Пятница
29.03.2024
14:02
 
Липецкий клуб любителей авторского кино «НОСТАЛЬГИЯ»
 
Приветствую Вас Гость | RSSГлавная | Алексей Балабанов "ПРО УРОДОВ И ЛЮДЕЙ" 1998 - Форум | Регистрация | Вход
[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 1 из 1
  • 1
Форум » Тестовый раздел » * СОВЕТСКОЕ и ПОСТСОВЕТСКОЕ КИНО * » Алексей Балабанов "ПРО УРОДОВ И ЛЮДЕЙ" 1998
Алексей Балабанов "ПРО УРОДОВ И ЛЮДЕЙ" 1998
Васёк_ГайдашДата: Четверг, 18.07.2013, 20:40 | Сообщение # 1
Группа: Пользователи
Сообщений: 312
Статус: Offline
Есть фильмы, которые своим художественным великолепием пронзают душу и остаются в памяти навсегда. Для меня одним из таких является шедевр Алексея Балабанова «Про уродов и людей». Картина поражает своей эстетикой, сюжетом и гениальной игрой Сергея Маковецкого! Иоганн – ярчайший образ пустого, морально уродливого создания, образ вселенского зла.

Алексей Октябринович именно этот фильм, на который повлияли великие «Уродцы» (1932) Тода Браунинга и «Человек-слон» (1980) Дэвида Линча, считал лучшим в своей карьере. Вызывают восхищение прекрасная операторская работа Сергея Астахова и отлично подобранная музыка (как, впрочем, и во всех фильмах А.Б.).

Однозначно рекомендую к просмотру!


«ПРО УРОДОВ И ЛЮДЕЙ» 1998, Россия, 93 минуты
– экзистенциальная ретро-притча Алексея Балабанова








Конец XIX века. Две благополучные семьи, Загадочный Иоган, владелец фотостудии в подвальном помещении, где создан некий фотографический театр Маркиз де Сада. И фотографические открытки с униженной наготой женского тела, вызывающие похоть и злорадствующее торжество власти.

Взгляд фотографа умеющий видеть в девочке ангельские кудри и милую улыбку, и тот же взгляд, разлагающий тело, взгляд порнографа. Иоган отмеченный дьяволом, Иоган убивающий душу. Именно он постепенно разрушает благополучие семей и превращает обычных людей в уродов. И аромат порока охватывает мир…

Съёмочная группа

Режиссёр — Алексей Балабанов
Продюсеры — Сергей Сельянов, Олег Ботогов
Автор сценария — Алексей Балабанов
Оператор — Сергей Астахов
Художник — Вера Зелинская
Звукорежиссёр — Максим Беловолов
Монтаж — Марина Липартия
Художник по костюмам — Надежда Васильева
Художник по гриму — Тамара Фрид
Декоратор — Анатолий Глушпак

В ролях

Сергей Маковецкий — Иоган
Виктор Сухоруков — Виктор Иванович
Анжелика Неволина — Екатерина Кирилловна Стасова, слепая жена врача
Динара Друкарова — Лиза
Алёша Дё — Коля
Чингиз Цыдендамбаев — Толя
Вадим Прохоров — Путилов
Александр Мезенцев — Доктор Стасов
Игорь Шибанов — Инженер Радлов
Дарья Лесникова — Груня
Татьяна Полонская — Дарья
Ольга Страумит — Няня
Илья Шакунов — человек в витрине
Юрий Гальцев — импресарио

Режиссёр о фильме

У каждого режиссёра есть только один хороший фильм. Мне «Про уродов и людей» нравится.

Кинокритики о фильме

Безысходное кино о кино, о скудости возможностей и узости интересов синематографа. «Даже если мы, ребята, поголовно вооружимся Panavision’ами и Dolby Surround’ами, — говорит Балабанов своим коллегам, — все равно, как и сто лет назад, ничего у нас по большому счету нет, кроме любопытства зрителя к голым ягодицам. И пустоватая „драма из жизни“ — самое большое достижение, возможное на нашем поприще...» (Лидия Маслова).

Мне эта картина говорит только об одном: невозможно преувеличить психологическое воздействие монохромного, вирированного изображения на всех нас, пожирателей цветного «Кодака» и «Фуджи». Это для нас нечто вроде «экстази» (Виктория Белопольская).

Стилизация под декаданс, неотличимая от декаданса. На редкость мизантропичная и принципиально алогичная картина, где уродами оказываются все, а людей нет как в переносном, так и в прямом смысле (Виктор Матизен).

Чуждое мне кино — и по смыслу, и по исполнению, и по пластике, поскольку не люблю декаданс в принципе, русский декаданс — тем более, а санкт-петербургскую версию русского декаданса — в особенности. Другое дело, что не было в этом сезоне картины такой изысканности и с таким чувством стиля (Мирон Черненко).

Те, кому фильм не понравился, говорят: зато снято хорошо. Я бы так не сказала. Балабанов превращает экран в культурную свалку отходов символизма. Сиамские близнецы — Джекил и Хайд; няня — фаллическая мать; слепая докторша — просто героиня Рабы любви в одной из своих ролей. И все это в охряном монохроме — самое дешевое средство «стильности». Стильность может и есть, но стиля нет. Полно символов и ни одной метафоры, то есть все на воде и ничто не движется (Нина Цыркун).

С одной стороны, самый стилистически безукоризненный фильм последних лет. С другой, пустышка без подтекстов и надсмыслов. Логичнее всего рассматривать Уродов... как интеллектуальную провокацию. Думаю, Балабанов валял дурака, но облек дуракаваляние в такие формы и затронул такое количество гвоздевых интеллектуальных тем (порок, порка, извращение, кинематограф, нетрадиционная любовь, рубеж эпох), что попросту вынудил критиков искать шифры и изобретать трактовки (Юрий Гладильщиков).

Мазохистские и вуайеристские авторские комплексы в красивой упаковке. Герметичность упаковки позволяет наблюдать захватывающий процесс размножения болезнетворных бацилл без риска подхватить инфекцию. Радует тепло лирического чувства, нежность автора к своим монструозным персонажам — ведь болезненная искренность все же лучше здоровой лжи (Наталья Сиривля).

Эротическим фантазиям прыщавого подростка воздвигнут изысканный целлулоидный памятник. Жаль, что болезненные авторские комплексы оказались так важны для осчастливленного фильмом человечества. Я огорчилась бы, если бы Рембрандт писал примитивные садомазохистские порносюжеты. Впрочем, они, скорее всего, оказались бы и не примитивны, и общезначимы. Напрашивается вывод: Балабанов — не Рембрандт (Ирина Павлова).

Как всякий стильный фильм, Уроды... — продукт эпохи мнимостей. И одновременно — эстетический приговор ей. Но меня больше мучает вопрос не эстетический и не культурологический — скорее психоаналитический: что должен испытывать человек, направляя взгляд камеры на два детских тельца — беззащитных, униженных раздетостью? (Александр Трошин).

Не столько кино в чистом виде, сколько весьма занимательный тест, заставляющий думать о собственных психоаналитических проблемах. Это как раз тот случай, когда каждый понимает в меру своей испорченности. Холодные руки инфернальных порнографов с глумливым равнодушием перебирают самые потаенные и отвратительные «струны сердца». Ощущать это довольно неприятно. Но еще неприятнее осознавать, что экранный хоровод «аномалий и извращений» претит тебе вовсе не так сильно, как хотелось бы (Станислав Ф. Ростоцкий).

У меня нет никаких этических претензий к фильму Балабанова, только эстетические. Сюжет стилизован под немые фильмы, изображение — под фотографии начала века, а манера актерской игры вызывает в памяти советское кино «о дореволюционном прошлом». Три эстетики не взаимодействуют, а механически накладываются друг на друга. Но чтобы заметить это, надо знать немое кино и старую фотографию несколько лучше, чем большинство зрителей и критиков (Сергей Кузнецов).

Как следует из преамбулы фильма, его герои вышли из сюртуков, платьев и пеньюаров персонажей скабрезных фоточек начала века — поэтому от них и веет застенчивым позерством, угловатой старательностью. Стилистика фильма являет собой чистый продукт в том смысле, что это «одна мысль в формах одной мысли»: наверняка найдутся поклонники такого «дистиллированного» подхода, к тому же созвучного ясной методике порнодела (Марина Дроздова).

Режиссер чувствует себя в фактуре того времени не совсем уверенно, как в антикварном магазине незнакомого города. Минимализм фильма вынужденный, а не благоприобретенный, вторжение в дебри прошлого века наталкивается на мучительную необходимость его просто-напросто обживать. Не знаю, может ли служить похвалой фильму то, что он открыт для любых постмодернистских трактовок — эти сросшиеся близнецы готовы быть чем угодно, вплоть до евразийского образа России, в которой испокон веков плотское борется с духовным, языческое с христианским, «левое» с «правым» и так далее (Петр Шепотинник).

К миру и тем, кто его населяет, Балабанов относится с брезгливостью. В его фильме так всех жалко, что удавить хочется. Заставить сиамских близнецов позировать нагишом и исполнять «однозвучно звенит колокольчик...» — значит действительно очень сильно устать от людей. Или от собственного отношения к людям. А может, к уродам. В мире Балабанова это синонимы (Дмитрий Быков).

Если мода главным героем последнего десятилетия века делает «фрика» — так тому и быть. Многие не захотели замечать «людей», упирая на «уродов» и обвиняя автора в «проповеди разврата и иммора­лизма». Мне хочется защитить от этих обвинений грустных балабановских садомазохистов, которым их застенчивый сладкий экстаз принес бесконечную печаль и безнадежность. Балабанов снимал кино о стиле, а его судят с точки зрения чистоты нравов (Ирина Любарская).

Инфантильное небрежное кино. Словно Балабанов вдруг разучился делать то, в чем был силен. Тогда уж лучше популистский Брат, чем этот допотопный «эстетизм» (Зара Абдуллаева).

Кафкианские жуки Балабанова полезли наружу. Лавры и фимиам высокому ремеслу. Дружное «фе» отталкивающему аморализму сюжета. Фильм из разряда «не хочу даже вставить в книжку». А никуда не денешься (Денис Горелов).

