конечно, бывает, что кино тебя так захватывает, но таких фильмов мало. Есть фильмы элитарные, есть жанровые, как у нас говорили, «для народа». Тем не менее, когда в 79-м вышел «Москва слезам не верит», народ был безумно доволен, а критики критиковали. Только фильмы двух знакомых режиссёров мне нравятся, это я и Никита Михалков, которого все нынче так не любят.
- Почему же к Михалкову такое отношение, может, ему просто завидуют?
- Да, наверное. Элемент завести к нему давно есть, а на самом деле он себя противопоставляет многим, а многие противопоставляют себя ему. Помню, когда он снял «Механическое пианино», а до этого ещё два великолепных фильма — «Свой среди чужих, чужой среди своих» и «Раба любви», — критиковали все жутко, но позже вдруг они изменили мнение по поводу этих фильмов.
- А насколько лично для Вас важно мнение критиков? Вы прислушиваетесь к их высказываниям?
- Плохую критику читаю, а хорошую зачем?!
- А когда читаете плохое, делаете из этого для себя какие-то выводы?
- Это раньше критики были интеллигентами, они могли ругаться, но не так, чтобы озлобить автора. Сейчас же критики пишут по-хамски, раздражает сам их тон. Может, ты и сам знаешь об этих недостатках, но то, как критики сейчас об этом пишут, очень раздражает. Этого сегодня слишком много. А по большому счёту, кто такие критики? Это не получившееся режиссёры. Они что-то хотят восполнить в себе, и иногда это выглядит очень по-хамски. Я говорю о 80% критиков, но не обо всех.
- Вы сказали, что фильмы не смотрите. Есть что-то такое, что Вы любите смотреть?
- Я люблю смотреть бокс и баскетбол, в который играют чернокожие ребята. Белые тоже играют в баскетбол, но они близко прыгают к сетке, а негры не прыгают, они летают, и это для меня цирк. Или, например, темнокожие боксёры выходят лупить друг друга — они умеют держать удары, а белые просто занимаются боксом. Или лёгкая атлетика, но только на короткие дистанции (100-200 м), — это тоже чудо, это не люди, а какие-то машины. А вот футбол я не смотрю, мне неинтересно, могу даже уснуть, хоккей тем более. Вообще мне не нравятся коллективные и зимние виды спорта, может, потому что вырос я в жаре, на лыжах не бегал, на коньках не катался.
- А возможна дружба между режиссёрами? Вот, у Вас, например, есть друг-режиссёр?
- Да! Я до сих пор дружу с Никитой Михалковым и Серёжей Соловьёвым. В Киеве — с Михаилом Беликовым, Вячеславом Криштофовичем, а также с Андреем Смирновым, хотя он много не снимает. Я со всеми этими режиссёрами в приятельских отношениях.
- Когда Вы встречаетесь со своими друзьями-режиссёрами, о чём беседуете?
- О женщинах, о политике… О чём ещё можно говорить?! Не люди что ли?!
- А о других фильмах?
- Иногда поносим или восхищаемся…
- А чаще всё же приходится поносить или восхищаться?
- Чаще мы встречаемся за столом, поэтому зачем нам всё это нужно. Мы хохочем, веселимся, анекдоты рассказываем, это тайм-аут, мы же не на каком-то хозяйственном совете или семинаре. Может возникнуть, конечно, разговор о каком-то фильме в хорошем или плохом смысле на минуту — две. А так — мясо, веселье, выпендривание друг перед другом остроумием. Такой душевный антракт.
4 ноября 2010
http://ptel.cz/?tag=roman-balayan
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Суббота, 15.10.2011, 09:15 | Сообщение # 14 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| «Элементарный везунчик» Роман Балаян
Одному из самых ярких, талантливых режиссеров Украины, автору культового фильма начала 80-х «Полеты во сне и наяву» 15 апреля 2011 года исполняется 70 лет. Эта дата никоим образом не рифмуется с обликом полного энергии и творческих планов, вальяжного, моложавого, ироничного и не по-современному искреннего человека. Однако дает повод для разговора с ним. Без галстука.
- Роман Гургенович, вы родились и выросли в Нагорном Карабахе во время войны, когда хорошие и плохие человеческие качества наверняка обнажались, приобретали идеальные или утрированные (как хотите) очертания. Когда вы впервые стали осознавать, что такое «хорошо» и что такое «плохо»?
- С утра человек может быть плохим, к полудню – хорошим, а вечером – совсем неприятным. Я бы посмотрел на этот вопрос шире. Существуют, например, два писателя – Толстой и Достоевский. У Льва Николаевича все образы монологичны. Заявленные раз и навсегда. Возьмем Волконского... Замечательный человек! Во всех своих проявлениях. У Федора Достоевского кардинально иные герои: поначалу они совершают добрые поступки, потом преступления, затем каятся… И во всех них – Его Величество Человек! Конечно же, я могу разобраться: что «правильно» - что «дурно». А вот «плохой – хороший» человек… Догадываюсь. Но не всегда.
- Если откровенно: за что-либо, содеянное в детстве, сегодня стыдно? Ведь ни для кого не секрет, что дети зачастую бывают немотивированно жестокими.
- Да нет… Хотя помню: мы с одноклассниками (где-то классе в 8-9-м) увлекались игрой в настольный теннис – в спортивном зале стояла доска, на которой мы и состязались по ночам. Кстати, играл я хорошо, даже чемпионом школы был. Однажды утром, когда уходили из спортзала (ночной сторож, инвалид , спал), увидели банку масляной краски. И мы разрисовали ему лицо – намалевали усы, бороду, брови… А когда пришли на занятия, выяснилось, что сторож не мог открыть ни глаза, ни рот. Все, конечно, поняли, чьих рук дело… Этот случай помню по сей день.
- Как ни банальна фраза: «Жизнь подобна зебре – черные и белые полосы чередуются», приходится с ней соглашаться. Чего в вашей жизни было больше?
- Если говорить о творчестве, коллеги нередко жалуются: мол, в «наши» времена не давали снимать то, что хотели, существовала цензура и так далее…У меня подобное было, но я не люблю это вспоминать. А вот в финансовом смысле мрачные периоды помню. Ведь я, по сути, лишь в 94-м или 95-м году впервые принес в семью приличные постановочные. Когда снял «Первую любовь». Первая белая полоса – финансовая.
Что касается грустных моментов в личной жизни? Уход мамы и брата… Более ничего плохого, пожалуй, не происходило. Тьфу-тьфу. Наверное, я был слишком большим жизнелюбом. Должен признаться, что по жизни я – элементарный везунчик. В моей судьбе больше фарта, нежели таланта. (Улыбается)
- Вы кокетничаете?
- Ну вот, говоришь правду - уличают в кокетстве. Той степени таланта, которую я предполагал, - нет. Мое «эго» увяло где-то в 79-м году, когда пришло понимание, что я не тот режиссер, какого сам себе придумал. Воображал – стану Феллини, или кем-то из великих. И вдруг осознал: кто я и каковы мои возможности. Однако, как ни странно, меня данная констатация не озлобила – снял «Полеты…», выплеснул желчь и стал еще лучше. По-человечески. Меня, к сожалению, вообще больше волнует, что обо мне говорят как о личности, нежели как о режиссере. Первый признак, что уже можно не работать.
- Тем не менее, насколько знаю, вы приступили к съемкам нового фильма?
- Еще в 90-х годах я придумал «Ангела-хранителя», подал заявку на фильм, но затем распрощался с этой затеей. А сейчас обратился к профессиональному драматургу: мне уже прислали часть сценария, однако, если он будет кардинально отличаться от заявки, – делать картину не стану. Все прояснится к 15 мая.
- Вы как-то сказали, что с уходом Олега Янковского потеряли ориентацию в актерском мире, поскольку многие роли в своих фильмах «примеряли» конкретно на Олега Ивановича. Неужели среди современных артистов нет никого, кто был бы вам любопытен?
- Не обижая многих, могу сказать, что единственный, кто мне интересен, это Евгений Миронов. Он разный. Можно сказать, почти не играет себя в предлагаемых обстоятельствах. А это сложно – изображать не себя. В моих картинах – «Полеты во сне и наяву», «Храни меня, мой талисман», «Поцелуй», «Филер» - Янковскому вообще не нужно было играть. Олегу следовало просто отказаться от неких штампов, которыми он, как и всякий актер, пользовался, и оставаться самим собой. Мне был интересен человек именно с такой органикой, как артист Янковский. Через нее я мог выразить свои мысли об интеллигенции. Поскольку также почему-то считал себя интеллигентным человеком. (Улыбается) А фильмы, которые я перечислил, - в общем-то, о судьбе интеллигенции Российской империи или бывшего Советского Союза.
- Можете представить их черно-белыми?
- Конечно. Из всех снятых мной картин, пожалуй, только «Бирюка» оставил бы в цвете. Там лес, богатство красок – жалко было бы их потерять. И вообще, думаю, в мире нет ни одного приличного режиссера, не мечтающего снять черно-белое кино. Кроме, наверное, Параджанова и Гринуэя. Их цвет в кино – это совершенно другое. Я, кстати, люблю графическое изображение не потому, что противопоставляю его колористике. Просто, цвет – своеобразное приближение к жизни. Некое подражательство, обезьяньичанье. Проведу параллель: кино и театр. В театре между публикой и сценой существует занавес, разделяющий эти миры. Так вот: лишь два контрастных цвета – черный и белый на полотне в кинозале – условная завеса между зрителем и экраном. Признаюсь, я бы с удовольствием снимал черно-белое кино. В нем скрывается тайна. Именно потому, что в жизни все в цвете, а в ч/б – нет.
- Кстати, я слышала такую историю: человек посмотрел монохромный фильм. Через некоторое время его спросили, какого цвета было пальто у героя, и он, не задумываясь, ответил: «Темно-зеленое». Как объясните сей феномен?
- Воображением. Зритель - невольный соучастник действа: ему показывают черно-белый пейзаж, но он ведь помнит, что река – синяя, а роза – желтая… В таком кино больше авторского начала, не зря арт-хаус тяготеет к подобному стильному, лаконичному изображению. В нем есть мистика, загадка. Я называю это соучастием, сопереживанием, сомыслием.
- А в быту черно-белая гамма не кажется вам однозначной?
- Если говорить о мышлении – это плохо, прямолинейно: неумение анализировать, подвергать сомнению задуманное, сделанное. Не в обиду никому, но я не приемлю актерскую школу, преподаваемую в Украине. Равно как и в Армении. Похоже, артистов учат приблизительно так: плОхОй – хОрОший. Злой – добрый. А между этими качествами – тысяча нюансов. Тысяча! Обобщая, скажу: когда человек не черно-бел, он – не масса. Подобные личности на митинги не ходят. Правда, граница между добром и злом – и бесконечна, и на расстоянии миллиметра.
- Самое темное человеческое качество, на ваш взгляд?
- Как кавказец, не люблю скупых и беспринципных, подхалимов и подлиз, а также конформистов.
- А самые светлые черты, характеризующие homo sapiens?
- Честь и достоинство. Господи! Если эти качества у человека есть, и он умеет их защитить, то принципиален и порядочен.