Фильм Балабанова — с сюжетом, который никакой не сюжет, с героями, которые никакие не герои, со смыслом, который никакой не смысл — прежде всего о том, что само кино просто целлулоид, просто тени на белом экране, и ничего больше (Леонид Попов).

Цитаты

Чтобы любить женщину, совсем не обязательно хлестать её розгами.

Награды

Европейская киноакадемия, 1998 год
Номинация: Лучшая женская роль (Динара Друкарова)

Кинотавр, 1998 год
Номинация: Главный приз

Ника, 1999 год
Победитель: Лучший фильм
Победитель: Лучший режиссер (Алексей Балабанов)
Номинация: Лучшая мужская роль (Сергей Маковецкий)
Номинация: Лучшая операторская работа (Сергей Астахов)
Номинация: Лучшая работа художника по костюмам
Номинация: Лучший звук
Номинация: Лучшая работа художника-постановщика

Приз международного фестиваля «Неделя фантастического кино» в Малаге лучшему актёру (Сергей Маковецкий).
Приз международного фестиваля «Неделя фантастического кино» в Малаге лучшему оператору (Сергей Астахов).
Приз «Особое мнение» международного фестиваля «Неделя фантастического кино» в Малаге.
Специальный приз жюри международного фестиваля в Стамбуле.
Специальный приз на фестивале «Кинотавр» в Сочи.
Главная премия Фестиваля фестивалей в Санкт-Петербурге.

Интересные факты

Сценарий этого фильма Балабанов написал ещё в 1993 году под названием «Тихие люди». Замысел картины возник во время съёмок «Замка» в Гамбурге: «Времени у меня было полно, я гулял по городу и придумывал новый фильм. В эротических музеях рассматривал фотографии начала века. И мне понравилась идея: сделать кино о такой любви. Для нас как бы неестественной, но для моих героев единственно возможной» (Алексей Балабанов). Режиссёр планировал приступить к съёмкам этого фильма сразу после завершения работы над короткометражкой «Трофим». Однако долгое время из-за провокативности сюжета Балабанов не мог найти средств для его реализации. За это время он успел снять малобюджетного «Брата» и поездить по международным кинофестивалям в поисках денег. Несмотря на активную работу с западными продюсерами, осуществить этот проект Балабанов смог, опираясь исключительно на средства российских инвесторов.

Съёмки фильма проходили в Санкт-Петербурге, Выборге и Ярославле.

Смотрите трейлер и фильм

http://vk.com/video16654766_165532599
http://vk.com/video16654766_162652762
 
Александр_ЛюлюшинДата: Воскресенье, 09.02.2014, 08:50 | Сообщение # 2
Группа: Администраторы
Сообщений: 3241
Статус: Offline
14 февраля 2014 года
Киноклуб «Ностальгия» представляет
фильм №3 (19; 342) сезона 2013-2014
«ПРО УРОДОВ И ЛЮДЕЙ»
режиссёр Алексей Балабанов, Россия


***

О фильме «ПРО УРОДОВ И ЛЮДЕЙ» посетители сайта http://www.kinopoisk.ru/film/7650/

***

Алексей Балабанов — один из самых известных и узнаваемых режиссеров России.

***

Фильм стоящий, имеющий смысл и мораль. Актёрская игра безупречна, в каждом персонаже не было ни нотки фальши, особенно хороши Маковецкий и Сухоруков.

***

Тяжелый фильм, противоречивый, но как ни странно, все равно очень понравился. Редко такие умные картины появляются.

***

Фильм является своеобразным зеркалом, в котором мы наблюдаем собственное отражение, собственную сущность. И кто же предстает нашему взору — люди или уроды?

***

Очень сильный фильм, а главное гениально уложены в нём две вещи: красота и мерзость. С одной стороны эти фотографии из фильма красивы, а с другой — так мерзки. Просто потрясающе!

***

Режиссёр не ударяется в мораль, но после просмотра понимаешь, что советский «секс под одеялом» и церковные понятия о блуде и целомудрии — это совсем не бред.

***

Фильм без ошибок и помарок. Безукоризнен во всём до мелочей. Такое теперь уже редко где можно встретить. По стилистике, художественному оформлению под начало века и, конечно, образам фильм идеальный.

***

В эпоху 90-х вышло мало фильмов, но это было время картин лучших чем нынешнего культурного ширпотреба. Посмотрев этот фильм, вы многое поймете, многое не поймете, но Город остался, и не менялся еще со времен постройки, и вряд ли изменит свою черную душу.

***

Считаю, что фильм (а точнее картина) заслуживает просмотра. Отличная игра актеров, замечательные характеры, антураж. Хоть это и не шедевр на все времена (как минимум, потому что не мейнстрим), но, скажем, неплохая атеистическая притча, современная альтернатива библейской. Окно, в которое стоит заглянуть, чтобы не привести вдруг себя (а, по цепочке, и человечество) к моральному разложению, к деградации.

***

В общем, даже несмотря на то, что в последнее время хороших фильмов в России снимают всё меньше и меньше, наши режиссёры преподносят иногда сюрпризы, такие, какой Балабанов преподнес мне в лице этого очень умного и думающего фильма.

***

Не люблю Балабанова, но этот фильм впечатлил, даже потом купил его. Считаю «Уродов» лучшей его картиной. Она очень кинематографична и снята в правильной сепии. Обычно современные ч/б фильмы выглядят искусственно по сравнению с черно-белой же классикой, но этот фильм смотрится очень органично. Он почти идеально поставлен и смонтирован, и поэтому его можно ценить просто за форму. Содержание же оставляет тяжелое впечатление, но оно не поверхностное, а глубокое. Я никогда не считал Балабанова моралистом, но данная картина, несмотря на всякие грустные гадости, высокоморальна. Просто у режиссера нет сомнений в том, что общество нельзя сделать лучше, и оттого он мораль подает под депрессивным соусом. Фильм настроения не повышает, но он очень хорош.

***

«Про уродов и людей» потрясающий хотя бы тем, что не похож на современное массовое кино. Сложно найти подобный сюжет. Невероятно талантливый актерский состав, интересная съёмка… всё заставляет тебя досмотреть картину до конца. Снять подобное и при этом показать так красиво, что невозможно оторваться, могут только действительно талантливые люди. Облик города, детали и мелочи в образах персонажей составляют целостность данной картины. Чего только стоят эти черные, пустые, немигающие глаза Иоганна! Конечно, фильм не для каждого, здесь дело вкуса. Фильм со смыслом, сложным и интересным сюжетом, поэтому чтобы его понять, посмотрите сами, он не оставит вас равнодушным и позволит увидеть искусство и мир с другой стороны.

***

Балабанов, Маковецкий, Сухоруков — что не имя, то синоним гения, таланта и дара божьего. Невозможно представить, чтобы они сотворили что-то плохое, но представить, что они сделают в итоге — еще сложнее. Я ожидал всего, чего угодно, но только не такого… Не было показных эмоций. Но в глубине, внутри, какой-то комок гнусных, оскорбленных чувств постоянно переворачивался, не позволяя остаться равнодушным.

Вообще, удивительно, насколько Балабанову подвластен сюжет. С первых секунд, с первых кадров он создает атмосферу не то, что бы интриги, но какой-то подозрительной таинственности, которая не позволяет отвлечься до конца фильма. Ты сливаешься с жутким антуражем, он поглощает тебя, не позволяя выбраться. А Алексей Октябриноваич смеется смехом злого кукловода, который дергает за ниточки, заставляя зрителя трепыхаться, биться в истерике, ломаться. Он нажимает на кнопочку, и зритель делает и чувствует то, чего хочет создатель. Балабанов с легкостью подтверждает определение, звучащее в начальных титрах: «новая драма». Действительно, новая. Это не немое кино, но построение абсолютно идентично: филигранно, тонко и очень точно. И в этом весь смак фильма «Про уродов и людей».

***

Несмотря на то, что это жестокий и тяжелый фильм, он в то же время очень красивый в эстетическом плане. Это самый красивый и атмосферный фильм Алексея Балабанова. Очень радуют глаз цветовые решения и работа оператора Сергея Астахова. За некоторые сцены так и хочется аплодировать (как минимум достаточно вспомнить финал). Саундтрек отлично подобран, красивейшая музыка. Да и вообще техническая сторона безумно радует.

Но главным достоинством фильма все же является сценарий. На первый взгляд перед нами обыкновенная «чернуха» с закосом под европейский арт-хаус. Но если вникнуть, то все, куда уж сложнее. Местами он про кинематограф и его влияние на нашу жизнь, местами перерастает в любовную историю, и заодно в историю про добро и зло, красоту и мерзость. Но общая мысль всей картины заключается в том, что каждый видит только то, что хочет, и люди никогда не смогут договориться, даже в одном и том же фильме видят разное.

Вроде бы, все очень плохо и грустно. Но товарищ Балабанов опять удивил. Не обошлось без огромной доли самоиронии, несмотря на всю мрачность фильма, в нем очень много смешных моментов и откровенного стеба, особенно это касается комментариев в стиле немого кино. Вообще трудно приписать его к какому-либо жанру, местами грустно, а местами смешно, и в данном случае это очень хорошо.

Также порадовали актерские работы. Великолепно сыграл Сергей Маковецкий, одна из самых лучших и необычных его ролей. Как всегда очень эффектный образ у Виктора Сухорукова. Безумно понравилась Динара Друкарова. Хорошо сыграли Алексей Дё и Чингиз Цыдендамбаев.

Вывод: очень грустный, красивый и умный фильм. Вряд ли стану его кому-либо советовать, тяжелый фильм, да и не для всех умов.

10 из 10

***

Уже второй день, как я посмотрела фильм, но до сих пор он не отпускает — и бесит и восхищает одновременно. Безусловно оригинально, мрачно до сумасшествия, беспросветно и депрессивно. При этом и юмор, но очень чёрный, явно присутствует. Достаточно вчитываться в титры, которые комментируют происходящее в отстранённо-повествовательной манере, чтобы обнаружить его.

Фильм, конечно — мрачно-едкая сатира на человеческий неизбывный, я бы сказала жгучий интерес к низменному, постыдному, извращенному, запрещённому, но тем и более притягательному. Этакий отравленный валентайн самым всматривающимся видам искусства — кино и фотографии, бесстрастно запечатлевающим всё, куда устремляется взор, как бы низко он не опускался.

Что делает «Про Уродов и Людей» уникальным — это стиль. Снятый в манере раннего кинематографа, по цвету выдержанный в благородной и утончённой сепии, в нём мало диалогов, но фильм от этого не страдает. Похоти, желанию, так же как алчности и мерзости не нужны слова, они говорят сами за себя. Поэтому так много в фильме крупных немых планов (пустые глаза Маковецкого — Иогана и воистину дьявольская, поганящая всё и вся, на что она устремлена, ухмылка Сухорукова — Виктора Ивановича), которые вызывают чувство острой и неподдельной… даже не знаю, как объяснить, тоски и подавленности. Да, пожалуй, подавленности от того, что не только так много мерзости в мире, но и оттого, как легко ей возобладать над невинностью и чистотой, надругаться походя одним лишь присутствием и играючи втянуть в затягивающие сети разложения. Пока я смотрела фильм, почему-то мне часто приходило в голову имя Ф.М. Достоевского, и не какое-то определённое произведение, а настрой, атмосфера, тон — пустынный Петербург, то ли из грёзы, то ли из кошмара. Униженные и оскорблённые. Красота спасёт мир — спасёт ли? Добродетель, любовь и нежность не спасают уродливый мир, но сами в грязь втоптаны и с грязью этой сливаются. Живя в грязи — другого существования уже и не представляешь. Не знаю, не берусь судить, но не полемика ли или посвящение темам Достоевского вызвали к жизни уродов и людей Балабанова?

Интересно, Балабанов действительно искренне уверен, что женщины, их слабость, любопытство, невозможность противостоять воинствующей наглой и гнусной пошлости, насилию и вульгарности — источник зла и причина физического и морального падения и неизбежной гибели всех персонажей, которых можно отнести к людям и которые оказались мужского рода? Или это ещё одна кино-провокация, которыми полон его поразительно красивый фильм о многоликости уродства? Единственная женщина, о которой он не успел сказать ничего плохого — мать Лизы, но она умирает ещё в прологе.

Сильное кино. Если когда-либо фильмы вобрали в себя и отразили в завораживающе прекрасных и одновременно отталкивающе низменных кинообразах жуткое время, а точнее безвременье абсурда, отсутствия логики и смысла, и смерть надежды, то это петербургский фильм Алексея Балабанова.

***

Нет, фильм невозможно комментировать. «Про уродов и людей» восхитителен. Балабанов неповторимо красиво смешал грязь и мерзость с каким-то жестоким, злым удовольствием и получил непревзойденную, самобытную картину.

10 из 10

***
 
ИНТЕРНЕТДата: Пятница, 14.02.2014, 19:49 | Сообщение # 3
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
Про уродов и людей
Экзистенциальная ретро-притча


Этот фильм вместе с «Братом» и новеллой «Трофим» из киноальманаха «Прибытие поезда» образует своеобразную трилогию российского режиссёра Алексея Балабанова. Проще всего интерпретировать её как жёсткую городскую сагу о пришествии в метрополис некоего человека со стороны, которому голо и неуютно в этом подавляющем душу и смущающем разум гигантском вместилище человеческих пороков и амбиций. Но ведь и две первые работы Балабанова, «Счастливые дни» и «Замок» (пусть и не оригинальные по своему сценарному материалу, а являющиеся вольными экранизациями сочинений Сэмьюэла Беккета и Франца Кафки), тоже были рассказами об отторжении пришлых, которые стремились если не вписаться, то хотя бы прижиться по соседству с безжизненной архитектурой, в странном сообществе других одержимых одиночек, объединяющихся вместе только в тупом противостоянии чужаку.

Можно также заметить в лентах трилогии, казалось бы, не лишённый укора намёк на равнодушие людей кинематографа к простому человеку («Трофим»), проявление ими внезапной неадекватной агрессии по отношению к вполне понятному любопытству зеваки («Брат») и вообще разлагающее влияние кино (и его предшественницы — фотографии) на сознание и чувства обывателей, в которых пробуждаются, более того — намеренно провоцируются самые низменные инстинкты, граничащие с патологией («Про уродов и людей»). Сознательно навязчивый образ отходящего после заправки паровоза под окнами дома Радловых в картине «Про уродов и людей» даже легко принять за язвительный укол автора в адрес коллективного (включая и себя самого) произведения «Прибытие поезда», которое было снято в честь 100-летия кино.

Получилась некая саркастичная вещица под условным названием «Убытие поезда», тем более что Петербург как раз и стал в мае 1896 года первым местом в России, откуда потом распространилась по стране «кинематографическая зараза». Вместо блага для цивилизации и упрочения высокоморальных задач искусства по воспитанию людей этот самый кинематограф, как выяснялось, несёт только зло и разврат, «контрреволюцию и похабщину» (выражаясь словами Ленина, который, как известно, был за то, чтобы поставить кино, «важнейшее из искусств», на службу более целесообразного, всеохватного и далёко простирающегося по задачам социально-политического и идеологического воздействия на «оболваниваемые массы»).

Но даже забыв о социалистической нравственности (как будто вопросы морали вообще могут иметь классовую подоплёку!) и вульгарно-социологическом ленинском принципе «двух культур в каждой культуре», нетрудно увидеть в фильме «Про уродов и людей», по примеру его горячих поклонников из среды эстетов и всех неортодоксально ориентированных, в том числе — в сфере секса (а зачастую эстетство и порок — две вещи исключительно «совместные»!), некий изобретательный пастиш на темы раннего синематографа. Тогда он ещё не вышел из рамок балагана, пикантного зрелища вроде передвижного шоу уродов, разнообразных кунсткамер и прочих низкосортных аттракционов, как, например, демонстрации сомнамбулы в немом экспрессионистском шедевре «Кабинет доктора Калигари» Роберта Вине. Кстати, по продуманной изобразительной стилистике и по авторскому посылу сочувствия ко всем так называемым уродам, которые, на самом-то деле, человечнее и привлекательнее многих людей, эту работу Алексея Балабанова следует сопоставлять и с «Человеком-слоном» Дэвида Линча, и с «Женщиной-обезьяной» Марко Феррери, и, разумеется, с давними «Уродами» Тода Браунинга, настоящим кладезем для всех кинематографистов, склонных возвеличивать красоту уродства.

Вовремя явившийся синематограф поистине оказался настоящим подарком для любителей скабрёзных открыток и поклонников всевозможных отклонений физического, психического и сексуального плана, оживляя «застывшие картинки», а с другой стороны — придавая лицезрению пороков и ущербности в каком-нибудь заезжем цирке черты документирующей достоверности и своеобразной экранной магии одновременно. Одно дело — урод или объект садомазохистско-порнографического действа у тебя перед глазами: в этом прямом наблюдении есть всё-таки немало постыдного и грязного. Совсем иной коленкор — когда это представлено на экране и обрело новые, ранее неведомые завораживающие свойства. Так что в итоге сам инициатор всего подобного безобразия, некий Иоган, видимо, немец, приехавший в Россию, с восхищением смотрит в кинотеатре знакомую ему наизусть сцену наказания розгами голой девушки, а целая толпа будто бы невинных девиц с истошным рёвом поклонения преследует молодого фотографа Путилова, который некогда брезгливо заснял допотопным киноаппаратом происходящее, теперь же почивает на лаврах внезапной кинематографической славы.

Однако нельзя рассматривать «Про уродов и людей» лишь тематически, скользя по поверхности сюжета и реагируя (в меру своей внутренней испорченности или внешнего ханжества) якобы на творящееся в кадре непотребство, из-за чего эту ленту поспешили назвать и скандальной, и провокационной. Она, в общем-то, не «про это», точно так же, как и «Брат» — отнюдь не про киллера, который раньше был на какой-то войне, а «Трофим» — не про «убивца», раскаявшегося в содеянном. Учитывая издевательское название «Наказание за преступление», которое было присвоено вышеупомянутому эпизоду удовлетворения подавленных комплексов, Балабанов не склонен по-достоевски мучиться вопросами вины и возмездия, добра и зла, Бога и Дьявола. И совсем не потому, что сам аморален, циничен и богохулен, а просто понимает, что одно не существует без другого, словно два сиамских близнеца, которые символизируют извечный дуализм всего сущего: пока один из певчески одарённых мальчиков спивается, другой испытывает возвышенные чувства к Лизе, ставшей лишь номинальной женой Иогана.

Между прочим, картина «Про уродов и людей» буквально набита не только язвительными киноцитатами (от проездов, эпилептических припадков и равнодушных выстрелов в упор, как в германовском «Лапшине», до символичного расплёскивания чего-то молочного, как у Тарковского), но и переосмысленными аллюзиями на Достоевского. Тут и имена (Лиза — неоднократно встречающаяся у писателя героиня чаще лёгкого поведения или же содержательница дома терпимости, Груня — как вариант Грушеньки, Иоган — будто Иван Карамазов, слепая и несчастная Екатерина Кирилловна может вдруг вызвать в памяти Катерину Ивановну, а каверзный подонок Виктор Иванович в колоритном исполнении Виктора Сухорукова почему-то представляется… совершенно опустившимся Порфирием Петровичем и Свидригайловым в одном лице). Здесь и порочно-убийственный воздух Петербурга, где уже не бывает «белых ночей», а тяжело висит над головой агрессивно-депрессивное по цвету, мрачно-безысходное небо Северной Пальмиры, которая кажется настоящим Адом. Разве случайно и то, что примерно в точке «золотого сечения» фильма Лиза, стоя рядом с Иоганом у окна концертного зала замечает, глядя на тягостный городской пейзаж перед собой: «Ненавижу этот город». А позже она же повторит: «Ненавижу этот мёртвый город».

Далеко не первое и, конечно, не последнее признание в нелюбви к холодному и угнетающему Петербургу можно было почувствовать ещё в «Счастливых днях», первой работе «вынужденного петербуржца» Алексея Балабанова. Хотя особенно явственно и чуть ли не апокалиптически это было выражено в «Трофиме», когда герой, сравнительно молодой мужик из деревни, совершив убийство, попал в Петербург начала ХХ века — словно спустился в Ад, который оказался для него пострашнее библейского, а в итоге был арестован в борделе.