- В таком случае, какого цвета, например, юмор?
- Юмор? Цвета радуги. Всех цветов. Юмор ведь не только умение смешить, рассказывать анекдоты и быть интересным в обществе. Это отношение к себе.
- Вы когда-нибудь хотели узнать свою судьбу? Интересовались белой или черной магией? Обращались к гадалкам?
- Это интересно. Но лучше подобных вещей не делать. Как-то одна старуха в Коростышеве предсказала, что я проживу до 86 лет: мне сделают некую операцию, и если она пройдет удачно – судьба подарит еще 12 лет жизни. Моя первая реакция: «Вы что, с ума сошли?! Мне ведь важно, чтобы друзья и приятели находились рядом». А если их уже не будет?
- Кого из ушедших друзей не хватает более всего?
- В Киеве – Константина Ершова («Вий», «Грачи» - Авт). Мы дружили вчетвером – он, я, Вячек Криштофович («Одинокая женщина желает познакомиться», «Ребро Адама», «Я тебя люблю» - Авт.), Миша Беликов («Ночь коротка», «Как молоды мы были» - Авт.). Искренне помогали друг другу. Костя - наиболее благородный среди нас, самый образованный, аристократичный и нежный товарищ. Да… Мы очень часто вспоминаем его: «А помнишь, Кот сказал?..» Равно, как в Москве Пашу Лебешева (российский кинооператор – Авт.). В последние годы его жизни многие думали: Паша заматерел, стал халтурить… Теперь же, когда собираемся, только о нем и говорим – об остальных пресно и скучно! Паша – экстраверт, матерщинник, а Кот - совершенно иной. Интраверт. Вот этих людей очень недостает.
Сегодня в Киеве наиболее близки мне Миша Беликов и Коля Рапай (заслуженный художник Украины – Авт.). Колю вижу каждый день. Он - человек моей волны. Когда встречаемся без посторонних – поем или танцуем. Короче – валяем дурака. (Смеется) Проведу два часа в его обществе: бодрит, будто физкультурой позанимался. Или Чарли Чаплина насмотрелся…
- В апреле вы отмечаете юбилей. Друзья, коллеги наверняка уже озадачены выбором подарка. А что из презентованного ранее запомнили больше всего?
- (Смеется) Мне 50 лет. За день до дня рожденья я должен улетать из Москвы во Францию. И вдруг в посольстве сообщают, что вылет переносится на 17 апреля. Саша Абдулов и Олег Янковский уговаривают меня отметить юбилей у Абдулова на даче. Гостей понаехало человек 70. Привезли массу подарков. Все их складировали в «мерседес» какого-то армянина. Я этого человека хорошо запомнил: он весь вечер разговаривал с кем-то во дворе, и у него была огромная кипа долларов! После вечеринки гости разъехались, а я остался ночевать на даче. На следующий день в 9 утра объявился Шура Атанесян (кинорежиссер, продюсер – Авт.) и сообщил, что ему позвонила жена этого армянина и сказала, что он ударился в бега в связи с какими-то своими проблемами. Когда друзья узнали об этом, Ярмольник долго сокрушался: «Я тебе потрясающий виски подарил! В Москве ни у кого такого не было!» Эту историю я хорошо запомнил! (Смеется)
- А как пройдет нынешний юбилей, уже решили?
- Коллеги предлагали отметить его широко, как шестидесятилетие, которое прошло в бывшем Октябрьском дворце. Но я против таких помпезных церемоний, как, впрочем, и десять лет назад. Когда-то делился мыслями по аналогичному поводу с Марчелло Мастрояни: «Если бы был богатым, арендовал бы на юбилей большой теплоход, на котором поместились все мои друзья, и нам не нужно было бы даже сходить на берег…» Мастрояни согласился: «Это и моя мечта тоже, но только без моих друзей!» (Смеется) А если серьезно: планирую уехать с женой, а, может, и с детьми, в Париж. Тем более, там 14-го планируется показ моего фильма «Ночь светла».
- У вас двое детей – Карина и Сурен. Ребята оправдали отцовские надежды?
- Конечно, я беспокоюсь за детей, но доволен, что они, на мой взгляд, глубоко порядочные люди. Умеющие дружить. Быть щедрыми. Есть тайные мысли, как у любого родителя, но это не предмет журнальной статьи.
- А кем вы хотели бы видеть внука?
- Об этом рановато говорить. Ему 11 лет. Но поскольку внука зовут Роман Балаян, хотелось бы видеть его тем, кем не стал я.
Ирина Гордийчук, журнал Clash, 04-04-2011
http://www.telekritika.ua/daidzhest/2011-04-04/61681
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Суббота, 15.10.2011, 09:15 | Сообщение # 15 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| Кинорежиссёр Роман Балаян сегодня отмечает 70-летие
Роман Балаян сегодня принимает поздравления с 70-летием. В интервью он часто называет себя «режиссёром-любителем» - в отличие от коллег-«профессионалов», способных исполнить любой «социальный» или продюсерский заказ. Но гением режиссуры Балаян считает… писателя Габриэля Гарсиа Маркеса. И вслед за ним во главу угла ставит не поступки героев – а чувства. Рассказывают «Новости культуры».
В кино он вошел скромно и как будто без претензий на новый стиль. Три года не мог снять первый фильм – не на что было. Когда деньги все же появились – картину сделал, но понял, что перегорел. Вторая лента – и снова неудача. Теперь шутит: хорошо, что вовремя на помощь пришли Чехов и Тургенев.
«Меня постоянно просили вырезать то одно, то другое, я ничего не убирал, - рассказывает режиссер. – Это не в смысле, что я такой. Я никогда не был диссидентом. Я просто считал, что этим неприлично заниматься».
В конце 70-х о нем, наконец, заговорят – коллеги, зрители. Премьера «Бирюка» по Тургеневу пройдет ни где-нибудь – на Берлинале. А после – снова простой, пятилетний, для Балаяна как будто бесконечный, многое перевернувший в нем самом и в его кино. Без этой вынужденной передышки, может, и не было бы «Полетов во сне и наяву» – таких, кажется, невозможных в советском кино.
Режиссер, создающий настроение, ловец самых тонких, почти незаметных человеческих чувств. Балаян позволил себе полностью перекроить сценарий Мережко, вместо главной роли отдать Михалкову лишь маленький эпизод, этот ураган эмоций – Людмилу Гурченко – сделать такой кроткой и мечтательной. И до последнего дубля сомневаться: достойным ли будет это кино.
«Вот как только я придумал, что Янковский в стогу зарывается, я понял, что мы сняли приличную картину. Олег выбежал из стога, бегал, мы не могли его поймать, и кричал: Канны, Канны!!!», - рассказывает Балаян.
В Каннах за этими полетами наблюдать будут пристально, назовут «социальным исследованием», но оставят вне конкурса. Балаян продолжит создавать кино о своем герое. «Поцелуй», «Филёр», совсем недавние «Райские птицы» - его упрекать будут: снимает один и тот же фильм. О тех, кто не идет по широкой дороге – всегда на обочине.
Это потерянное поколение он найдет и в XIX, и в XX веках. Эти скитания, этот бесконечный поиск себя самого. И невостребованность его героя, доходящая до физических страданий. Фильмы Балаяна как постоянная попытка найти и вернуть какое-то сладостное мгновение, которое, знаешь, все равно никогда не повторится.
«В нем есть какая-то внутренняя мелодия, какая-то песенка о жизни. И он снимает эту песенку, – говорит кинодраматург, писатель Рустам Ибрагимбеков. - Когда он начинает работать – это радость для всех, потому что он снимает так легко, так беззаботно, так никого не мучая».
Фильм, навеянный пушкинской строчкой, то ли документальный, то ли художественный. Атмосферу этой Болдинской осени передать можно было только так: заставить актеров забыть о сценарии и постоянно импровизировать. Под строгим контролем Романа Балаяна. Себя он называет «милым детским воспитателем», который все равно вынудит артиста делать только то, что режиссер захочет.
«Он мне, помню, в «Полетах», говорил: улыбайся! Я говорю: Ром, почему я должен улыбаться?! Улыбайся! Я не понимаю, почему я доложен улыбаться, ты можешь мне объяснить? А, надоел! Улыбайся! Вот вам и вся импровизация. Но понимаете, он всегда знает, что он хочет», - рассказывает Олег Меньшиков.
Желание дня сегодняшнего: снять то, что не давали в советское время. Знает: «доброжелатели» снова скажут – скучно, такое уже видели. Но все равно смотреть будут и узнавать без титров – такой лиричный с пронзительной, щемящей грустью стиль Романа Балаяна.
15 апреля 2011
http://www.tvkultura.ru/news.html?id=648288&cid=178
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Суббота, 15.10.2011, 09:16 | Сообщение # 16 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| Роман Балаян в мечтах и наяву
15 апреля исполнится 70 лет Роману Балаяну. В 1980-х на Киевской студии им. А. Довженко он снял фильмы, вошедшие затем в золотой фонд нашего кино: "Полеты во сне и наяву", "Поцелуй", "Храни меня, мой талисман", "Филер". Балаян по-прежнему живет в Киеве, но это не помешало ему ответить на вопросы обозревателя "Известий" Виты Рамм
Известия: В вашей творческой биографии 13 фильмов за 35 лет. Почему так мало? Цензура мешала или вы чересчур придирчиво отбираете сценарии?
Роман Балаян: По-моему, фильмов как раз много. У других, более достойных режиссеров и того меньше. В советское время случались возражения со стороны чиновников на три-четыре моих предложения, но я уже забыл о деталях. Зачем хранить неприятные воспоминания?
и: Почему в ваших фильмах нет плохих людей?
Балаян: Потому что в моем сердце - не только радость за хороших, но и печаль за якобы плохих.
и: В пяти ваших картинах снимался Олег Янковский. Можно ли считать, что именно этот актер является вашим экранным лирическим героем?
Балаян: Да, именно так. Янковский был моим альтер эго. Через него я интересовался в своих фильмах состоянием интеллигенции - ее комплексами, утратами, поступками и проступками. С уходом Олега об этом в кино говорить некому. Много есть артистов хороших, но аристократов мало. Или нет совсем.
и: За фильм "Полеты во сне и наяву" вы, оператор Вилен Калюта, сценарист Виктор Мережко и Олег Янковский в 1987-м стали лауреатами Госпремии. Но фильм датируется 1982 годом. Почему пришлось ждать награду пять лет?
Балаян: До сих пор не пойму, кто предложил дать нам премию. Помню лишь, что в момент вручения писатель Марков сказал, что они долго думали: давать - не давать. Но потом решили, что авторы удачно показали человека странного, хотя, скорее, отрицательного, чем положительного.
и: Недавно ушла из жизни Людмила Марковна Гурченко. В вашем фильме "Полеты во сне и наяву" она сыграла слегка потертую жизнью, не слишком счастливую женщину. Легко ли она соглашалась менять яркие краски на полутона?
Балаян: Меня спрашивают, какая актриса Гурченко: выдающаяся, великая? Отвечаю коротко: уникальная. Вне школы, вне принятого. Явление природы. Работалось с ней легко, слушалась как ребенок. Потому что поверила.