Чужестранец Иоган неведомо откуда, как и зачем тоже явился в Петербург на сломе прежних столетий (по загадочной оговорке самого режиссёра, «все уехали раньше, а он приехал» — будто бы в царство не живых, а мёртвых). Кстати, повторяющийся торжественно-скорбный проплыв на судне неожиданно перекликается со сценами и из «Смерти в Венеции», и из ленты «А теперь не смотри» с поддавшейся тлену венецианской натурой. По сути, Иоган — это третья эманация, более очищенная от земных реалий, одного и того же образа, который столь волновал Алексея Балабанова во второй половине 90-х годов ХХ века, то есть в канун нового тысячелетия. Трофим-Данила-Иоган (двое крайних из них сыграны Сергеем Маковецким) — этот триединый герой всё сильнее деперсонифицировался, как бы переходя от Отца — к Сыну, а потом — к Святому Духу.

Он в большей степени превратился уже в некую функцию, стал своеобразным необходимым условием (в математике — леммой), вспомогательным утверждением в цепи логических умозаключений для доказательства определённой теоремы. Интересно, что дилемма, приобретшая со временем переносный смысл (необходимость выбора из двух обычно нежелательных возможностей), изначально предполагает двойной посыл в суждениях — условный и разделительный, причём во втором случае вероятностны уже не два, а несколько предположений. Вот и условная трилогия «Трофим»-«Брат»-«Про уродов и людей» представляет собой такое же разделительное суждение в трёх вариантах, которое нужно для того, чтобы доказать теорему о внеположной силе, посланцем которой становится каждый из главных персонажей.

Знаменательно, что не всегда можно объяснить с житейской, бытовой, человеческой точки зрения те вроде бы мелкие нестыковки, неточности, несуразности в биографии и поведении всех трёх героев, которые никак нельзя списать на счёт невнимательного автора, напротив, известного в качестве дотошного, а порой и чересчур въедливого постановщика. Трофима, Данилу и Иогана даже нетрудно принять, согласно нынешней моде, в качестве запрограммированных существ, своего рода биороботов или зомби, которые автоматически выполняют кем-то заложенную в них программу, однако порой дают сбои, характерные для многих машин. Или же эти создания просто выходят из-под контроля породившего их учёного, очередного Виктора Франкенштейна — кстати, не вызывает ли по ассоциации финал «Про уродов и людей» с куда-то уплывающим вдаль на льдине Иоганом запоздалую попытку персонажа Мэри Шелли найти и уничтожить сбежавшего монстра где-то в Арктике, то есть ещё севернее, чем балабановский Петербург?!

В Иогане также можно углядеть замашки булгаковского Воланда, который, вместо сеанса чёрной магии в Москве, закончившегося бегством догола раздетых граждан, устроил в Петербурге фото-кинематографическую эксгибиционистскую и вуайеристскую феерию, результатом чего стали несколько трупов и изломанных судеб людей и уродов, включая, впрочем, самого «Крестителя», который лишился, как головы, своего любимого детища. И будто обращённым Христом оказывается по случаю и невпопад Путилов, скромный молодой фотограф, которого сегодня превознесла толпа, а завтра она же будет кричать: «Распни его!».

Потому что человек и даже Сын Божий — не более чем игрушка в руках людского сообщества, которое лишь мнит себя таковым, но действует по принципу коллективного бессознательного. И посланный в этот мир (как его ни назови — Ангелом Света или Ангелом Тьмы) сам неизбежно становится жертвой зла, которое вовсе не привнесено с искушающей целью извне, а напротив, гнездится в глубинах подсознания всех людей и уродов, неотличимых друг от друга, намертво связанных до скончанья веков.

Как и в «Теореме» Пьера Паоло Пазолини, где некий загадочный Гость якобы совращал всех членов буржуазного семейства и их служанку, а потом исчезал неожиданно и безвозвратно, но не имело принципиального значения, кто он — представитель дьявольских сил или Божьего Промысла, так и в трёх работах Алексея Балабанова (очевиднее всего — в картине «Про уродов и людей») важнее прочего именно взаимодействие самой реальности с этим неведомым Духом, нежели его подлинное происхождение и теологический статус. Это мы проверяемся и испытываемся, а не Он нами оценивается и характеризуется. Это мы глядимся в зеркало, которое Он нам подставляет, и тут же поспешно кричим, что оно — кривое, хотя сами кривы по своим рожам.

Вот и кинематограф, будучи техническим изобретением, которое даже можно сравнивать с франкенштейновским монструозным Созданием, само по себе нейтрально и внеморально — а безнравственным или зовущим к идеальному и вечному делают его только люди, и никто иной! Кино — как Святой Дух, ниспосланный в качестве голубя Деве Марии ради непорочного зачатия. Как ни покажется оскорбительным сие сопоставление, но в фильме Балабанова содержится соответствующее замечание, кем-то воспринятое в качестве откровенного стёба. После запечатления киноаппаратом сцены избиения (если хотите — стебания) розгами голой Лизы возникает титр: «Так Лиза стала женщиной в первый раз», что позже отзовётся внешне действительно иронически после происшедшего за кадром любовного акта между Лизой и одним из сиамским близнецов: «Так Лиза стала женщиной во второй раз». Но для Иогана, который одержим, помимо садомазохистских комплексов, истинной любовью к фотографии и синематографу, а также платонически влюблён в Лизу, формой её посвящения в женщину не может быть что-то иное, кроме как обряд заснятия (по-своему священный) обнажённой и стегаемой Лизы на плёнку.

Кино нисходит с небес — но потом извращается, становясь предметом купли-продажи со стороны таких грязных прилипал, как Виктор Иванович (чем не Иуда?!), или же средством амбициозных замыслов Путилова, рвущегося в «новые мессии». И кино перестаёт быть кино, как только оказывается достоянием изнывающей от разнообразных пороков толпы. Тогда оно сразу превращается в порнографию духа — независимо от откровенности показанного на экране. Порнографично не само изображение, а наш взгляд на демонстрируемое. Как неожиданно точно заметил кто-то из американских критиков по поводу фильма «Прелестный ребёнок» Луи Маля (между прочим, тоже о фотографе, который в самом начале XX века оказался в новоорлеанском борделе и влюбился в двенадцатилетнюю дочь проститутки), его восприятие и понимание обратно пропорционально уровню испорченности публики.

Сергей Кудрявцев
http://www.kinopoisk.ru/review/916143/
 
ИНТЕРНЕТДата: Пятница, 14.02.2014, 19:49 | Сообщение # 4
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
Игорь Манцов. Посетитель музея.
«Про уродов и людей», режиссер Алексей Балабанов
Искусство кино №2, февраль 1999


1

Алексей Балабанов сделал фильм об опасном любопытстве к изображению в эпоху его технической воспроизводимости.

Традиционные виды изобразительного искусства предлагали глазу возвышенные сюжеты, эстетически выверенные объекты. Жесткий отбор, благородный жест, пленительный ракурс. Напротив, фотография тяготеет к тому, чтобы каталогизировать мир, перевести на пленку, пластину или бумагу все, что существует под солнцем. Вплоть до запретного и безобразного. Своего рода метафора познавательной способности человека.

Законы и социальные установления вменяют гражданину определенный кодекс поведения. Между тем фантазмы пресловутого гражданина неуловимы, но устойчивы. Ловкий фотограф материализует их без труда. Технически воспроизводя, тиражируя тот или иной плотский опыт, фотография дает неопровержимую улику, вещественное доказательство: это было в тот самый момент и в том самом месте. Создается некий прецедент, вводится в оборот новая языковая конструкция: бывает и так, почему бы и нет?

Фотография принуждает зрителя соотносить индивидуальную память с опытом, представленным на снимке, навязывает ему свою безвыходную правду. Правду жизни? Вроде бы так, но пока что чужой, не твоей. Впрочем, если изображение трогает за живое, значит, неискушенный зритель попался в ловушку. Экзистенциальное беспокойство особого рода возникает как реакция на визуально оформленный новояз: оказывается, в отдельных своих проявлениях бытие осуществляется без моего участия. А вдруг эти проявления существенны?

Алексей Балабанов сделал картину на традиционный, древний, как мир, сюжет искушения. Сюжет достаточно отработанный в кинематографе и породивший такие значительные ленты, как "Виридиана" и "Теорема". Некто Иоган (С.Маковецкий) -- загадочный немец с фотографическим ящиком -- прибывает в Петербург и открывает там дело. Что за дело, какого рода и свойства? Иоган визуализирует мазохистские фантазмы, материализует сюжеты подсознания, а затем предъявляет их доверчивым, одержимым неуемной жаждой познания горожанам.

Престарелый инженер (И.Шибанов) и его юная дочь (Д.Друкарова) равно интересуются фотографическими открытками странного содержания: старуха в чепце занесла розгу над обнаженными женскими ягодицами. Втайне друг от друга члены семьи разглядывают необычные картинки, а затем прячут их неочевидный смысл в тайник обеспокоенной души. Сторонний взгляд механической фотокамеры сделал свое черное дело: девушка впервые увидела себя нагой. Точнее, осознала этот факт как моральное событие, подлежащее оценке, властно требующее выбора. История грехопадения, притча о потерянном рае: "Кто сказал тебе, что ты наг?" Иоган -- искуситель, последний романтик, режиссер-постановщик упоительного фоторомана. Здесь, осознанно или нет, фильм Балабанова наследует каноническому сюжету.

Кроме того, "печальный демон, дух изгнанья", Иоган предлагает соблазненной им девушке руку и сердце. Еще одна, отдельная история. Можно рассматривать происки плебея Иогана и его сестры-горничной в семье незадачливых интеллигентов как второе, параллельное течение картины. Хитроумные авантюристы, мечтающие овладеть фамильным богатством посредством соблазнения дочери и последующего брака, -- типовая схема сатирической комедии. Начиная с Хлестакова и Кречинского, русская театральная традиция наплодила немало персонажей подобного рода.

Однако и это еще не все. В чистую сердцем героиню без памяти влюблен достойный ее юноша (В.Прохоров), подмастерье Иогана, попавший в долговую зависимость от немца. Несомненно, это третий микросюжет, актуализирующий противоречие "грязные деньги -- романтическая любовь". Подлинные чувства в мире чистогана? О да, их судьба незавидна. Капиталистические отношения умеют подчинить себе самую преданную натуру.

А чего стоит линия Виктора Ивановича (В.Сухоруков), компаньона и ближайшего помощника Иогана! Этот злонамеренный проходимец в одно мгновение разрушил благополучие, царившее в доме некоего замечательного доктора. Во-первых, Виктор Иванович соблазнил и привлек к съемочному процессу слепую супругу врача (А.Неволина). Во-вторых, похитил его приемных детей -- сиамских близнецов Толю и Колю (А.Де и Ч.Цедендамбаев) -- и превратил их сначала в экзотическую фотомодель, а затем в предмет артистических забав петербургской общественности. История "уродов", как именует жертву Виктор Иванович, -- необходимая, но почти автономная линия картины. Один из мальчиков влюбляется в соблазненную Иоганом девушку, но подобный сюжетный ход тоже не слишком укрепляет драматургическую конструкцию, скорее, еще больше расшатывает.

Каков же предварительный вывод? Выбрав для своего фильма неосвоенную нашим кинематографом садомазохистскую проблематику, Алексей Балабанов счел за благо перенести действие в эпоху столетней давности. Он стилизовал изображение в соответствии со структурными принципами салонного немого кино: коричневый вираж, пояснительные титры, позволяющие избежать плавного, хронологически выстроенного повествования. Он предписал своим персонажам минимум личностной психологии и, как следствие, не вполне отрефлексированные и мотивированные поступки.

Несомненным достоинством избранной стратегии, а значит, картины в целом, следует посчитать то, с какой изящной простотой удалось Балабанову легализовать мазохистское удовольствие. В самом деле, как, оставаясь в рамках приличия, избегая кича и откровенной пошлости, разговаривать на тему предельного телесного опыта человека? Какие визуальные образы следует избирать? Балабанов делает это посредством "порнографических" карточек рубежа веков. Музейный характер не вполне приличных изображений позволяет отнестись к ним без морального предубеждения, сохранить необходимую этическую дистанцию.

Впрочем, из всего разнообразия комбинаций человеческих тел выбрана самая невинная и одновременно самая эмблематичная. О чем говорит многократно представленная в картине ситуация: старуха, наказание, розги, ягодицы, послушание?.. Ничего оригинального -- этот фантазм рожден в голове мазохиста, быть может, вкусившего запретный плод удовольствия от мучений еще в детской, что, впрочем, совершенно необязательно. Кстати, в картине появляется старая няня Иогана -- его единственная привязанность и одновременно персонаж, осуществляющий экзекуцию. Таким образом, мы получаем достаточную информацию о главном герое -- таинственном и необщительном Иогане. Безусловно, подобного рода косвенная психологическая характеристика нечасто применяется в нашем да и в мировом кино и смело может быть записана в актив постановщика.

Не менее содержателен образ Виктора Ивановича. Его необузданная воля к власти не вполне, как представляется, точно сыграна актером В.Сухоруковым, зато максимально выражена посредством эстетических, точнее, антиэстетических пристрастий персонажа. "Эгей, уроды!" -- радуется Виктор Иванович, осознав вопиющую маргинальность сиамских близнецов. Тайком открыв собственное, независимое от Иогана дело, Виктор Иванович изготовляет фотографический снимок обнаженных Толи и Коли. Фронтальный снимок, ни грамма фантазии, вопиющий антиэстетизм. Тот самый антиэстетизм, который отмечается как характерная черта психологического строя садиста. Напротив, мазохисту, подменяющему активное действие грезой, присущ гипертрофированный, навязчивый эстетизм. "Сверхчувственным существом" именует себя Северин -- герой знаменитого романа Леопольда Захер-Мазоха "Венера в мехах". В порыве страсти он признается: "Я не мог бы быть счастлив, глядя на любимую сверху вниз. Истинно любить можно лишь то, что стоит выше нас!"

Совсем не то Виктор Иванович. Стоило ему оказаться в сантиметре от слепой докторской жены, как та воспылала, полюбила впервые в жизни, с готовностью задрала подол юбки. Между тем совсем недавно в супружеской постели она демонстрировала непобедимую холодность, упорно отказывая мужу в ласках и любви. Сексуальная мощь Виктора Ивановича не вызывает сомнений, психологический портрет тоже.

Таким образом, нам предложены два противоположных психофизических полюса: возвышенный (по-своему), сверхчувственный падший ангел Иоган и бесчувственное животное Виктор Иванович, более всего на свете любящий власть и всякого рода безобразия. Мазохист и садист, "дух изгнанья", бесприютный демон и вполне укорененный простоватый негодяй. Между этими полюсами располагаются все остальные персонажи невеселой человеческой комедии, по сути не имеющей названия. "Про уродов и людей" -- это попытка тематического обозначения. Спрашивают: про кого фильм? Про танкистов, про бандитов, про неудачливых любовников, про неуловимых мстителей. А этот? Про уродов и людей, словно марионетки приводимых в движение определенными сексуальными комплексами.

"Я ненавижу всякую комедию!" -- нетерпеливо восклицала Ванда фон Дунаева, пресловутая Венера в мехах. "Так издевайся надо мною всерьез!" -- требовал в ответ влюбленный мазохист Северин. Кажется, решившись на то, чтобы всерьез погрузиться в тайные и неконтролируемые глубины человеческой психики, Алексей Балабанов в какой-то момент испугался открывающихся перспектив. "Вот сволочи какие!" -- ругались старушки во время сеанса в Доме Ханжонкова, имея в виду некрасивые проделки Иогана и компании. Мне тоже казалось, что в результате инфернальные по задаткам персонажи обернулись бытовой сволочью. "Промотано наследие злодейства и добра", -- сетовал поэт, современник представленных Балабановым людей и уродов. А жаль.

2

И все-таки эта картина достойна самого серьезного разговора. Следует обратить наконец внимание на то обстоятельство, что отечественный кинематограф почти не знает персонажей, чье внутреннее содержание разнилось бы с речевой стратегией, посредством которой они себя аттестуют. Иначе говоря, наши киногерои (конечно, с благословения авторов) легко выбалтывают последнюю правду о себе, своем внутреннем мире, желаниях и страстях. Они не только простодушны и открыты миру, но и удивительно проницательны, ибо оценивают себя исключительно правильным образом. Они прозрачны как для авторов, так и для собственного внутреннего взора. Зазор между самооценкой и подлинным состоянием дел отсутствует. Между тем в фильмах крупнейших мастеров мирового экрана именно этот зазор обеспечивает драматургическую разность потенциалов и запускает нетривиальный сюжет.

Понятно, отчего зазор отсутствовал в фильмах советского периода -- человек был подотчетен социуму без остатка. Однако даже и теперь попытка Алексея Балабанова рассказать о хрупкости человеческой души, о неадекватности видимого и сущего остается едва ли не единственным опытом подобного рода.

На самом деле человек никогда не знает о себе всей правды. Каждую секунду, всегда он ходит по краю экзистенциальной бездны, а его собственные желания способны стать причиной нравственного поражения и физической гибели. Достаточно маленькой подсказки, скромной черно-белой открытки, материализованного фантазма.

Что такое Иоган? Иоган -- запредельный идеалист, чье происхождение отсылает к традициям и текстам классической немецкой философии. Его духовные претензии безграничны, его гордыня велика. Иоган, равно как и Северин Захер-Мазоха, отнюдь не патологический извращенец и негодяй, вроде Виктора Ивановича. "Если бы ты был менее добродетелен, -- пеняет Венера в мехах своему поклоннику и рабу, -- ты был бы совершенно нормален". Как бы не так! Норма -- удел посредственных людей и уродов. Иогана и Северина волнует возвышенное. Как представление непредставимого, внушающее то негативное удовольствие, о котором с любопытством писал проницательный Кант и которое вполне тождественно удовольствию мазохиста. Девушка под розгой -- это не просто реальный мазохистский фантазм, это визуальная метафора гордыни. "Вы больше, чем фантазер, -- восхищенно вздыхает героиня Захер-Мазоха. -- У вас хватает мужества осуществить то, что вы навыдумывали!" Напрасно удивляется, претензии Северина велики, и он рассчитывает на соответствующую награду: "Я почувствовал какую-то фантастическую, сверхчувственную прелесть в своем жалком положении".

В конечном счете фильм Балабанова о том, что не знающий удержу и смирения идеалист -- всегда мазохист. Вдохновенный мазохист, в свою очередь, -- всегда сладострастный искуситель простых сердец. Итого: идеалист-мазохист-провокатор -- вот какая поразительная конструкция вычитывается из фильма "Про уродов и людей".

Впрочем, о подобных хитросплетениях много размышлял Луис Бунюэль, великий и осторожный знаток человеческих душ. Разве не ту же самую историю искушения рассказывает его "Виридиана"? Добродетель, не подкрепленная смирением, обернулась безусловным злом и разрушением. Еще более внятно говорится об этом в картине "Назарин", героиня которой неверно понимает причину своей привязанности к Дону Назарио, смиренно принимающему порцию мук и унижений. Женщина следует за страдальцем повсюду, возомнив себя потенциальной святой. Недоразумение разрешает мать героини. "Опомнись, -- советует она, -- ты любишь в нем не божественный огонь, а бренную плоть; тебя интересует не святой, а мужчина!" Гениальный финал расставляет всех по местам: Назарин продолжает свой крестный путь, а его недавняя спутница уезжает на благополучной арбе, прижавшись к мужнину плечу.

3

Помечтав о том, чем мог бы стать, но не стал фильм Балабанова, приходишь к необходимости объяснить причины героического поражения. Кроме того что автор нагромоздил один сюжет на другой и не потрудился обосновать необходимость каждого, он не вполне точно отыгрывает их архетипический потенциал. Авторское право здесь ни при чем: избирая столь сильный исходный материал, не следует легкомысленно его расходовать.