и: Не испортились ли ваши отношения с Никитой Михалковым после того, как роль Сергея Макарова передали Олегу Янковскому?
Балаян: Кроме того что Михалков потрясающий артист, он еще и замечательный режиссер. И нисколько он не обиделся, поскольку понял, что я изменил концепцию и интонацию сценария. Кстати, о Михалкове. Я не разделяю его взгляды на обустройство России, но это никак не меняет моего отношения к нему. Он мой друг. К близким друзьям надо относиться как к своим детям. Им ведь ты все прощаешь? Вот я такой в дружбе с Михалковым. Впрочем, как и с некоторыми его оппонентами.
и: Вы оглядываетесь назад, подводите итоги, пишете мемуары?
Балаян: Мемуары? По-моему, рановато. Разве я такой старый? Подумаешь - семьдесят. Итоги, конечно, подвожу. Неутешительные какие-то. Не стал я тем режиссером, каким себя представлял в молодости.
и: Почему тогда не осуществить свою мечту и не создать театр? Многие молодые актеры и режиссеры объединились бы под вашим покровительством.
Балаян: Мечты и разговоры о театре неосуществимы. Ведь я представляю его как здание со сценой и со всем, что должно быть в театре. Играть на голом полу могут молодые и дерзкие. Я в этом вопросе консервативен. И потом, мне бы хотелось, чтобы театр вообще принадлежал мне. Сам бы я ставил редко, но приглашал бы классных режиссеров. Однако сему не бывать. На помещение для любителей я не согласен, на большее надеяться сложно.
и: Вы являетесь креативным продюсером игрового фильма о Сергее Параджанове. В чем ваша задача - не позволять авторам слишком отступать от реального образа? Вы были хорошо знакомы с ним, у вас есть документальное кино о Параджанове, так почему же сами не снимаете картину?
Балаян: Мне предложили, я отказался. Именно потому, что я хорошо знал Параджанова. Артист будет копировать знакомого мне человека, повторять его манеры. Есть в этом какой-то момент имитаторства. Это мне чуждо. Но я предложил продюсерам исполнителя на главную роль. Серж Аведикян, режиссер, живущий в Париже. В прошлом году получил "Золотую пальмовую ветвь" в Канне за анимационный фильм. В итоге Серж будет сопостановщиком и сыграет Параджанова.
и: Вы называете себя украинским режиссером армянского происхождения. А в России вас считают нашим режиссером...
Балаян: Одно существенное уточнение: я советско-украинский режиссер армянского происхождения. Украинский, поскольку состоялся на Украине. Имею все награды, которые положены режиссеру в этой стране. Но я много работал с московскими кинематографистами, и, к счастью, национальный вопрос нас никак не разделяет.
и: Как вы сегодня вспоминаете годы, прожитые в Советском Союзе?
Балаян: Я ненавидел власть и КПСС, что ни в коей мере не касалось простых людей, в том числе и рядовых коммунистов. Но взаимопроникновение культур пятнадцати республик обостряло и обогащало мои фантазии и мысли. Лично я, как кинематографист, вместе с распадом СССР потерял масштаб - в культурологическом смысле. Сейчас каждый за себя, что-то сузилось. Но есть и нечто общее между сегодняшним временем и восьмидесятыми годами. Это отсутствие героизма в общегосударственном понимании. В жизни, а значит, и на экране нет реального героя, страдальца за "правое дело". Такого, чтобы хотелось ему подражать.
и: Среди российских коллег вы славились еще и способностями экстрасенса. Сохранился ли этот дар?
Балаян: Только он и сохранился (смеется).
и: Это ваши слова: "Однажды я решил, что кино - не мое дело, и занялся семьей". Семья согласилась, чтобы вы занимались ею, а не съемками?
Балаян: Семья все-таки кормится от кино, но дети уже самостоятельные, иногда даже подкидывают денег папе. У обоих свой бизнес плюс сын помогает мне в моей студии - иногда трудится исполнительным продюсером.
и: Скажите, что вы пошутили в стиле черного юмора: "Режиссура - женская профессия... Женщина способна перешагнуть через то, через что мужчина не позволит себе перешагнуть - в моральном и нравственном смысле. Если б я был таким, как они, то стал бы колоссальным режиссером".
Балаян: Подтверждаю сказанное. Месть, коварство, готовность на все ради любви женщинам свойственны гораздо больше, чем мужчинам. Я имел в виду дефицит жесткости в моем характере. Я не до такой степени предан профессии, не умею добиваться цели любыми способами. На площадке много чего прощаю растяпам, вместо того чтобы выгнать из группы.
и: Как вам новые технологии в кино - формат 3D и прочие "аватаровские" чудеса? Словом, куда идти современному режиссеру - по пути Кэмерона или классического актерского европейского кино?
Балаян: "Аватар" и ему подобные съедаются только с попкорном. Поэтому: да здравствует европейское кино! Когда я так говорю, я вспоминаю лучшие фильмы таких режиссеров, как Брессон, Бергман, Феллини, Антониони, Бертолуччи... Новые технологии пытаются войти в мою частную жизнь. Вот сын купил мне iPad. Я уже могу просматривать новости и электронную почту. Но не больше.
и: Работу над фильмом "Райские птицы" вы завершили в 2008 году. Чем сейчас заполнена ваша жизнь, что производится в вашей кинокомпании?
Балаян: У меня есть студия "Иллюзион филмз", где мы делали по заказу сериалы - "Право на защиту", "Я тебя люблю" и многие другие. Но, честно говоря, я их и не смотрел. Телевидение давит своими требованиями придерживаться определенного "формата". Уже год, как мы не снимаем - нет заказов. Марина Мареева (сценарист картины Балаяна "Две луны, три солнца". - "Известия") пишет для меня сценарий. Рассказывать сюжет не буду, скажу лишь, что это история о человеке, который по причине некоторых обстоятельств решил уйти из жизни. Но появляются новые обстоятельства, которые не позволяют ему исполнить задуманное. Проектом заинтересовался Геворг Нерсисян, руководитель российской студии "Парадиз". Если сценарий ему понравится, то в середине июня я запущусь в производство.
14 апреля 2011, Вита Рамм
http://www.izvestia.ru/news/373708
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Суббота, 15.10.2011, 09:16 | Сообщение # 17 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| Райская птица - Роман Балаян
Сюжет: 70-летие режиссера Романа Балаяна
Режиссер Роман Балаян, которому 15 апреля исполняется 70 лет, раскрыл новые исполнительские возможности двух замечательных актеров, двух Олегов - Янковского и Меньшикова. Эти актеры стали символами двух поколений, шестидесятников и восьмидесятников. Со временем Меньшиков пошел по стопам Янковского, играя в амплуа мятущегося интеллектуального героя. А карьеру его во многом определили "Полеты во сне и наяву" 1982 года и "Поцелуй" 1983 года - фильмы, снятые Романом Балаяном.
Роман двух Олегов
"Я продвигал то, что хотел", - говорит режиссер, который не привык идти на компромисс с самим собой. "Полеты во сне и наяву" - самая известная картина Балаяна. Среди других лирико-медитативных лент - "Храни меня, моя талисман" (1986) с Янковским, Абдуловым, Друбич и Збруевым, импровизация на тему пушкинской дуэли в наши дни. Режиссерских работ у Балаяна не очень много, всего одиннадцать: он всегда был разборчив и отбраковывал конъюнктурные сценарии и истории в жанре "производственный роман".
"Редко кому так удается исповедаться о своем поколении", - говорил Олег Янковский о Романе Балаяне. Любимые персонажи режиссера - интеллигенты на перепутье, в пору возрастного и духовного кризиса. Похожих героев исследовал Федерико Феллини, философ-психоаналитик кинематографа. "Полеты во сне и наяву" - это советские варианты "Dolce vita" и "Восемь с половиной".
Сорокалетний Сергей Макаров в "Полетах во сне и наяву" запутался в отношениях с женщинами, разочаровался в работе, он в меру лжив, в меру смел, ему хочется откреститься от ответственности за свои поступки. Его "внутренний полет" замедлился, почти прекратился. У Макарова "все кувырком", говорит его начальник в исполнении Олега Табакова. Сергей то занимается самобичеванием, то самоутверждается. Он ищет острых чувств. Он задумывается и сомневается, а это главное для Балаяна, философа-гуманиста по природе.
Балаян рассказывал, как он выбрал актера на эту роль. Сначала он думал снять в роли Сергея Никиту Михалкова, с которым приятельствовал, но случайно увидел по телевизору ленту Татьяны Лиозновой "Мы, нижеподписавшиеся…" (1981) с Олегом Янковским. Один небольшой эпизод - то, как персонаж Янковского выразительно резал лимон, - решил судьбу "Полетов во сне и наяву". Актер умел великолепно отражать в одной, казалось бы, второстепенной детали душевное состояние своего героя. Он умел показать надломы и двойственность человеческой натуры, глубоко спрятанные страхи и надежды.
Герою Янковского Балаян противопоставил безымянного персонажа Меньшикова. В титрах он назван другом Алисы, молодой любовницы Макарова. Меньшиков играет "человека массы", примитивного, презирающего людей сомневающихся, безликого и жестокого. Лицо друга Алисы неподвижно - он пребывает в эмоциональной нирване. Единственное его сильное чувство - чувство мести. Он готов растоптать своего соперника Макарова, но не потому, что тот ухаживает за Алисой, а просто из чувства слепой ненависти ко всему чуждому, непостижимому.
Олег Меньшиков с тех пор много снимался, работал в замечательных картинах и со временем стал играть собратьев героев Янковского. Таков, например, Артеньев в "Моонзунде" по роману Валентина Пикуля. Даже Митя в "Утомленных солнцем" Михалкова - это интеллектуальный герой с сожженной душой и мстительным сердцем, которое по-прежнему ждет любви.
Шекспировские страсти
Интеллигент и хам сражаются друг с другом и в картине Балаяна "Храни меня, мой талисман". Режиссер и актеры препарируют это противоборство по-чеховски тонко. Так же филигранно Балаян снимет и телеверсию спектакля "Современник" "Кто боится Вирджинии Вульф?" по пьесе Эдварда Олби. В этой работе распутан клубок отношений супругов, которые не могут ни расстаться, ни по-прежнему любить друг друга. В Голливуде Марту и Джорджа играли Элизабет Тейлор и Ричард Бертон. В "Современнике" - Галина Волчек и Валентин Гафт. Балаян всегда любил такие сложные психологические конфликты и исследовал их бережно, но хирургически-скрупулезно.
Страсти кипели и в "Леди Макбет Мценского уезда" 1989 года по повести Лескова. Купеческую жену Катерину Измайлову сыграла Наталья Андрейченко, ее любовника Сергея - Александр Абдулов.
"При всем довольстве и добре житье Катерины Львовны в свекровом доме было самое скучное", - пишет Лесков. А Балаян вглядывается в душу героини: как произошло перерождение праздной женщины в безрассудную преступницу? И что тому виной: пылкая душа, скука или впервые испытанная плотская любовь? И то, и другое, и третье.