Так, после грехопадения мир должен с необходимостью измениться, однако фильмическая ткань этого изменения не фиксирует. Все та же унылая, монотонная жизнь. Никак не меняется девушка -- главная героиня. О том, что она в очередной раз "стала женщиной", мы узнаем из титров. На экране все тот же слегка заторможенный анемичный подросток. Не придумано и не сыграно рождение плоти; процесс осознания сладости и -- одновременно -- гибельной силы греха не отыгран ни драматургически, ни актерски.

Грехопадение, изгнание из рая предполагают, по всем канонам драматургии, ядерный взрыв, радикальное преображение персонажей и отношений между ними. Однако телесности не стало больше, слепая не прозрела, а сиамские близнецы не разорвали связь друг с другом. Человек приблизился к смерти на минимальное расстояние, началась История, но картина Балабанова почти равнодушна к подобным подсказкам. Правда, вводя в структуру фильма тему синематографа, постановщик отождествляет всемирную историю с историей кино, намекая на то, что последняя действительно началась и не без последствий для человечества, падкого до технологических соблазнов. Согласимся, однако, что подобное снижение темы до частной, синефильской проблематики, мягко говоря, ослабляет картину.

Беда фильма не в том, что он говорит о якобы неприличных предметах, а в том, что постановщик не холоден и не горяч, озабочен стилем, но при этом одинаково равнодушен к событиям и персонажам. Заметим, что отрабатывается стилистика, найденная однажды в "Трофиме". В противном случае он непременно поставил бы в соответствие герою Сергея Маковецкого женские натуры с такой же сильной и универсальной психофизикой. Ослабить женскую идею настолько, насколько это сделано в картине "Про уродов и людей", значит полностью провалить ее генеральную - мазохистскую - стратегию. Все женские образы прописаны и сыграны внешне, декоративно, без должной чувственности и порочного эротизма.

Снимая картину о радостях и страданиях мазохиста под названием "Этот смутный объект желания", Луис Бунюэль отважился на неслыханную и общеизвестную дерзость. Фантазмы главного героя предполагали существование возлюбленной в двух ипостасях: первая -- сама невинность, ангел во плоти, вторая -- роковая куртизанка, лживая, распутная и жестокая. Не надеясь на то, что удастся найти женщину, способную с равным успехом отыграть оба состояния -- до и после грехопадения, -- Бунюэль пригласил двух актрис и с юношеским максиализмом объединил их общим именем в одну героиню.

Этот пример имеет своей целью показать особое значение антропологической точности там, где традиционное повествование ослаблено, а место частной истории занимает своего рода мистерия. В этом случае судьба и актерское естество становятся содержательными элементами фильма.

Но вместо персонажей Алексей Балабанов пытается оживить каменного монстра -- Санкт-Петербург, -- разворачивая изысканные панорамы пустой и странной северной столицы. "Ненавижу этот город!" - с чувством произносит измученная героиня. Неожиданная реплика озадачивает. Нам пытаются навязать очередной неподготовленный сюжет, вдобавок отсылающий к предыдущей картине режиссера "Брат". Там город тоже высасывал силы и превращал солдата в убийцу-профессионала. Сработавшая однажды идея вряд ли плодотворнее нового материала, но, отчаявшись выбраться из-под многочисленных сюжетных блоков, автор бросается в спасительную мифологическую брешь. Черная дыра, город, где разбиваются сердца? На самом деле Санкт-Петербург не имеет привилегированного статуса как место обязательных человеческих страданий. Точнее говоря, первоначальный посыл не требовал никакой локализации и географической привязки к городу на Неве, обещая общечеловеческую историю.

Наконец, визуальная стратегия фильма. Здесь перед постановщиком стояли на редкость сложные задачи. Дело в том, что исторический период, изображенный в картине, -- время господства русской психологической традиции, которая навязывает сценаристу и режиссеру свою образную систему, типологию сюжета и соответствующих персонажей. Кроме того, психологическая традиция предполагает пристальное внимание к внутреннему миру героя, рефлексию, а значит, крупные планы (ср. тонкую нюансировку психологических состояний в лучших картинах Бергмана).

Между тем раннее кино по преимуществу пользуется общими и средними планами. Как следствие -- минимум рефлексии, очевидное преобладание условной фабулы над характером. Алексей Балабанов оказался в ловушке: стилизуя изображение под синематограф начала века, он, тем не менее, вынужден был избрать героев, ассоциирующихся с традицией русской психологической прозы рубежа веков. Это, вероятно, повлияло на неточный выбор ряда исполнителей -- литературный канон продиктовал необходимость соответствующего актерского типа.

Когда задетый обидчиками Иоган выхватывает пистолет и, не задумываясь, на среднем плане спускает курок, это производит впечатление постановочной точности. В то же время вниманию зрителя то и дело предлагаются эмоционально насыщенные крупные планы лиц. Психология героев не прописана, актеры не понимают, что им нужно играть, в результате на экране -- наигрыш, бессмысленное шевеление бровями (к Сергею Маковецкому упрек относится в минимальной степени). Эта поистине физиологическая мука из-за невозможности внятного высказывания постепенно начинает доминировать. Место эстетики наслаждения, неизбежно сопутствующей мазохистским фантазиям, занимает антиэстетика элементарно бытового, "коммунального" кино. Постепенно начинаешь сомневаться, а подлинно ли Иоган -- поэт страдания, искуситель? Сюжет вырождается в историю похождений банального коммерсанта-неудачника. Картина о загнивающем и растлевающем капитализме? Метафизическое зло не что иное, как индустрия развлечений? Но даже этот сюжет не прописан до конца.

В известном смысле картина "Про уродов и людей" -- постперестроечный вариант "Рабы любви", история энтузиастов синематографа, приправленная в соответствии с установками времени и рынка пикантной чернухой.

http://kinoart.ru/ru/archive/1999/02/n2-article2
 
ИНТЕРНЕТДата: Пятница, 14.02.2014, 19:50 | Сообщение # 5
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
«Про уродов и людей»

Режиссер Алексей Балабанов - сущая находка для критиков. Как ни вонзить шпильку-другую в человека, который в наш пост(пост)модернистский век восславил "межнациональную рознь", "колониальные амбиции", огневую мощь пулемета "Максим" и антисемитизм. Изучивший вхруст Дерриду-Фуко спецы от кино не видят у Балабанова главного - пародийного переосмысления культурных стереотипов. Действительно, талант Балабанова остроугольный и противоречивый. Режиссер частенько заигрывется, "влипает" в экранизируемый материал - и тогда обжирайся, зритель, беленой: "война - это хорошо, война из парня мужика делает". Стоит Балабанову сохранить корректирующую дистанцию, вернуть взгляд ирониста - фильм приближается к отметкам наивысшим. Как в случае ленты "Про уродов и людей".

В Петербург прибыл басурман - иль попросту немец Иоган. Адаптировался нерусь к столичным условиям быстро: открыл подпольную фотостудию, снимает как дебелых деревенских девок розгами хлещут. Приторговывает срамными картинками подручный Иогана - лысый пройдоха Виктор Иванович. Он вовлекает в "бизнес" гимназистку Лизоньку. Затем - семью доктора Стасова. Интеллигент Стасов - добрейшей души человек. Жизнь положил на алтарь науки, а про брачное ложе забыл. Усыновил сиамских близнецов Толю и Колю, за женой слепой ухаживает - только этого мало. Истосковалась докторша по мужской ласке. Вот по-гусарски задрал Виктор Иванович мадам Стасовой турнюры - и она "впервые полюбила". Оприходовав супружницу, укокошив доктора, решились предприимчивые порнографы прибрать к рукам "уродов" - сиамских близнецов. Народ диковинку любит, карбованцы текут рекой. Не учли подельники одного : униженные и оскорбленные взбунтоваться могут. А если любовь и жалость сюда подмешаны - не остановишь их ни розгой, ни пулей.

Фильм Балабанова выполнен в темно-коричневых, рембрандтовских тонах; структурно приближен к немому кино начала ХХ века. Однако Алексей Октябринович чуть больше, чем талантливый стилизатор/копиист. По линии литературной восходят "Уроды..." к классическим русским текстам. Так, оператор Путилов с придыханием восклицает: "Лиза, я спасу вас!". Врет - не спасет: по правилам сентиментальных романов "бедные Лизы" до конца дней от мужской подлости страдать обязаны.

В финале "Брата - 2" Данила Багров увозит на родину американский трофей - проститутку. Душегуб и шлюха - хрестоматийная парочка; это прямиком к "Преступлению и наказанию" Достоевского. Разумеется, не обошлось без шуток, адресованных ФМД и в "Уродах...". все то же Путилов снял порнографическую "фильму" под названием "Наказание без преступления".

По кинематографической линии родства "Уроды..." - наследники "The Freaks" Тода Браунинга. От Браунинга перешел сюжетный перевертыш: представители человеческой расы только снаружи люди; снутри - монстры: грабят, убивают, обманывают. Существа, на коих натура отдохнула, в противоположность, наделены добродетелью. Любой другой ударник режиссерского цеха - знающий толк в маркетинговых стратегиях - давно заставил бы зрителя уткнуться в носовой платок ("близнецов жалко"). Балабанов от слезодавильни отмахнулся. В истории про уродов/людей разглядел вариацию на пережеванную тему "искусство родилось из запретов и страхов". Эксперт в области телесных наказаний Иоган - тип униженного мужчины. Из мелких деталей мы узнаем о прошлом героя: старуха, участвующая в экзекуции - его няня. Сам он неизменно ест морковь со сметаной - экивок в сторону Фрейда и т.д. Именно детскую травму, свое тайное уродство стремится запечатлеть Иоган на пленке. Не случайно, Балабанов подарил ему маску Пьеро: плаксивый взгляд, бледность, белые лилии - этот образ меланхолика, зацикленного на "пробоинах собственной души".

Он улыбнется единственных раз - в темноте синематографа, когда увидит свой стыд, свой страх, свой окаянный кайф на широком экране. Он, заросший щетиной, опустившийся, грязный человек счастлив: многие годы жил и творил для своего внутреннего чудовища. Теперь оно на свободе и стало достоянием многих. Вот он выходит из зала, направляется к реке. Становится на льдину и уплывает вдаль. Finis: безумный Пьеро сделал свое дело, он может уходить.