В 1998 году Балаян сделал документальный фильм о своем учителе - "Ночь в музее Параджанова". Киностилем Сергея Параджанова восхищались Тарковский, Феллини, Антониони, Годар. Для Балаяна Параджанов - символ эстетически совершенного и свободного по духу кино, мастер философского киноискусства вне времени и пространства.
"Райские птицы" 2008 года - последняя совместная работа Романа Балаяна с Олегом Янковским. Режиссер вспоминает начало 1980-х и снова размышляет на тему свободомыслия. В 2009 году фильм получил "Нику" в номинации "лучший фильм стран СНГ и Балтии". Балаян обыгрывает в фильме излюбленную метафору Марка Шагала - полет как состояние души (она есть в шагаловской "Прогулке" с парящей влюбленной девушкой и в других картинах). Так продолжилась балаяновская тема полетов во сне и наяву. Кстати, райскими птицами режиссер называет одаренных людей…
Роман Балаян снял не так уж много картин. Но вопрос не в количестве, а в качестве. Можно снять десятки фильмов и при этом ни на йоту не приблизиться к пониманию человеческой психологии. А можно, как Балаян, снять 11 лент и при этом досконально изучить и умонастроение современников, и вневременные - вечные человеческие чувства.
Ольга Соболевская, обозреватель РИА Новости, 10:41 15/04/2011
http://www.rian.ru/analytics/20110415/364764420.html
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Суббота, 15.10.2011, 09:17 | Сообщение # 18 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| Роман Балаян: "Художник не должен говорить ничего умного, к сожалению"
На третьем этаже старого директорского корпуса киевской киностудии им. Довженко табличка на первой же двери справа гласит: "Роман Гургенович Балаян 301". Захожу в чистый светлый кабинет: - Хотите чаю? - режиссер говорит с легким армянским акцентом, одет со вкусом, по-кавказски гостеприимен. Несмотря на грядущий юбилей, его виски лишь едва тронуты сединой. Смотрит в глаза и держится очень просто:
- Всем я понадобился в связи с этим юбилеем, вы из какого издания?
Роман Гургенович наливает чай, садится в кресло напротив. На столе лежит исчерканный красной ручкой сценарий. Время от времени звонит телефон и включается автоответчик.
- В каком возрасте вы чувствовали себя наиболее органично?
- Конечно, после школы, учась в институте, до первого художественного фильма Эффект Ромашкина, где-то с 24 до 32 лет. Этот фильм, слава Богу, никто не видел, а до него я ходил в гениях. Считал себя высокоталантливым, пока не обрубился на первой же картине. Этот провал на меня очень сильно подействовал. Не утихомирил, а "замудрил". Фильм, к счастью, закрыли, и мне это помогло. Я считал, что фильм плохой, а закрыли его как вредный. Меня это очень устраивало, потому что никто, кроме нескольких людей на студии, не видел картину. Боксер, пока в нокауте не окажется первый раз, считает, что может все. Это становится для него уроком, он уже будет драться по-другому. Я имею в виду хорошего боксера.
- Какие еще события вашей жизни стали уроком?
- С 1977 по 1981 я не снимал. И уже на исходе пятилетия думал: "Да ладно, а что другие? Тоже мне". Родилось какое-то нехорошее чувство. И я придумал идею Полетов во сне и наяву, где герой считает, что все виноваты вокруг, кроме него. Хотя сам понимает, что наполовину виноват сам, потому что не реализуется. Сняв фильм я в себе эту проблему истребил.
- Кто из молодых режиссеров Вам интересен?
- Сейчас в Москве есть Сигарев, фильм Волчок. Я не могу сказать, что выдерживаю просмотр всей картины, но интересно. Не знаю, сколько лет Вырыпаеву, Мизгиреву. В Украине для меня молодые режиссеры - это Маслобойщиков, которому уже пятьдесят, Андрейченко Наташа, которой уже, наверное сорок пять, Санин Лесь, которому за сорок, понимаете? А вот молодых, о которых я бы уверенно что-то сказал, я не знаю.
- Почему не выдерживаете "Волчок"?
- Его нельзя выдержать, потому что авторы не дают продыха в конце. В наше время в кинематографе это называли "дать улыбку Кабирии". Как в Ночах Кабирии у Феллини все тяжело, но в конце героиню обгоняет велосипедист, и она вынуждена ему улыбаться, потому что он так хорошо на нее смотрит... Вроде, ложная надежда, но это не важно.
- А фильм Сергея Лозницы "Счастье мое" вы смотрели?
- Нет, но верю, что режиссер талантливый. Слишком хорошие отзывы я слышал от надежных людей.
- А к Балабанову как относитесь?
- Балабанов, наверное, самый талантливый из всех. Но Груз 200 досмотреть не смог.
- Вам кажется, российским фильмам не хватает счастливого конца?
- Россия снимает по большому счету чернуху. Мне кажется, что в конце просто необходимо добавить какую-то светлую дорожку. Да, конечно, жизнь тяжелая. Но можно же условно показать - травка из асфальта пробилась, что-то такое, не как американцы - "hаppy-end", но что-то вроде.
- В какой период вам было легче снимать, интереснее, свободнее?
- Мне стало легче снимать, начиная с 1981 года, с момента съемок фильма Полеты во сне и наяву. А после Полетов стало еще легче - никто ничем не мешал, не мог ничего запретить. Свои лучшие фильмы я снял до 1987 года.
- Это связано с возрастом или с перестройкой?
- До этого времени я игрался, а не работал. Для меня было очень важно баловство на площадке - это была "произвольная программа". А после 1987 года пошла настоящая работа. Это связано не с возрастом, а, видимо, с перестройкой. Потому что пришла свобода, а, как оказалось, мы не знаем, что с ней делать.
- Вы тоже не знали?
- Ну да, мы же выросли в клетках. И пытались ломать прутья этих клеток, но не более. А, когда пришла свобода, крылышки оказались коротковаты. Возвращаешься туда же, потому что дальний полет почти невозможен.
- С кем из актеров было трудно, а с кем легко работать на съемочной площадке?
- Бывали и трудности. Но не в том смысле, что было тяжело, просто, например, я не мог переубедить Леву Дурова, играющего столяра в Каштанке, что надо с собакой быть пожестче. Я хотел, чтобы была разница, и зритель думал в конце: ну что же она покинула такое замечательное общество, как у клоуна, где ее любили и холили, и вернулась к человеку, который ее избивает? Лева считал, что это неправильно. Я, к сожалению, согласился, поэтому этот фильм смотрю теперь с десятой минуты.
- Только один случай?
- В Ночь светла Володя Гостюхин несколько увлекся, я не проконтролировал, и, по-моему, он играет хорошо, но мне надо было по-другому. Все, что я говорю, не умаляет их, как артистов - они большие артисты. Но как-то в этих двух случаях пошло не по-моему.
- А как работалось с Янковским?
- Со всеми остальными - легко, своя вода.
Мария Драгина, 15 апреля
http://www.cinematheque.ru/post/144198
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Суббота, 15.10.2011, 09:18 | Сообщение # 19 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| Роман Балаян: «Посмотрев «Тени забытых предков», я сказал Параджанову: «Вы сняли гениальный кинопримитив!»
Сегодня известному режиссеру исполняется 70 лет
Роман Балаян — неспешный восточный мужчина, в начале семидесятых ворвавшийся в украинское кино. Он стал одним из самых успешных режиссеров Советского Союза и продолжает оставаться практически единственным, на чьи проекты всегда находятся деньги. Для всенародной любви ему хватило бы одних «Полетов во сне и наяву» с Олегом Янковским и Людмилой Гурченко. А были еще «Поцелуй», «Храни меня, мой талисман», «Райские птицы»…
Уже год частная киностудия Балаяна, снимавшая в большом количестве сериалы, не работает. Заказов нет. Но это совершенно не расстраивает Романа Гургеновича, который признается, что больше всего любит время между съемками. Правда, это благостное состояние скоро закончится. Уже летом Балаян приступит к работе над новой картиной.
«В спортзал не хожу, даже приседаний не делаю»
- Говорят, Роман Гургенович, что вы решили удрать с собственного юбилея?
— Не люблю я этих празднований. Решил с семьей улететь на полтора дня в Париж.
- Придется выставиться позже.
— Да не проблема, главное, чтобы не в день рождения. Собственно, через прессу я уже озвучил, что уезжаю, затем могу просто раздать деньги, пусть без меня справляют юбилей (смеется).
- Признаюсь, удивилась, увидев кругленькую цифру. Отлично сохранились!
— Это от недостатка ума.
- Шутите все…
— Отчего же? Малоумственная работа сказывается на хорошем физическом состоянии. Пример перед вами. Думаю, сработала наследственность. В моем роду все выглядят гораздо моложе своего возраста.
- Значит, здоровый образ жизни тут ни при чем и тренажерный зал…
— Какой зал?! Представить не могу! Я даже приседаний не делаю.
- И по-прежнему много курите?
— А вот и нет. Шестого декабря бросил курить. Просто фантастика! Заболел, было что-то с горлом и три дня не мог и думать о сигаретах. Жена говорит: «Попробуй бросить». Получилось.
- Вас можно поздравить.
— Я даже прибавил в весе два кило. Правда, бывает, сидишь в компании и вдруг хочется руку ко рту поднести. Но через минуту желание проходит. А ведь я курил 50 лет! Был только один перерыв с 32-х до 34 лет. У меня стало колоть в области сердца, я сделал кардиограмму. Терапевт, наверное, не очень знающая была. Спрашивает: «Курите?» «Да», — честно отвечаю. — «Надо срочно бросать, иначе, сами понимаете…» Жена тогда позвонила моей матери, пожаловалась. Мама у меня всю жизнь врачом работала. Сказала: «Приезжай, будем лечить…» И я поехал в горы. Три раза в день съедал ложку горного цветочного меда, а между приемами пищи выпивал стакан свежевыжатого гранатового сока. За месяц поправился и избавился от болей.
- Отчего же опять за сигарету взялись?
— Это случилось в Миргороде, перед съемками «Каштанки». В три часа ночи в гостинице мы сидели с оператором и его помощником, а перед нами стояла полная тарелка с окурками. Я все время к ней тянулся, а меня били по рукам. Но через 15 минут таки выхватил окурок и закурил. К утру на тарелке не осталось ни одного. Приехав в Киев, сделал кардиограмму. Врач посмотрел — все нормально. Спрашивает: «Почему бросили курить?» Говорю, что стоял вопрос жизни и смерти. Доктор смеется: «Да у вас же была межреберная невралгия». «Елы-палы, сколько сигарет потерял!» — воскликнул я и снова закурил.
- Роман Гургенович, вы ведь могли и знаменитым актером стать.
— Знаменитым — не знаю, а просто актером хотел. В 8-м классе почему-то убедил себя, что буду артистом. Учился плохо, и одноклассники говорили: «Рома будет артистом, поэтому ему науки не интересны». Видимо, был так убедителен, что мама тоже поверила. Хотя даже на уроках литературы я что-то мямлил, стесняясь с выражением читать стихи.
- Но это не помешало вам решиться на ВГИК?
— Я выучил монолог Отелло, басню Крылова — и в Москву. Приехал, как чурка, 10 августа, а экзамены были 10 июля. Уехал я обратно. Мой дядя был главным администратором Степанакертского театра и устроил меня статистом. Я был, так сказать, в роли декорации. Однажды пришлось что-то произнести на сцене, но говорил так тихо, что меня не слышали даже стоящие рядом артисты. И все равно я не расставался с мечтой стать актером. Главный режиссер театра спрашивал: «Кого же ты будешь играть, когда закончишь? Цыган, армян, арабов?» Я возражал, почему такое ограничение? «А ты на себя посмотри…» — сказал он. В полной растерянности я стал наблюдать за тем, чем занимается режиссер. И мне понравилась его работа! Сидит эдакий хан, царь и командует всеми. Думаю, вот это и есть, наверное, моя профессия.
«До 20 лет я колбасу даже не пробовал, у нас в горах все натуральное»
- Говорят, в театральный вуз вы поступили по блату.
— В тот год в Ереванский театральный не было набора на русский факультет. Я расстроился, позвонил отчиму, он говорит: «Я сам приеду в Ереван». Пошли к его дяде, который в то время был председателем партгосконтроля Армении. Второй человек в республике! Отчим говорит: «Рома хочет на режиссера учиться». «Слушай, в нашем роду такого еще не было. Может, в политехнический, медицинский? Выбирай, в любой устрою», — предлагает дядя. «Нет», — говорю. «В чем проблема? Набора нет?» — спрашивает и тут же звонит министру образования: «В январе открывай русский набор. Бюджет — это не твой вопрос…» Вот так я стал студентом. А через месяц с товарищем приехал в Киев. Просто так, побаловаться.
- Деньгами посорить?
— Причем родительскими. Город ваш еще тогда меня «зацепил». А когда был на третьем курсе, в горах Армении снимал фильм «Закон Антарктиды» украинский режиссер Тимофей Левчук. Я там «затылком» играл. У приезжих артистов носом кровь шла на высоте четыре тысячи метров, а мне, мальчику с гор, это было привычно. Помню, увидел могучего человека, который пил коньяк, и у него носом кровь не шла. Это и был Левчук. Под коньяк он рассказал, что в Киеве тоже есть кинорежиссерский. Я решил, зачем мне ВГИК, и перевелся в Украину. Правда, первые полгода учебы меня не могли оформить, пока сам не отказался от общежития и стипендии. Я и в Ереване ее не получал из-за пропусков.
- Чем же вы занимались?
— Это не должно быть примером для молодых режиссеров.
- Уже договорились. Итак, вы были увлечены…
— Да ничем. Бездельем занят. Мне было интереснее пойти в кафе с друзьями, чем учиться. Жил я за счет родителей и имел деньги, чтобы частенько сидеть в баре гостиницы «Днепр» на втором этаже. Там собиралось много армян. А вечером скидывались на ресторан. Причем я никогда не ел комплексный обед. Всегда был против пирожков, беляшей. Бутерброды ненавижу до сих пор. Кусаю сначала колбасу, потом хлеб. Кажется, лет до 20 я вообще колбасу не пробовал. У нас в горах все натуральное. Зачем колбасу-то жрать?!
- Киев хорошо принял «мальчика с гор»?
— Я ни в одном городе не чувствовал себя гостем. В компаниях был первым. Наверное, из-за характера — мне только дай поболтать. Когда поехал в Москву снимать «Леди Макбет Мценского уезда», меня вообще в работу запустили без режиссерского сценария! Это был нонсенс. Снимать не хотелось, а процесс уже пошел. Меня привели к директору «Мосфильма» Владимиру Досталю. Он сказал: «Даю 10 дней на сценарий. Картину должен снять…» Господи, о таком отношении другие режиссеры только мечтали!
- Вы могли переехать в Москву, но так и не сделали этого.
— С 1982 года начались попытки Абдулова, Янковского и Збруева перетащить меня в Москву. Я все отказывался. А в 1992 году звонит Абдулов: «Роман Гургенович, добрый день. Я вот сижу у Владимира Ресина, второго человека в Москве после Лужкова. Мы уже договорились: Самотечный переулок, 17, двухкомнатная квартира, 73 квадратных метра. Квартира в Киеве остается за вами». Я говорю: «Саша, ты что, с ума сошел?» — «Вам только надо принять российское гражданство». Я был в шоке! А вечером перезванивает опять: «Да ты такой-сякой, любой хохол согласился бы…» Но я ни в какую. Киев мне нравился, он стал моим городом.
- Несмотря на то что начало девяностых — безвременье в кино, когда ничего не снималось?
— После «Полетов во сне и наяву» для меня не было преград. Если хотел — снимал.
- Каким-то чудом во время Советского Союза вам удалось избежать партийного билета.
— Я же везунчик. Делал из себя легкомысленного человека: мол, не нужен я партии. И про колхозы с совхозами кино никогда не снимал. Хотя предлагали. Особенно после «Бирюка», когда я лет пять без работы просидел.
- На что же жили тогда?
— За счет жены. Она работала учительницей музыки, давала частные уроки. В моем доме деньги появились только в 1995 году, после картины «Первая любовь», где я был продюсером.
«Есть актеры не твоей волны. Пусть даже гениальные»
- В последний момент вы поменяли актера на главную роль в «Полетах…», отказав Никите Михалкову в пользу Олега Янковского. Никита Сергеевич затаил обиду?
— Нет. Никита, кроме того что гениальный артист, потрясающий режиссер. После того как я изменил кое-что в сценарии, он просто не подходил на эту роль.
- Янковский сразу принял вашу манеру работы?
— Это вопрос характера и харизмы — как ты влияешь на артиста. Олег просто поверил мне.
- А кто сопротивлялся?
— Лева Дуров в «Каштанке». Я до сих пор смотрю «Каштанку» только с десятой минуты, когда уже «запущен» сюжет. Лева — замечательный артист, но не мог издеваться над животным. Говорил: «Я же люблю собак!» И с Вовой Гостюхиным в «Ночь светла» не все получилось, хотя он артист органичный. Просто есть актеры не твоей волны. Пусть даже гениальные.
- Янковский, Гурченко, Абдулов, Збруев…
— Это все мои. Они мечтали все время у меня сниматься. Хорошо помню первую встречу с Гурченко. Она пришла ко мне в гостиницу «Мосфильма», прочитав сценарий «Полетов…» На ее кандидатуре настоял Мережко. Люся много слышала обо мне от Михалкова. Пришла вся взволнованная и с ходу начала играть в своем привычном стиле — покачивание плеч, рук. Пантомима такая. Гениальная, но ко мне не имевшая никакого отношения. Я посмотрел и изрек: «Люсь, замечательно, но если бы я снимал этот фильм во Франции, пригласил на роль знаменитую Анук Эме…» «Все, поняла, буду сидеть в кадре и молчать», — ответила Гурченко. Люся оказалась самым терпеливым человеком на площадке.
- Тем не менее вы ее больше не снимали.
— Не было подходящих ролей. В «Полетах…» мне пришлось сильно ее гримировать. Люся могла играть все: от трагедии до комедии. И мужские роли тоже.
- Гениальная актриса?
— Не люблю слово гениальная. Уникальная. Это звучит лучше.
- Александр Абдулов тоже?
— Конечно! Снимать Абдулова в «Поцелуе» мне посоветовал Янковский. Я был удивлен. Чтобы в картину предложить своего коллегу по театру, тоже успешного…
- Своим учителем вы называли Сергея Параджанова.
— Для меня Параджанов — высота, которую надо было одолеть. Первый раз я увидел его, когда пришел к нему в гости вместе с сокурсником. Он был с нами кое-как вежлив, мне не понравился, показавшись наглым типом. Это было до того, как я посмотрел «Тени забытых предков». Он меня ими «убил». После этого я пришел к Параджанову и сказал: «Вы сняли гениальный кинопримитив!» Он даже не сразу понял, что я имею в виду, обиделся. Говорю, это уровень Примаченко, Билокур. Ему понравилось… Параджанов был потрясающим импровизатором. Говоришь «пепельница», «мандарин» — и он тут же рождает новеллку. Мне на это понадобилась бы неделя. Это и давило на окружающих — скорость мышления Параджанова. Моя дипломная работа — подражание не только Параджанову, но и Лене Осыке, Юре Ильенко. Я, может быть, единственный, кто обожал Параджанова, но все же вышел из-под его влияния. Моя «Каштанка» уже не имела никакого отношения к поэтическому кино. Параджанов был уникален! Он делил людей на два «гэ» — гении или говно. Середины не было. Если уж он причислял кого-то к последним, то говорил об этом в лицо.
- У всех, кто был дружен с Параджановым, осталось что-то на память о режиссере.
— У меня есть мозаичный «Фаюмский портрет», подаренный моему сыну. Хотя его послетюремные работы гораздо интереснее. Вообще, тюрьма, кажется, пошла ему на пользу. Он говорил: «Я бы пожелал Тарковскому мои тюремные университеты». Очень любил Тарковского. Конечно, Сергей страдал в тюрьме. Как-то написал: «Это наказание мне за то, что слишком красиво жил…» Кстати, через год после того, как посадили Параджанова, мы с Мишей Беликовым, Светланой Параджановой тайно поехали к нему в тюрьму. Нам организовали встречу, но попросили не распространяться об этом. Но я не сдержался и разболтал. Дурной был…
- Вы не пострадали?
— Нет, «органам» было достаточно того, что Параджанов сидит в тюрьме. Им важно было от него освободиться, слишком много он болтал. Ведь на самом деле Параджанов не был диссидентом, «совок» еще тот! Помню, сочинил сценарий балета «Мать» по Горькому и сказал Василию Катаняну: «Передай Майе, что я хочу ей отдать…» На что Майя Плисецкая ответила: «Давайте сделаем вид, что я этого не слышала».
- Вы все-таки отказались от работы над художественным фильмом о Параджанове, несмотря на бюджет в два миллиона евро.
— Я слишком хорошо знал Параджанова. Брать артиста, который его сыграет, мне не интересно. Сейчас жду начала работы над своим проектом — картиной «Ангел-хранитель», сценарий к которой я написал в Париже еще в 1990 году. Даст Бог, все сложится.
- Вам комфортно сейчас, Роман Гургенович?
— У меня свой ритм жизни. Я не слежу за тем, как меняется власть. По крайней мере, к моим мыслям, творчеству это никакого отношения не имеет.
- Вы счастливый человек!
— Я просто везунчик…
Таисия БАХАРЕВА, «ФАКТЫ» 15.04.2011
http://fakty.ua/131551-....rimitiv
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Суббота, 15.10.2011, 09:19 | Сообщение # 20 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| Певец эпохи восьмидесятых - Роман Балаян
Когда-то Олег Янковский сказал о его фильмах, как о тех, что вбирают в себя все болевые моменты целого поколения большой страны. Александр Адабашьян заметил, что "все его картины - о себе, но не в буквальном смысле, не в узко биографическом, а в смысле душевного опыта. Ведь это человек чрезвычайно глубокий - до дна не достать". Вскоре, имя этого певца эпохи 80-х, мастера психологического, интеллектуального кино стало настоящим кинобрендом. Он стал одним из немногих популярных и признанных во всем мире кинорежиссеров , кто, не кривя душой, смог сказать: "У моих фильмов больше друзей, чем у меня лично". 15 апреля Роману Гургеновичу Балаяну исполнилось 70 лет.