Сложившие цитатный пасьянс знатоки, вознамерившиеся поставить точку, останутся "с носом". Сладил с ними Балабанов, как факир с кобрами. Усыпил голыми формами - а сам смешал все вешки: молодцеватость восклицательного знака заменил на согбенный вопросительный. Поди теперь разберись: кто "уроды", а кто - "люди".

Роман Новиков
http://www.kinomania.ru/film/140385/
 
ИНТЕРНЕТДата: Пятница, 14.02.2014, 19:50 | Сообщение # 6
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
«Про уродов и людей»

Философский гротеск «Про уродов и людей» Алексея Балабанова получает сразу две «Ники» — за лучший игровой фильм и лучшую режиссерскую работу. У тех, кому внятен смысл этой картины, награждение ее главной национальной премией вызывает откровенное недоумение. Фильм Алексея Балабанова Про уродов и людей признан главным событием прошедшего киногода. Это становится сенсацией — столь вызывающе герметичная и мизантропическая лента, казалось, была обречена на участь лабораторного опуса, не претендующего на национальные премии и официальное признание. В текущем российском кинопроцессе лента Балабанова выглядит столь экстравагантно, что в отзывах критиков легко уловить обескураженность: «А зачем, собственно, это снято?..»

Сюжет и впрямь диковинный. В Петербурге начала XX в., странно пустынном в любое время суток и напоминающем декорацию, невесть откуда заводятся кошмарные человечки в глухих сюртуках и черных котелках, напоминающие то ли похоронную команду, то ли куплетистов-гастролеров, то ли таперов из синематографов. Главная цель странной банды — растлить добропорядочных, респектабельных петербуржцев: прелестных дам и девушек принуждают сниматься в... порнографических фильмах о садомазохизме. И эти эфирные создания, забыв про стыд и классическую поэзию, снимают пышные юбки и подставляют нежные ягодицы под розги... Кроме того, жертвами темных пройдох становятся «Толя и Коля» — сиамские близнецы и отчего-то китайцы (!?). Словом, самым закаленным критикам есть от чего прийти в изумление.

Появление фильма Про уродов и людей заставляет еще раз вспомнить легенду о «двух Балабановых». Один, ценитель Сэмюэля Беккета и баловень киноклубов, снимает «кино не для всех». Другой, квасной патриот, — цинично угождает неразвитому «плебсу». Авангардисты не раз соскальзывали в жанровое кино (обратных примеров почти нет), но «казус Балабанова» не объяснишь творческой эволюцией или компромиссом. Чередование «элитарных» и «кассовых» лент у него циклично, и фильмография режиссера напоминает не то слоеный пирог, не то мерное раскачивание маятника. Самый «декадентский» фильм Балабанова окажется заключен в «рамку» из двух самых популярных: Брат / Про уродов и людей / Брат-2. Этот триптих и станет «визитной карточкой» режиссера.

И все же у фильмов Балабанова есть единый, общий мотив: чужак попадает в иной край (обычно — в незнакомый город), показанный как пространство враждебное и угрожающее. Особенно достается здесь Петербургу — у Балабанова он исключительно неуютный, неухоженный, словно лежащий в руинах. По его хмурым улицам блуждают и беккетовский бродяжка, словно заброшенный сюда ниоткуда, и дембель Данила, пришедший с чеченской войны, и мужичок Трофим, от полиции и нещадных дождей спасающийся в подворотнях, трактирах, дешевых борделях... Для балабановских «пришельцев» враждебны и заволоченный туманами кафкианский Замок, и дикое заокеанское Чикаго, куда заявятся вершить справедливость российские «братки», и загадочный Кавказ, где будет наводить «конституционный порядок» молодой герой фильма Война. Герой Балабанова — человек без корней, «перекати-поле»: на родине ему отчего-то не сидится, а другого дома у него нет. Растиньяк покорял Париж ловкостью, Амедео Модильяни — талантом. У балабановского «странника» нет ни того ни другого.
Дикие высказывания Балабанова по «национальному вопросу» заслоняют очевидное: в его лентах есть жалость к изгоям. Само раскатистое название «Пр-ро ур-родов...» звучит торжественно и любовно, а презрительно-безнадежное «...и людей» прилеплено словно «в довесок». Самыми страдательными персонажами выступают здесь несчастные «сиамские» китайчата, да и прочие его «униженные и оскорбленные» как на подбор — убогие, больные, юродивые, пораженные маниями и наделенные легким сумасшествием. Доктор Йозеф Геббельс отправил бы в печь этот «человеческий шлак» не раздумывая. Балабанов — поэт и защитник маргинальности, будь то сиамские близнецы, прокаженные из далекой Якутии или молодой бандит из фильма Брат. Здесь его творчество вполне цельно: фильмы дополняют друг друга.

Словно «позитив» и «негатив» — фильмы Брат и Про уродов и людей. В одном — «наш парень» приходит в город и силой очищает его от скверны. В другом — «не наш человек», иноземец Иоганн, приходит в ту же «северную столицу» и успешно растлевает ее обитателей. Его «идейным оружием» является... порнография, т. е. наивные фильмики о садомазохизме. Герой Сергея Маковецкого — в котелке, с букетом тугих лилий, поджатыми губками и цепкими глазками-буравчиками — пародия то ли на сладострастника Серебряного века, то ли на излюбленного персонажа советской пропаганды, «дельца от кинематографа», разлагающего население «сексом и насилием».

Во время съемок вокруг фильма роились слухи о том, что на экране предстанут невиданные извращения. Но истинным извращением выглядит иррациональная любовь Иоганна к сырой морковке со сметаной; а вся «эротика» недалеко ушла от фантазий возбужденного гимназиста — как бы задрать подол красивой чопорной училке. Тяжелый складчатый подол Екатерины Кирилловны, героини точеной Анжелики Неволиной, с удовольствием приподнимает тростью сальный мерзавец в исполнении Виктора Сухорукова... В фильме Балабанова совсем нет мотива вожделения — лишь тема власти (в частности, над чужим телом).

Тонкая пленка внешней цивилизованности не способна защитить от нашествия новых варваров, — и дело не столько в насильниках, сколько в самих жертвах, тайно предрасположенных к ним и охотно им отдающихся. Далекий от поверхностного любования красотами Серебряного века, Балабанов трезво рисует черты времени, когда рафинированные интеллигенты воспевали «здоровое варварство», а в агрессивной наглости видели порой высшую правоту силы. Фильм Про уродов и людей, по утверждению режиссера, вырос из «Мелкого беса» Федора Сологуба — шедевра русского модернизма, где поверх всех мелочей быта и норм морали бушуют иррациональные стихии, вызывая беспричинную агрессию и изощренное сладострастие.

Философский гротеск парадоксально соединен в фильме с лирическим высказыванием. Балабанова обвиняли в том, что, изображая в Брате обаятельного убийцу, он соблазняет «малых сих». Фильм Про уродов и людей словно рожден рефлексией по поводу этих обвинений. История о том, как аморальный кинематографист издалека прибывает в «северную столицу», чтобы не просто покорить, но и растлить ее, воспринимается как бессознательный автошарж — тем более что мерзавец Иоганн, сотканный из комплексов, изображен с художнической любовью и кажется обычным странным персонажем «из Балабанова». Он наделен милой манией: хрумкает, как зайчик, морковку со сметаной — а глаза подернуты надмирной печалью.

В России начала XXI в. фигура маргинала потеряет привлекательность и популярность, и СМИ начнут воспевать уже не романтичного «братка», а жизнерадостного потребителя.

Олег Ковалов. Новейшая история отечественного кино
http://alekseybalabanov.ru/index.p....emid=32
 
ИНТЕРНЕТДата: Пятница, 14.02.2014, 19:50 | Сообщение # 7
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
«Про уродов и людей»
Наталия Басина. Соответствующая статья.


Лучше бы этого фильма не было. Если бы этого фильма не было, Алексей Балабанов мог бы и дальше оставаться любимцем критики в статусе пирожденного режиссера элитарного условного кинонального достояния с космополитическим размахом крыльев. А критическое сообщество, продолжая пребывать в приятном ощущении ареопага, могло бы купаться во мхах и лишайниках проклятых вопросов о взаимоотношениях мировоззрения, этики и эстетики. Однако фильм имеет успех — следовательно, он существует.

Сочинение про уродов и людей, с его безмерной условностью, в которой фундаментальный хронотоп (пришествие кинематографа) совмещен с вечным сюжетом (пришествие дьявола); инфернальная фантастика story — с обыденной конкретностью психологического ландшафта; ирреальность среды — с историчностью деталей, вроде бы предлагает считать себя чистейшей воды стилистическим экзерсисом. На этом можно было и успокоиться.

Не получается. Потому что Балабанов действительно владеет стилем — а не стиль им. Автор Замка, он умеет привить чужому и дальнему местные актуальные смыслы. И помня об этом, в графической отчетливости и пустынности фильма со считанным количеством сюжетных па и персонажей — угадываешь не столько стилевую отсылку к минимализму раннего кино, сколько намерение не размазать по стилю хорошо обдуманное послание. Особенно напрягаться для того, чтобы его прочесть, не приходится. Это песня о родине как она есть на мотив «кто виноват?»

Вот зачин. Как бы старинные порнографические открытки: приспущенные чулочки, голые попки, нависшие над ними розги. Вот две интеллигентные семьи. Путейский инженер Радлов растит дочь Лизу. Доктор Стасов и слепая красавица-докторша воспитывают усыновленных сиамских близнецов. Вот дьявол-растлитель: подпольный порнограф Иоган, естественно, немец — «не мы», инородец. Сиамские, правда, тоже инородцы, но — азиаты, то есть, в почвенной концепции, усыновленные дети доброй матери-России.