Армянское детство
Армянин по национальности, большую часть жизни живущий в Украине, продюссирующий и снимающий в последнее время киноленты для России всегда вызывал в прессе этих трех государств немало споров, относительно своей "прописки". Но сам Балаян резко пресекает какие - либо националистические давления, заявляя, что "национальность - понятие чувственное, а не географическое". Многие критики, продолжая эту тему, не устают констатировать факт, что Балаян вырос из узких республиканских штанов - его имя и творчество давно уже принадлежат всему миру. Однако сам Балаян с симпатией относится ко всем трем, теперь уже независимым государствам. И если раньше он называл себя советских кинорежиссером, то теперь - украинским режиссером армянской национальности.
"Армения для меня - это пуповина, которую не разорвать... Я всегда приезжаю сюда глотнуть свежего воздуха, утолить ностальгию по языку, природе, друзьям" Самый главный моральный стержень будущего человека и режиссера был заложен в горном поселке Нэркин Оратаг Мардакертского района Нагорно-Карабахской автономной области Азербайджанской ССР, где в 1941 году родился Роман Гургенович. Он вспоминает: "Мой отец рано погиб и воспитанием занималась мать. Вернее сказать, моя тетка - жена маминого брата. А маме было некогда - во время войны и после нее она была единственным фельдшером на пять(!) окрестных деревень. Кроме того, меня обожало все село, может потому, что жалело, так как отец был первым, кто погиб на фронте из нашего села. Я считаю, что та любовь, которая мне была дана -это и есть человеческий запас, который во мне имеется и которым можно поделиться с другими". Жизнелюбивой энергетикой солнечного Еревана Роман проникся в годы учебы в Ереванском театральном институте. Но в 1964 году он случайно попал на съемки Тимофея Левчука, который в горах Армении снимал фильм "Закон Анатарктиды". Работа украинского режиссера так заворожила армянского студента, что он настойчиво попросился к Левчуку на курсы, а затем переехал в Киев, чтобы добывать знания в Киевском государственном театральном институте им. Карпенко-Карого. Тогда же он встречается с одним из величайших мастеров мирового кинематографа - с Сергеем Параджановым( "Тени забытых предков", "Цвет граната", "Украинская рапсодия" и т.д.).
Параджанов
В жизни каждой творческой личности особое место занимает фигура учителя - мастера. Таковым для Балаяна был легендарный Параджанов, перевернувший все представления начинавшего режиссера о кино и оказавший большое влияние на дальнейшую его творческую жизнь. "Параджанов был примером свободы в несвободное время. Его раскованность всегда была предметом зависти. Как правило, все выдающиеся личности либо угрюмы, либо молчаливы, но Параджанов был на редкость контактным гением. И несмотря ни на какие жесткие реалии он умел открыто выражать свое мнение. За что, в конечном итоге, и поплатился... Помимо значительного вклада в киноискусство, огромная заслуга Параджанова в том, что он создал самобытную поэтическую школу украинского кино. К ней относятся "Пропавшая грамота" Б. Ивченко, "Вавилон ХХ" И. Миколайчука, "Каменный крест" Л. Осыки, "Белая птица с черной отметиной" Ю. Ильченко и неоцененная современниками, но величайшая картина "Совесть" В. Денисенко" В 1967 году Балаян работал ассистентом у Параджанова в "Киевских фресках" ( фильм, в связи с арестом Сергея Иосифовича был запрещен и не вышел на широкий экран). Он вспоминает его работу на съемочной площадке и работу со студентами как самые светлые моменты в своей жизни. "Безумная щедрость, радость и колоссальная поддержка молодых. Кто-нибудь что-нибудь снимет, а он кричит, что это гениально. Он умел радоваться чужим успехам...Не стало в Киеве Параджанова (выдающийся кинорежиссер из-за политических преследований, связанных с отстаиванием свободы слова, вынужден был бежать в Армению, а вернувшись в Киев был арестован и заключен в тюрьму на несколько лет и только благодаря международному протесту и ходатайству великих Ф.Трюффо, Ж - Л. Годара, Ф. Феллини, Л. Висконти, М. Антониони, А. Тарковского и других величайших кинорежиссеров, отсидев почти пять лет, был освобожден, но лишен права въезда на Украину ), не стало и высокого жизненного и художественного критерия. Все мы оказались как бы без опекуна". Много лет спустя Балаян не стал писать мемуары и снимать художественные фильмы - своему учителю он посвятил скромный, но пронизанный параджановской эстетикой и незримым его присутствием документальный фильм " Ночь в музее Параджанова". Снятый в Ереванском Доме-музее при свете свечей, он рассказывает о Параджанове как о значительном художнике, о мастере коллажа.
"Полетные" восьмидесятые
1980 е - звездный час Балаяна. "Полеты во сне и наяву"(82), "Поцелуй"(83), "Храни меня, мой талисман"(86), "Филер" (87) "Леди Макбет Мценского уезда"(89) появившиеся как грибы после дождя и как особое откровение были приняты зрителем . Они вошли в золотой фонд советского , а некоторые и мирового кинематографа, завоевав многие призы и награды на отечественных и Международных кинофестивалях. Фильмы вызывали горячие споры - их и любили и критиковали. Сам же режиссер как-то сказал: " "Бирюк"(77), "Полеты во сне и наяву", "Поцелуй", "Храни меня мой талисман" - это четыре фильма, оценка которых (ругают критики или нет) меня мало занимает. Это мои дети по желанию. Я полностью воплотил себя в них". Психология личности, социум, любовь, предательство. Противостояние обществу и власти, абсурдные реалии режима позднего социализма, познание себя - темы волнующие режиссера. Поэзия, реализм, символизм, тонкие материи и грубый парадокс - все это присутствует в балаяновских картинах.
Янковский и Абдулов
В 82 году режиссер смотрел телевизор и случайно в картине "Мы ниже подписавшиеся" увидел актера, методично нарезающего лимон. "Это лицо, эта пластика и органика...Удивительное умение недосказать, не доиграть, не дотворить, создать эффект отсутствия при полном присутствии, флер загадочности и шарм аристократа... " Лимон нарезал Янковский. И для Балаяна встреча с ним стала попаданием в десятку. Он первым увидел и раскрыл легендарное "говорящее молчание" актера. . Как он скажет позже "Янковский был моим альтер эго. Он был человеком моей группы крови. Это артист через которого я мог себя выразить...Без Янковского это были бы другие фильмы". Как известно, первоначально, роль запутавшегося, потерявшего моральные ориентиры, не нашедшего себя и разочаровавшегося во всем , "оторванного" и вечно где-то "летающего" сорокалетнего инженера Макарова в фильме "Полеты во сне и наяву" должен был сыграть Никита Михалков, но тот парень с лимоном настолько поразил Балаяна, что Михалкову отказали за месяц до съемок. Позже, Янковский не просто сыграет в 5 лучших фильмах Балаяна и станет сценическим проводником его идей - до последних своих дней он будет его лучшим другом. Случалось даже, что именно Янковский, который имел прекрасный вкус и всегда "фирменно" смотрелся, выбирал Балаяну галстуки, рубашки и пиджаки. Дурачился на съемочной площадке, кутил вместе с ним в ресторанах. Он же познакомил Балаяна с Абдуловым. Интересен факт, что, будучи актерами одного театра, эти двое, являясь мега звездами советского кино, были напрочь лишены пресловутой актерской зависти и поддерживали друг друга. Атмосфера на съемках фильмов с их участием была особенной: " Я не работал, а игрался. Мне было безумно легко, весело, я баловался как ребенок" - когда-то вспомнит о тех днях Роман Гургенович. В киевских ресторанах эта троица съедала все вареники и пельмени - Абдулов был страшным поклонником этих блюд. Любили водку, но никогда не напивались, зато юморили до упаду. "Я вообще скучного Абдулова не помню. Ни в жизни, ни на съемках. Всегда бодрый, веселый. Душа компании, неутомимый рассказчик анекдотов и мужчина, от которого все женщины были без ума. Это был своеобразный атомный реактор, рядом с которым любой подзаряжался... Абдулов был всегда полон идей, проектов, съемок - за одну жизнь он прожил не меньше трех... С уходом Саши в 2008-м, все как-то потухло, а через год, когда и Олег оставил нас и вовсе стало беспросветно. Ведь много есть хороших артистов, но аристократов мало, или нет совсем..."
Киев и реалии современности
Народный артист Украины Роман Балаян живет с семьей ( жена, двое детей и внук) в Киеве и считает этот город самым уютным из европейских городов после Рима и Праги. Кроме того, он благодарен ему, ибо большинство из его фильмов снималось на киевской киностудии им. А. Довженко. Именно на Украине он состоялся как режиссер. Он часто бывает в Москве, где с искусством по лучше, но считает, что "Москва давно превратилась в большую тусовку, где жить нельзя, можно только демонстрироваться". Однако это не мешает ему чертить свой путь на российском небосклоне культуры, подписывать контракты снимать и продюссировать за русские деньги русские фильмы на своей киевской студии "Иллюзион". Украинская пресса часто обвиняет режиссера в том, что он, живя на Украине, не поставил ни одного фильма на украинском материале. На что Роман Гургенович заявляет: "В свое время я хотел это сделать и написал сценарии по произведениям Коцюбинского, Стельмаха и Шевченко. Но их не принимали к постановке. А узнав мнение партийных руководителей, сказавших: "Почему это фильм о гениальном Шевченко будет ставить армянин?" - я раз и навсегда прекратил попытки в этом направлении. С тех пор с напором отчаянного эгоиста я продвигаю только то, что хочу ( ведь из-за этого были времена, когда моя семья голодала)". Последние работы мастера - "Ночь светла" - о жизни слепоглухонемых и "Райские птицы"( тема режима и свободы слова и личности в тех же 80-х) вызывали не меньшие споры и зрительскую любовь чем прежние работы, что говорит о том, что Балаяну рано садиться за мемуары. "Мемуары? Разве я такой старый? Подумаешь, семьдесят!" - говорит режиссер и отправляется читать новые сценарии. Возможно, он еще порадует нас.
Юлия Лесина, 20.04.2011
http://www.shans.com.ua/?m=nr&id=35109&in=319
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Суббота, 15.10.2011, 09:20 | Сообщение # 21 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| Роман Балаян празднует юбилей
Легендарному российскому режиссеру Роману Гургеновичу Балаяну 15 апреля исполнилось (даже не верится!) 70 лет. В своих интервью он неоднократно называл себя режиссером-любителем, противопоставляя себя тем «профессионалам», которые могут работать по спецзаказу, при этом всегда и во всем он ценит чувства человека. Дебют в кино не прошел для него гладко: собирая деньги на первую ленту, в последствии понял, что успех эту картину не ждет. Точно такая же серая судьба ждала и вторую ленту. Причем на все требования вырезать из фильмов что-либо он отвечал отказом. И только лишь в конце семидесятых его ждет успех - картину «Бирюк» по произведению Тургенева оценили не просто в каком-нибудь министерстве, а на Берлинском кинофестивале. После пятилетнего перерыва он выдает необычное для того времени кино - «Полеты во сне и наяву». Балаян тогда не постеснялся основательно переработать сценарий Виктора Мережко, отобрать у самого Михалкова главную роль, а ныне покойную Людмилу Марковну Гурченко отразил в свете кротости, воздушности и мечтательности, что при ее характере-фейерверке было просто невообразимо для какого-либо другого режиссера и четко показало, что Роман Балаян отлично чувствует то, чем занимается. Далее будут картины «Поцелуй», «Храни меня, мой талисман», фильм «Филёр», обсуждаемая лента «Леди Макбет Мценского уезда», а после череды работ - «Райские птицы» 2008 года, в котором он снова вернулся в советские времена, снова рассказал о близких ему персонажах, сыграл на знакомых по его предыдущим работам нотах. Сегодня Балаян все еще хочет исполнить свое желание снять то, что не разрешали снять во времена СССР. И его не пугает, что критики скажут, будто это скучно и всё это уже было. Ведь грустная лирика его фильмов так близка душе простого зрителя. А что еще нужно настоящему режиссеру?
22.04.2011 г.
http://dragonsart.ru/mass-media/roman-balayan-prazdnuet-yubiley.html
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Суббота, 15.10.2011, 09:21 | Сообщение # 22 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| Роман БАЛАЯН: «Скорее всего, я стал бы гениальным следователем»
Он всегда делает лишь то, что хочет. Он, как никто, улавливает атмосферу, в которой мы живем, и вместе с тем увлекается классикой: фильмы «Бирюк» и «Первая любовь» сняты по Тургеневу, «Поцелуй» — по Чехову, «Леди Макбет Мценского уезда» — по мотивам произведений Лескова. Впрочем, даже когда он рассказывает о своих современниках (как в «Полетах во сне и наяву»), в итоге все равно получается картина, живущая как бы вне времени.
«Когда дали свободу, у меня пропало желание снимать кино»
— Почему вы снимаете в основном классику?
— Когда я начал снимать классику, многие говорили, что Балаян ушел во внутреннюю эмиграцию. А мне просто не хотелось снимать ничего просоветского, поэтому я обращался к более чистому источнику, к проверенной временем литературе.
— Но ваша «Леди Макбет Мценского уезда» была воспринята неоднозначно.
— Все, кто читал этот гениальный рассказ, прекрасно помнят, что главная героиня ради любви безоглядно и не раздумывая шла на убийства. Мне показалось неправильным, что она, решившись на такие страшные преступления, совершенно не испытывала нравственных мучений. Я решил сделать уклон в эту сторону, тем самым несколько погасил ее темперамент, и многим зрителям это тогда не понравилось. Кстати, те, кто раньше критиковал эту работу, сегодня говорят, что фильм им нравится. Вообще, на мой взгляд, существует три ступени успеха режиссера и картины: признание зрителями, признание критиками, признание коллегами. Хоть это покажется странным, за все годы работы я так и не смог приблизиться к первой ступени и завоевать действительно массовый успех. Уж не знаю, чья это беда. Все картины выпущены мною до 1986 года. В этом я не являюсь исключением: не знаю никого из советских режиссеров, кто бы снял свои лучшие фильмы после перестройки. В свое время я жаждал гласности и свободы, но когда дали свободу, как ни странно, у меня пропало желание делать кино. Мое поколение выросло в неволе, и вдруг нас лишили стен, которые мы так привыкли разрушать…
— И поэтому вы из режиссера переквалифицировались в продюсера.
— Примерно в 1996-м я приступил к съемкам фильма «Две луны, три солнца» за московские деньги. Госкино Украины тоже захотело принять участие в финансировании проекта, хотя я всячески отказывался — средств и так хватало. Когда меня уговорили, оказалось, что деньги можно было перечислить лишь на счет бюджетной организации. И тогда мне пришла мысль создать прецедент — открыть фирму «Иллюзион филмз». Для этого пришлось писать президенту Кучме. В итоге разрешение перечислить государственные средства на счет коммерческой фирмы было получено, картина вышла. После этого за ненадобностью хотел было закрыть компанию, но тут уже мои сотрудники взмолились: «Роман Гургенович, как же так, что же мы будем делать? А давайте сериалы снимать!» Я поехал в Москву, где совершенно случайно встретил Досталя. Разговорились, в итоге мы приступили к съемкам. Сам я сериалы не снимаю — это делают в моей студии другие, а я являюсь исполнительным продюсером. Если бы участвовал в подборе сценариев и актеров, то сошел бы с ума. Как и все нормальные люди, я противник сериалов, но если 80% зрителей их смотрят, то почему лишать их удовольствия? Последние месяцев восемь мы не работаем — я распустил команду.
«Лишь считанные люди знают, что я когда-то был бездарем»
— Российское кино на подъеме, снимается множество картин и сериалов. Почему же Украина так отстает?
— Что касается кинобума в России, то он начался лет восемь назад, когда президент Путин выделил на это 150 миллионов долларов! Естественно, это дало мощный толчок, а потом уже тамошние продюсеры закрутились, пошла цепная реакция. Теперь они даже блокбастеры выпускают. Возможно, и нам нужен отечественный блокбастер, участвовать в котором заинтересовались бы наши богачи — одних государственных средств на такой проект не хватит. Но в Украине, увы, нет государственного понимания значимости кино, которое появилось у наших соседей. Один–два фильма в год назвать отечественным кинопроцессом никак нельзя.
— Вы сказали, что никогда не снимали кино про советскую власть.
— Самый первый и ужасный мой фильм «Эффект Ромашкина», слава богу, никто не видел. Меня трижды заставляли его переделывать, но это был единственный случай, когда я снимал не то, что мне хотелось. Мне повезло: какое-то высокое советское руководство запретило эту картину, лишь считаные люди знают, что когда-то я был бездарем. Потом были «Храни меня, мой талисман» и «Полеты во сне и наяву». Кто скажет, что они были просоветскими? Меня даже критиковали за то, что в этих фильмах не показаны собрания, порицающие главных героев. «Полеты» восприняла только интеллигенция, а это всего 20–30 процентов тогдашнего населения, не более! Основной же массе совершенно все равно, что творится за границами их маленького мирка, им интересны совсем другие картины — о любви, детективы… Вообще, это мой характер: я никогда не вписываюсь в общую структуру кинематографа. «Полеты во сне и наяву» имели наибольший зрительский успех, а своей лучшей работой я считаю картину «Бирюк».
«Сердцем я — армянин, а по сути — гражданин Украины»
— Говорят, что вы симпатизируете Жириновскому.
— Он меня привлекает не как политик, а как клоун! Хотя в «Свободе слова» он меня довел до такого состояния, что я был готов применить к нему силу прямо через телевизионный экран! Тем не менее, когда Жириновский говорит, я тут же усаживаюсь у телевизора, и мне не важно, какую околесицу он несет! Это занимательно, это как увлекательный фильм. Хотя в той передаче это был фашиствующий клоун.
— Роман Гургенович, 15 апреля вам исполнилось 70 лет. Как отметили юбилей?
— Собственно, никак. Предлагали мне сделать пышный юбилей, но я 13 апреля с женой улетел от всех в Прагу.
— Вы ежегодно бываете в Армении. Сильна ли у вас ностальгия по прошлому?
— Скорее по потерянному огромному пространству. Сердцем я — армянин, а по сути — гражданин Украины. Я везде чувствую себя комфортно: живу в Киеве, каждый месяц езжу в Москву, бываю в Армении. Родом я из Карабаха, но из друзей детства там почти никого не осталось. Поэтому чаще всего езжу в Ереван, где прошла моя бурная студенческая юность. Кавказские встречи отличаются от всех других встреч, у нас какая-то другая сердечность… Собираю друзей, ходим в ресторан, играем в нарды — все это замечательное кавказское безделье, по которому я скучаю.
— Неужели в Киеве вы не нашли для себя армянский уголок?
— Разве что ресторан «Сим-Сим», где я очень люблю бывать летом… И, конечно, об Армении мне напоминают мои друзья, особенно когда мы с ними собираемся на хаш — вот там мы действительно ментальные армяне! (Хаш — это национальное блюдо, густой суп из свиной требухи и копыт, к которому прилагаются чесночный соус и стопка водки. — Прим. авт.)
— Если бы вы не стали режиссером, то…
— Я мог бы сказать, что стал бы писателем или художником, но для этого как минимум нужно уметь писать или рисовать. Так что, скорее всего, я стал бы следователем, причем гениальным следователем! Ведь, поскольку я занимаюсь психологическим кинематографом, смею думать, что в психологии людей разбираюсь, а это в работе следователя немаловажно. А если бы меня вел по жизни не Бог, а дьявол, то, наверное, мог бы стать и гениальным преступником — они тоже большие психологи.
— Вы можете назвать свой жизненный девиз?
— В последнее время я стал относиться к жизни гораздо серьезнее, чем к кино, которое снимаю. Так что для меня сегодня гораздо важнее, какой я человек, чем какой я режиссер. Мне кажется, главное для каждого человека — не уронить свою честь и достоинство. А поскольку я человек жизнелюбивый, то, что бы в жизни ни случилось, всегда говорю себе: завтра будет утро!
Гурген ГРИГОРЯН, "Вечерние вести", 23.06.2011 10:53
http://gazetavv.com/analyti....em.html
|
| |
| |
| ИНТЕРНЕТ | Дата: Понедельник, 12.03.2012, 21:49 | Сообщение # 23 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
| Режиссер Роман Балаян: «Меня питала несвобода»
Тонкие поэтичные картины Романа Балаяна давно стали классикой отечественного кинематографа последней трети двадцатого века, а, к примеру, персонаж его картины «Полеты во сне и наяву» в исполнении Олега Янковского символизировал судьбу целого поколения 1980-х. В этом году режиссер как человек, хорошо знавший Сергея Параджанова, участвует в работе над фильмом «Параджанов», который снимает каннский лауреат Серж Аведикян. В интервью «Новым Известиям» Роман БАЛАЯН рассказал, чего не хватает современному кинематографу.
– Роман Гургенович, в прошлом году в Ереване на фестивале «Золотой абрикос» вам вручили знаменитый параджановский талер…
– Да, на семидесятилетие от фестиваля я получил награду за вклад в искусство и, видимо, за то, что я еще жив… (смеется). Это медаль, которую Параджанов в тюрьме сделал из кефирной крышки. Потом ее как-то отлили, кажется при участии Тонино Гуэрры.
– Вы уже много лет живете в Киеве, а в Армении бываете часто?
– Раз в году бываю на фестивале «Золотой абрикос». Естественно, оттуда я заезжаю в Карабах, на родину. На могилу матери и к детям моего покойного брата. Они живут в Степанакерте.