Дьявол появляется в городе в пору ледохода. Город — Питер, колыбель известно чего. Ледоход, если вспомнить классическую кинематографическую символику, обещает известно что — и обещание выполняется. Порнографическая революция пробирается в семейные крепости, через женщин; они в балабановском паноптикуме либо кровные сестры и идейные соратницы дьявола, либо от роду назначены стать, хоть и подневольными, но необходимыми и достаточными исполнительницами его замыслов. Совращенная и униженная Иоганом Лиза, освободившись из дьявольских пут, на вымечтанном Западе затоскует и утешится, только подставив попку под хлыст male prostitute. Венец сиамской линии таков: один из близнецов, приученный подручным дьявола к водочке, от пьянки помирает, другой... попробуйте додумать поближе к ночи.

Тут вспомним, что все моральные кодексы, начиная с древнейших заповедей — производные коллективного инстинкта самосохранения, а кинематограф — не только род искусства, но и род публичной деятельности. В обетованных землях, где жизнь стабильна и благополучна, возможна внеморальность публичного акта. На нашей почве, где инстинкт самосохранения исторически притуплен, а нынче, в результате исторических скачков во все четыре стороны, и вовсе отключился, внеморальность аморальна.

Балабанов воспринял глубокий обморок основного инстинкта как профессиональный вызов и манящий призыв — и доказал: проделав едва ли не все, за что в приличном обществе руки не подают, можно не только остаться в этом обществе на прежних правах, но и выйти в герои года. А значит, угадан некий, пока не обнародованный, но вполне созревший, запрос. Соблазн, которым напоен фильм Балабанова, резонирует бесчисленным соблазнам,бессчетным виртуальным возможностям осуществить несбывшееся, носящимся в воздухе.

Сняв «про уродов и людей», чуткий к ходу местного времени Балабанов взял на себя роль тайно ожидаемого растлителя. И исполнил ее во всю силу своей исключительной одаренности и зрелого мастерства. Так что в том, что лед тронулся, нет ничего удивительного, господа присяжные заседатели.

Да и как, скажите, не тронуться в этой стране, где и дьявол свихнулся — на том, что сам натворил. Все ходил, бедный, в синематограф, изнемогал, глядя на тень попки бедной Лизы, вздрагивающей под розгами, и, наконец, в любовно-суицидальном экстазе шагнул на тающий, крошащийся, гибельный невский лед.

Иоган смотрел в синема фильму Путилова Преступление и наказание.

Путилов — единственный, кто вышел из обрамленной ледовой рамкой истории с прикупом. В начале фильма мальчик-резвый-кудрявый-влюбленный в Лизу подневольно служит у Иогана, но восхищенно внимает рассуждениям Радлова о светлом будущем новорожденного синематографа, который непременно станет искусством, причем понятным и милым народу. В финале Путилов проносится перед мрачным взглядом Лизы куда-то на совсем уж западный Запад (видимо, туда, где водятся большие кинофестивали); за экипажем несется толпа почитателей его фильмов про попки и розги. И мы замечаем: это же Клетчатый! А стильная клеточка в стильном фильме — мета дьявола. Иоган является в город с клетчатым чемоданчиком, такие же потом носят порченые. И тут мы вспоминаем: коллегу-синеаста Балабанов раскрасил в крупную клетку с самого начала и с головы до ног — от кепи до галифе.

Objection! Пользуясь изощренным умением снимать кино, ответчик пытается убедить нас в природной порочности искусства, которому посвятил жизнь. Налицо типичный почвенный садомазохистский комплекс плюс признаки раздвоения личности. Надо бы обследовать и почву, и ответчика на предмет вменяемости. Прошу не вносить эти показания в протокол. Прошу присяжных не учитывать их при вынесении вердикта.

http://alekseybalabanov.ru/index.p....emid=32
 
ИНТЕРНЕТДата: Пятница, 14.02.2014, 19:51 | Сообщение # 8
Группа: Администраторы
Сообщений: 4190
Статус: Offline
«Про уродов и людей»

Я очень рад, что живу в такой раскрепощенной стране, где высшую кинематографическую премию дают картине, чей широкий прокат (и, соответственно, всенародный успех) невозможен по определению; где главным достижением киногода объявляют фильм, на кассете с которым дистрибьютеры пишут что-то вроде «такой патологии вы еще не видели» или «ни в коем случае не смотрите с родителями». Все равно как наградить «Оскаром» «Автокатастрофу» Дэвида Кроненберга или «Счастье» Тодда Солондза: этого не может быть, потому что не может быть никогда.

Поклонником Алексея Балабанова я никогда не был. Мне решительно неинтересен «Замок» (а вы когда-нибудь видели пристойный фильм по Кафке?) и уж тем более «Брат»: снимать кино про современного киллера — затея банальная до непристойности, а кроме того — чудовищно инфантильная и провинциальная. Гангстерское кино сегодня возможно лишь как ретро, а успех в Америке фильмов Джона Ву подтверждает, что тема «киллер с нашего двора» проходит только по унизительному разряду экзотики.

«Про уродов и людей» — первый фильм Балабанова, о котором я могу сказать: это кино мне на самом деле нравится. Строгое, даже скованное по форме — и очень свободное по содержанию. Физиологически отталки­вающее и привлекательное — в равной степени. В нашем кино, безнадежно отставшем от жизни и предлагающем выбирать между идиотским мусором и многозначительной жижей, появился режиссер, способный убедительно соединить авторство с коммерцией.

На самом деле «Уроды...» — явление приличной поп-культуры, которую многие в нашей стране почему-то путают с трэшем, но которая и есть пресловутый «современный хороший вкус».

Не понимаю, почему разговоры об этом фильме неизменно вертятся вокруг секса и патологии. Конечно, кино начиналось как пип-шоу, и с этим уже ничего не поделаешь. Но ни одной полновесной и самоценной сексуальной сцены в фильме Балабанова нет: обнаженка здесь вполне умозрительна и предъявлена на плоскости монохромных фотографий. Эти женские задницы начала века благополучно разошлись по самым респектабельным альбомам эротического искусства: все мы взрослые люди и давно договорились, что ягодицы при опреде­ленном ракурсе и освещении — эротичны. Ни разу не возникло ощущение, что Балабанов намерен меня шокировать или эксплуатирует мои чувства, демонстрируя то, что принято называть «извращениями» (если в принципе может быть «извращением» какое бы то ни было проявление человеческой сексуальности).

В этом фильме о подавлении и принуждении — психологическом и телесном — нет ни одного монстра. Отвратителен яйцеголовый Виктор Иванович, подручный порномейкера Иогана, но он существо угнетенное, а значит — жертва. И сам порномейкер, расчетливо использующий весь мир в своих целях и отплывающий в финале на льдине в никуда, оказывается жертвой безумной няни, от которой он зависим с младенчества. Следствием этой зависимости и стал его вуайеризм: для Иогана наиболее приемлемой формой сексуальной жизни является лицезрение карточек с изображением легкого садо-мазо.

Он подсознательно стремится убежать из зябкого настоящего в уютное детство — заповедный мирок иллюзий (прежде всего — иллюзии собственной безопасности). Вот почему так сладостно для него наблюдать за поркой: тем самым он сводит счеты с несбывшимся, перекладывая на других собственную вину. Вот почему именно он, Иоган, безжалостно крушит две образцовые и благополучные семьи — два маленьких рая-для-себя, где добропорядочные дамы и господа надеялись схорониться от стылой реальности. Тот и другой парадиз рушатся трухлявыми карточными домиками, и для их обитателей — из числа сумевших выжить — начинается другая, реальная жизнь, где есть секс, жестокость, месть, ненависть и воспоминания.

Единственное что: Лиза, пережившая крушение иллюзий и собственный личный ад, должна была вроде выйти из этой истории совершенно другой: через ад не проходят бесследно — а ведь она через него прошла. Балабанов почему-то хочет представить ее жертвой, которая за собственные деньги просит наемного садиста ее как следует отстегать. Извините, не верю. После подобных стрессов люди так твердеют, что устраиваются в жизни получше. Если бы Лиза в финале была окружена молодыми красивыми поклонниками, которые щедро оплачивали бы свое право стегать ее плетьми, это выглядело бы куда убедительнее.

Геннадий Устиян
http://alekseybalabanov.ru/index.p....emid=32
 
Андрей_ШемякинДата: Пятница, 14.02.2014, 19:55 | Сообщение # 9
Группа: Проверенные
Сообщений: 182
Статус: Offline
На пике восторга, связанного с Возвращением в историю кино в связи с шумным празднованием его, - кино, - столетием, картина Алексея Балабанова подействовала как холодный душ: оказывается, в любимом искусстве присутствует и вуайреристский, а в пределе - порнографический оттенок, и этот факт надо как-то отрефлексировать. Хотя речь в фильме шла конкретно о фотографии, она была и экскурсом в подсознание кинозрителя. Картина шокировала. И при этом - талант постановщика и покоряющее его мастерство были неоспоримы. Меньше всего от него ожидали, - после всенародно увиденного "Брата!" - такой вот ленты. С неё и началась по сути настоящая слава самого оригинального и яркого отечественного режиссера двух последних десятилетий. А короткометражка "Трофимъ" стала опережающим комментарием к фильму, который вам предстоит увидеть.
 
Игорь_АфонинДата: Вторник, 18.02.2014, 22:43 | Сообщение # 10
Группа: Друзья
Сообщений: 8
Статус: Offline
Зрителя, которого уже в начале фильма смущает факт, что основные потребители "веселых картинок" - молодые девушки, поджидает неизбежное подтверждение следующего из этого вывода об изначальной испорченности женской природы. Нарастающий ком ложных артефактов создает впечатление фантастической пьесы о прошлом, поставленной балабановским балаганчиком в вечных декорациях петербуржской архитектуры, выдавливающей людей с улиц для коллективного вкушения ароматов разлагающегося Запада, доносящихся через прорубленное в Европу окно.

Балабанов хотел снять фильм "про это" в начале XX века. Если бы он снимал "как было", то, скорее всего, получился бы скучный производственный фильм. А так - фантастика в стиле стимпанк.


Сообщение отредактировал Игорь_Афонин - Вторник, 18.02.2014, 22:44
 
Форум » Тестовый раздел » * СОВЕТСКОЕ и ПОСТСОВЕТСКОЕ КИНО * » Алексей Балабанов "ПРО УРОДОВ И ЛЮДЕЙ" 1998
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск:

Copyright MyCorp © 2024
Бесплатный хостинг uCoz