– Вы родом из Степанакерта? Там ведь сейчас такая сложная обстановка!
– Ну, пока не сложная. Пока идет перемирие. А что будет, по- моему, не знает ни та сторона, ни другая.
– На прошлом фестивале в Ереване демонстрировалась ваша картина?
– В прошлом году – нет, а в позапрошлом привозил фильм «Райские птицы». Но, по-моему, армянам не понравилось. Понравилось только Виму Вендерсу… Я и сам не считаю картину удачной. Есть этому, как ни странно, и физическая причина. Дело в том, что я не переношу жару, а в 2008-м, когда я снимал картину, было страшное пекло… А головной убор я никогда не ношу, как и все кавказцы. Ведь, как известно, зимой наш головной убор – это шапка снега… Я считаю, что у меня более-менее приличные картины закончились в 1987 году картиной «Филер».
– Чем вы это объясняете?
– Меня питала несвобода. И, скажем так, советская власть.
– Вы хотите сказать, что свобода вредит кинематографу?
– А я не знаю ни одного шедевра после 1985 года на постсоветском пространстве. А вы знаете? Хорошие фильмы есть, но шедевров не было. Так, чтоб как раньше… Как «В огне брода нет» Панфилова, «Неоконченная пьеса для механического пианино» Михалкова, «Мой друг Иван Лапшин» Германа…
– Но ведь напрямую в этих картинах не звучал протест против советской власти?
– А это неважно. Мои фильмы на современную тему были всего лишь «Полеты во сне и наяву» и «Храни меня, мой талисман». Мне говорят, что «Талисман» можно и сейчас пойти и снять… Но на самом деле нет. Все дело в состоянии. Ведь втайне это были размышления о советской интеллигенции, которая прогнулась. Которая считает себя потомком русской интеллигенции, а на самом деле все равно служила. И герой, в запале вызвавший обидчика, как Пушкин, на дуэль, не смог выстрелить. То есть дело в отсутствии поступка. У нас не было поступков. Я не считаю диссидентов… Это были люди жертвенные, но сам я никогда диссидентом не был. А у советской интеллигенции не было поступков.
– Вы участвуете в каких-нибудь общественных движениях на Украине?
– Нет, я равнодушен как к оппозиции, так и к властным структурам. Всю жизнь это было так, а тем более сейчас. Когда оппозиция мечтает занять место властвующих, для меня это не оппозиция. Я люблю вечную оппозицию. Я – в вечной оппозиции. Потому что я всегда не согласен. Ни с новой властью, ни с советской властью. У меня есть свое понятие внутренней свободы, которое и отражено в моих картинах… Я ведь тоже не совершаю поступков. Единственное только, что я никуда не вхожу, ни в какие организации и т.д.
– А вас приглашают к участию?
– Конечно.
– А письма вы какие-нибудь подписываете в защиту кого-то или чего-то или против?
– Если оно написано так, что вызывает злость, я говорю: можно я отдельно напишу? И я пишу отдельно. Потому что форма этих писаний – она «злостная». Если критика не вызывает стыд у того, кого критикуешь, а вызывает злость, то те, кого критикуешь, будут еще хуже. Я с 1991 года обвиняю все руководство Украины, что они не понимают роли кинематографа. Это единственная область искусства, которая непосредственно и быстро может оказаться представленной где-то. Это наиболее быстрый способ интегрировать свою ментальность, ведь художник пока еще выставку организует, писателя пока переведут на другой язык… А кино – это скорость, поскольку сейчас легче попасть на фестивали из стран – бывших республик Союза. Теперь нет конкурса из 15 республик, и картина от каждой страны может поехать…
– Вы не испытываете ностальгии по Советскому Союзу?
– Я испытываю ностальгию по друзьям и коллегам, с которыми я раньше чаще виделся. Я ездил на премьеры – они приезжали ко мне… Были какие-то всесоюзные кинособрания. Мы не слушали доклады, мы уходили пить коньяк или чай… Общались, взаимообогащались.
– А в Москве вы редко бываете?
– Вы знаете, когда я снимал сериалы, не я, а моя студия «Иллюзион-филмз», то довольно часто бывал: раза два в месяц, а сейчас в два месяца – раз.
– Но все-таки чаще, чем в Ереване…
– Да, конечно. Я не понимаю, почему в Ереван такие дорогие билеты! Дороже, чем в Париж.
– Как вы оцениваете ситуацию в российском кинематографе? И чем она отличается от украинской?
– В России киноотрасль – заработала. Я имею в виду количество фильмов. Когда есть большое количество, всегда может два приличных оказаться. А у нас вообще не снимают. Плюс, если даже снял кино, все понимают, что проката нет, значит, получил просто деньги за фильм. Или получилось более-менее прилично – послали на фестиваль. И этим заканчивается биография фильма. И режиссера тоже. Быть артистом без зрителя – это бессмысленно…
– В России кинематографисты тоже жалуются, что нет проката, что в прокате только американское кино…
– Да, но я же говорю про количество фильмов, а не про прокат. Прокат бывает у нескольких блокбастеров российских, и то не в таком масштабе, как у американских.
– Российские фильмы в основном тоже не доходят до зрителей…
– В том-то и дело. Тратятся деньги, чтобы группа получила свои деньги. Если получится, может, пошлют куда-то, если не получится, то – хоть деньги получили.
– А вы смотрите современное российское кино?
– Нет, к сожалению, я в кино не хожу уже лет двадцать. Я предпочитаю театры и галереи. Не потому, что плохие фильмы, просто боязнь у меня появилась…
– Кинофобия?
– Может быть, на эти два часа, которые я потрачу на кино, у меня есть другое занятие, более интересное. На премьеры, естественно, если зовут друзья, я вынужден ходить. Но всегда переживаю: а вдруг фильм не понравится? Например, в Выборге я шесть дней волновался, потому что в последний день должны были показывать фильм Андрея Смирнова «Жила-была одна баба». Андрюша не снимал 30 лет, и я волновался – что он сделал? Он мой ближайший друг. И мы каждый день были вместе и проклинали нынешние чернушные фильмы. А я говорил, что эта молодежь – она научилась делать фильмы якобы под названием арт-хаус, но они не умеют придумать улыбку Кабирии. Как у Феллини в «Ночах Кабирии». Он же придумал в конце, чтоб мы вместе с ней заулыбались и на что-то понадеялись! А то, что жизнь г… – это все и так знают. Это публицистика в художественном исполнении. Так вот мне в современном кино не хватает какого-то выхода в конце. Американцы же не зря придумали хеппи-энды.
– Вы считаете, что успех американского кино в хеппи-энде?
– И в ловком делании денег. У них кино – больше бизнес, чем искусство. Хотя Америка, думаю, в год делает шедевров пять, только мы покупаем не их.
– Андрей Кончаловский в интервью говорил, что шедевры делаются не в Голливуде…
– Там есть масса других самостоятельных студий, независимые кинорежиссеры. Тарантино снимает не в Голливуде, Джармуш снимает не в Голливуде.
– Вернемся к разговору об Андрее Смирнове. Вам понравился его фильм?
– Мощный! Андрей удивил меня. Я ему сразу написал эсэмэску такую: «Андрюша, мощно, неприятно, здорово». Это такой приговор, такой некролог всему, что происходило в России в 1911 году и в 1917 году! Различий почти не было на селе… Но главное, мне эта мощь понравилась. Это не только большой труд, это сага в лучшем смысле этого слова. Но смотреть фильм очень тяжело. И что за жуть – жизнь в той России! Это приговор прошлому с намеком, что что-то надо делать…Так вот, мы с ним всё обсуждали, что современным фильмам улыбки Кабирии не хватает, а в его фильме вообще нет никакой улыбки. Но в этом фильме ты это принимаешь. Что там происходит с этой несчастной бабой! Девица, которая вышла замуж не по любви. И ее насилует брат жениха, отец жениха, какие-то случайные люди, ребенок неизвестно от кого рождается, но это внешняя линия, а на самом деле этот быт, эта неустроенность – это отсутствие воздуха. Как сказал Блок о Пушкине, что он умер от отсутствия воздуха, от атмосферы последних лет. Так вот этот фильм – об отсутствии воздуха.
– Вам не кажется, что современные молодые режиссеры часто снимают сразу в расчете на какой-то европейский кинофестиваль…
– Конечно, и поэтому они не самостоятельны. Чего хочет Европа? Почему они любят Достоевского? Вот, я помню, был у меня разговор с французами об этом в 1990 году. Вот, например, «Идиот». Есть сцена и в книге, и в фильме, где Настасья Филипповна огромные деньги, которые дал Рогожин, бросает в камин. Купчишки все бросаются вытаскивать. И мы, советские, думаем: боже, какая низость, что они делают? А иностранцы думают другое: по какому праву кем-то заработанные деньги, да еще большие, эта дама бросает в камин? Им это интересно и непонятно. Это для них как жизнь зулусов или еще каких-то племен, на которую мы смотрим с удовольствием. Как какая-то экзотика, которая их удивляет. Но это у Достоевского.
– Почему вы перестали снимать экранизации классики? Чехова, Тургенева, Лескова?
– А сейчас продюсерам неинтересно этим заниматься.
– Но вы бы не отказались?
– Есть многие вещи Чехова, которые я бы снял. Но это, как я говорю, для «филармонического» зрителя, для тех, кто ходит в филармонию, а не во дворцы культуры…
– Но ведь у вас же есть своя студия…
– Нет, у меня студия исполнительская. Когда даются деньги и сценарии. А мы тратим эти деньги – исполняем их заказ. Сам я деньги не ищу.
– А вы не хотите заняться этим сами?
– Нет, для этого должен быть особый склад характера. У меня этого нет. Мне было бы неприятно пойти к какому-то богатому человеку и сказать: дай бабки на фильм! Но если бы, скажем, я встретил молодого человека безумно интересного и талантливого, который сможет снять классный фильм. Вот из-за него я пойду. Но из-за себя – никогда.
СПРАВКА
Роман Гургенович БАЛАЯН – советский украинский кинорежиссер, сценарист и продюсер. Родился 15 апреля 1941 года в селе Неркин Оратаг в Нагорно-Карабахской автономной области. В 1969 году окончил режиссерский факультет Киевского государственного института театрального искусства имени Карпенко-Карого. В 1982 году снял фильм «Полеты во сне и наяву», впоследствии отмеченный Государственной премией СССР. Наиболее известны его фильмы: «Каштанка» (1975), «Бирюк» (1977), «Поцелуй» (1983), «Храни меня, мой талисман» (1986), «Филер» (1987), «Леди Макбет Мценского уезда» (1989). В постперестроечное время снял картины: «Первая любовь» (1995), «Две луны, три солнца» (1998), «Ночь светла» (2003), «Райские птицы» (2008). Известность Роману Балаяну принесли также телеверсии спектаклей московского театра «Современник»: «Кто боится Вирджинии Вульф?» (1992) и «Анфиса» (1993).
МАРИЯ МИХАЙЛОВА, «НИ» за 12 Марта 2012 г.»Культура
http://www.newizv.ru/culture....an.html
|
| |
| |
|
